Санкция «Айгер». Две мертвые китаянки - Хэммет Дэшил - Страница 4

Джонатан вглядывался, ожидая, когда в лице собеседника проступит самое отвратительное.

— Так вы говорите, что Спецрозыск установил только одного из «объектов»?

— Над установлением второго ведется работа. Надеюсь, что уже ко времени вашего прибытия в Монреаль он будет опознан.

— На двойную работу я не согласен. И вы это прекрасно знаете.

Джонатан уже давно установил сам для себя правило, что работать на ЦИР будет лишь тогда, когда возникнет острая финансовая необходимость. Ему приходилось принимать все меры предосторожности, чтобы не дать ЦИРу навязать ему санкцию, когда у него не было особой нужды в деньгах.

— Не исключено, что вам придется выполнить оба задания, Хэмлок.

— И не подумаю.

Пальцы Джонатана непроизвольно впились в ручки кресла. Он начинал видеть глаза Дракона, с розовой радужкой и кроваво-красным зрачком. Испытывая непреодолимое отвращение, Джонатан отвел взгляд.

Дракон обиделся.

— Ну, хорошо, о второй санкции поговорим в другой раз.

— Я же сказал, что отказываюсь. К тому же у меня для вас неприятный сюрприз.

Дракон кисло улыбнулся.

— С приятными сюрпризами ко мне приходят редко.

— Эта санкция обойдется вам в двадцать тысяч.

— Вдвое больше вашей обычной ставки? Опомнитесь, Хэмлок!

— Мне нужно десять тысяч за Писсарро. И десять тысяч за дом.

— Меня не интересует ваш домашний бюджет. Вам нужно двадцать тысяч долларов. Обычно мы вам платим по десять тысяч за санкцию. В данном случае намечаются две санкции. Так что все сходится.

— Я уже сказал вам, что обе работы я не возьму. Мне нужно двадцать тысяч за одну.

— А я вам говорю, что эта работа двадцати тысяч не стоит.

— Тогда пошлите кого-нибудь другого! — На мгновение Джонатан сорвался, не сумел сохранить спокойно-безразличный тон.

Дракон тут же впал в некоторое замешательство. Работа санкционера и сопряженные с ней опасности очень часто приводили к нервным срывам, и Дракон с особой тщательностью следил за малейшими проявлениями того, что он сам называл пережогом. Некоторые такие признаки он отметил у Джонатана еще в прошлом году.

— Будьте благоразумны, Хэмлок. В данный момент мы никем другим не располагаем. Отдел испытывает некоторые… кадровые трудности.

Джонатан улыбнулся.

— Понимаю. — Немного помолчав, он добавил: — Но раз вы никем другим не располагаете, у вас нет выбора. Двадцать тысяч.

— Хэмлок, у вас совершенно нет совести.

— А то вы не знали?

Джонатан имел в виду данные психологических тестов, которые он прошел, когда служил в армейской разведке во время войны в Корее. После повторного тестирования, подтвердившего совершенно уникальные особенности его личности, главный психолог сухопутных сил изложил свои соображения в памятной записке, которую даже с самой большой натяжкой нельзя признать образцом высокой научной прозы:

«…принимая во внимание, что детство данного индивида характеризуется чрезвычайной бедностью и агрессивностью (до достижения совершеннолетия он имел три судимости за нанесение тяжких телесных повреждений, каждая из которых явилась следствием издевательств со стороны других подростков, негативно реагировавших на его выдающиеся умственные способности и похвалы учителей), а также учитывая унижения, испытанные индивидом со стороны недоброжелательных родственников после смерти матери (об отце никаких сведений не имеется), некоторые из его антиобщественных, негативных и возмутительно высокомерных проявлений вполне понятны и даже предсказуемы.

Одна особенность особенно выделяется — особенно жестких взглядов индивид придерживается на предмет дружбы. Наивысшая мораль для него — верность в дружбе, тягчайший грех — неверность в оной. Никакое наказание не может удержать индивида от мести тому, кто воспользовался его дружбой в неблаговидных целях. Специалист может смело предположить, что в данном случае имеет место своего рода компенсация за осознание индивидом фактора собственного сиротства.

В личности данного индивида имеется одно отклонение, никогда ранее не встречавшееся ни в моей практике, ни в практике моих коллег, каковое отклонение побуждает нас призвать к крайней осмотрительности всех, кто берет на себя ответственность за данного индивида. У этого человека полностью отсутствует естественное чувство вины, и налицо полнейшее отсутствие наличия совести. Нам не удалось выявить ни малейшего признака негативной реакции на грех, преступление, секс или насилие. Это ни в коей мере не означает, что индивид является неуравновешенным. Напротив, он вне всякого сомнения излишне уравновешен и обладает избыточным самоконтролем. Это патология.

Возможно, его сочтут идеально приспособленным для работы в армейской разведке, но я должен предупредить, что данный индивид является, на мой взгляд, личностью несколько неполноценной. И очень социально опасной».

— …итак, вы отказываетесь от выполнения двух санкций, Хэмлок, и настаиваете на получении двадцати тысяч за проведение одной санкции?

— Совершенно верно.

Какое-то время красно-розовые глаза Дракона внимательно изучали Джонатана, а руки вертели карандаш. Потом Дракон четко и сухо просмеялся:

— Ха. Ха. Ха. Ладно, ваша взяла — до поры до времени.

Джонатан встал:

— Я полагаю, мне следует войти в контакт с монреальским Спецрозыском?

— Да. Отделение Спецрозыска «Кленовый лист» возглавляет мисс Фелисити Жопп — это фамилия такая, по-моему. У нее вы получите все инструкции.

Джонатан надел пиджак.

— Насчет второго убийцы, Хэмлок. Когда Спецрозыск установит его личность…

— В ближайшие полгода мне деньги не понадобятся.

— Но если вы нам понадобитесь?

Джонатан не ответил. Он открыл дверь в тамбур, и Дракон сморщился от слабого красного света.

Мигая от ослепительного сияния приемной, Джонатан спросил у миссис Цербер координаты отделения Спецрозыска «Кленовый лист».

Она ткнула ему в глаза небольшую белую карточку, предоставив ровно пять секунд на запоминание, после чего вложила карточку обратно в папку.

— Вы свяжетесь с мисс Фелисити Жопп.

— Значит, действительно фамилия такая. Ну и дела… 

С этого момента ЦИР оплачивал все расходы Джонатана. Поэтому он позволил себе проехаться на такси от самой фирмы Дракона до собственного дома на северном побережье Лонг-Айленда.

Ощущение благодатного покоя снизошло на него, стоило ему лишь притворить за собой тяжелую дубовую дверь в вестибюль, в котором он ничего не изменил, когда перестраивал церковь под жилой дом. По винтовой лестнице с готическими сводами он поднялся на хоры, которые ныне были разгорожены на огромную спальню, выходящую на основную часть дома, и ванную площадью в двадцать футов, в центре которой размещалась глубокая ванна-бассейн типа древнеримской. Пока из четырех кранов, окутывая помещение паром, с ревом изливалась горячая вода, Джонатан разделся, аккуратно вычистил и сложил одежду и собрал чемодан для поездки в Монреаль.

Затем он осторожно погрузился в горячую воду.

Он блаженно отмокал, решительно отгоняя прочь мысли о Монреале. Да, совести он не ведал, но не значило же это, что он не ведал страха. Все эти санкции давались Джонатану — как когда-то сложнейшие горные восхождения — на пределе нервов. Роскошная древнеримская ванна — поглотившая, кстати сказать, весь доход от одной санкции — была не только сибаритской реакцией на лишения, перенесенные в детстве. Она служила также и необходимым дополнением к необычному роду занятий Джонатана.

Облачившись в кимоно, он спустился с хоров и через тяжелые двойные двери ступил в центральный неф бывшей церкви. Она была выстроена в классической крестообразной форме, и неф Джонатан не стал ничем перегораживать, оставив открытым все его пространство. Один конец трансепта он преобразовал в оранжерею, где витражи заменили простым стеклом, а на месте купели среди тропической листвы бил фонтан. Другой конец трансепта был заставлен книжными полками и служил библиотекой.