Ты теперь моя (СИ) - Тодорова Елена - Страница 1

Слоган: Ты была миром и была войной. Моей войной.

Владивосток, 2003 г.

— Не буду разводить круги по воде, — небрежно бросает Хорол.

И сам же размазывает эту напускную легкость тягостным вздохом.

Оставаясь в кресле, я машинально прослеживаю его перемещение по кабинету. Тормозит старый волкодав перед окном. Заведя за спину руки, с непроницаемым выражением лица наблюдает за погрузкой торгового судна. Зрелище на самом деле для него, как и для меня, привычное. Это наша работа, наши непрерывные будни.

С некоторой долей удивления замечаю, как скорбно поджимаются губы старика. Совершая вдох, он нервно раздувает ноздри. Передергивая плечами, крепче сцепляет за спиной пальцы. Те заметно подрагивают.

— Я к тебе с лакомым барышом, — усмехается отнюдь не весело. Чтобы сам Хорольский ко мне пожаловал — за гранью реальности. С подарками — и подавно. Молчу, давая ему возможность закончить мысль, которую он с таким трудом формирует. Сам бы не увидел — в жизни не поверил, что хладнокровный и расчетливый Хорол может выглядеть израсходованным до пустой оболочки. — Сауль… Сауль, ты ведь хочешь двадцать второй и двадцать третий причалы? Они будут твоими. Но с одним условием.

Прищуриваясь, взираю на старика, не скрывая агрессивного интереса. Война за самые глубокие причалы, готовые принимать большие грузовые суда, у нас с Хорольским длится три года. За этот сраный кусок берега пролито немало крови. В прямом смысле.

Зная Хорола, предчувствую, распря возобновляется и набирает крутые обороты.

— Что за условие?

— Ты женишься на моей дочери.

Меня мало чем можно удивить, но Хорол сегодня выбивает очко за очком. На пару секунд я теряюсь.

Что еще за дзынь-дзара, блядь?

— Ты подсовываешь собственную дочь «конченому антихристу»? Я правильно услышал? С какого перепугу?

Не то чтобы слова Хорольского меня когда-то задевали, просто пытаюсь разобраться, какими мотивами он орудует.

— Две недели назад у меня обнаружили опухоль. Врачи дают меньше четырех месяцев, — вываливает.

Я застываю, не зная, как должен реагировать.

Впрочем, ему и не нужна моя реакция. Умолкая, Хорол вновь уводит взгляд в окно. Теперь я понимаю природу этой звериной тоски в глазах. Море — вся его жизнь. Рискну предположить, его он любит больше дочери. И все же…

— Не хочу, чтобы Юльку после моей смерти прессовали. Не выстоит она. А будет пытаться. Упрямая, чего таить. Потом сам увидишь, — информирует, будто вопрос со свадьбой уже решенный. — Лоб расшибет, защищая свое, — протяжно вздыхает и снова берет паузу. — Сам понимаешь, кроме тебя, Фроловские налетят, Зеленые… Не позволю. Тебе отдам. Всё. Если Юльку мою за свою примешь.

Выказанные Хоролом уважение и доверие не впечатляют. Нахрен мне не сдался такой подарок.

— Считаешь, эти причалы настолько мне нужны? — усмехаюсь, игнорируя жгучий выброс адреналина в крови.

— Нужны.

— У меня есть все ресурсы, чтобы захватить территорию после твоего священного отхода в ад. Фроловские и Зеленые против меня — кучка гопоты.

— Потому я и пришел к тебе. Думаешь, выбрал бы для дочери кого попало? Ты, Сауль, тот еще мудак, но не стервятник. Помимо территории слово умеешь держать. За ним я и пришел.

От его речи внутри меня взмывает бурлящее раздражение. Хрен ему, а не слово мое.

— Помнишь, как в первом[1] половину «наших» закрыли? — развивает мысль Хорол.

— Мои все на месте.

— Это вторая причина, по которой ты мне нравишься.

— Ты не знаешь, кто я, — теряя терпение, поднимаюсь. Даю понять, что разговор закончен. — Выйдешь сам или вызвать сопровождение?

Старик, все также неустанно наблюдая за погрузкой на причале, выработанным беспристрастным тоном зачитывает по памяти:

— Саульский Роман Викторович. Двадцать девятого июля тысяча девятьсот семидесятого года рождения. Родился и проживает во Владивостоке. Мать умерла при родах, отец неизвестен. Воспитывался в школе-интернате № 1. За время учебы зафиксировано тридцать четыре административных правонарушения. Год провел в колонии для несовершеннолетних. В шестнадцать с руки местного депутата подался в спорт. Двукратный чемпион мира по боксу среди юниоров. Заслуженный мастер спорта. Боксер-профессионал. Абсолютный чемпион мира в полутяжелом весе с 1993 по 1995 годы. Из-за набитого на спине распятья получил прозвище — Архангел. Ушел из спорта по непонятным причинам, на самом пике карьеры. Дальше двухлетняя дыра — никакой информации нет. Очень странно. Вероятно, оперативно замазывали. С 1997-го — бизнесмен и меценат. Каждый месяц регулярно уходят три платежа: в интернат, ДЮСШ и… некой Голубевой Елене Игоревне. Женат не был. Детей нет.

В плечах планомерно скапливается напряжение. Давит сверху грузом. Отряхнуться хочется. Выпятить грудь. Собственноручно выпроводить криминального царька за дверь.

— Подготовился, смотрю, — мерю дыхание. Контролирую. Знаю, если вдохнуть резко, может рвануть. — На выход давай, тестюшка. Несостоявшийся. Какая жалость! Неинтересно мне твое предложение.

— Лукавишь, Сауль, — оборачиваясь, бесит ухмылкой гребаного всезнайки. — Интересно.

Теперь уже паузу беру я. Чтобы незаметно перевести дыхание и не отправить старика раньше времени на тот свет.

— Присядь, Сауль. Присядь. Не ерепенься, — вновь выказывая доверие, демонстративно поворачивается спиной. — Юля о большом торжестве мечтает. Знаешь, в куклы когда маленькой играла, всегда свадьбу им организовывала, — его сиплый смех ко мне долетает, будто сквозь толщу воды. — Под столом пешком ходила — уже просила «принцессу в свадебном платье». Покупал. Все ей покупал. Чтобы не плакала. Чтобы улыбалась. Женщины… Им ведь много не надо. Защита, уважение, забота. Ты с ней ласково — она намного больше отдаст.

Просто судный день, блядь. Хорол учит меня обращаться с бабами.

— Я не склонен уважать человека лишь по половому признаку, — вроде ни на что не подписывался, а зачем-то ставлю в известность.

— Прошу тебя, чисто по-человечески, будь с Юлькой помягче. Юная она еще. Чистая.

Невольно кривлю губы в усмешке.

— Это сколько в годах?

Старик оборачивается и заметно подбирается, прежде чем добить:

— Два месяца назад восемнадцать исполнилось.

— Ты на каких препаратах, Хорол? — спрашиваю негромко. И без ора голос сталью режет. — Мне тридцать три. И я не по малолеткам.

— В таких делах не возраст главное, — заверяет со знанием дела. Припоминаю, что жена у него сильно младше была. Вроде как вообще желторотой ее взял — сейчас за такое срок дают. Только где она теперь? — Я к тебе, Сауль, с добром и по доброй воле. Уважь и ты меня. Даст Бог, еще благодарить будешь, — расставляя руки, возводит глаза к потолку, словно к небу.

— Свечку в церкви поставлю. За упокой. На большее не рассчитывай.

Сауль

Не углубляюсь в какие-то дремучие размышления до самой свадьбы. Но в тот самый день прилетают сомнения. Что, если девчонка тощая, как подросток? Или глупая, как ребенок? Страшная, как вавилонский плен? Если у меня на нее тупо не встанет? Мало ли, возможно, в предложении Хорола кроется какой-то конкретный подвох. Что, если у него ее по-другому спихнуть не получается?

Ко всему прочему из прошлого, хер пойми почему, внезапно не самые радужные воспоминания поднимаются. Как вел допросы, ломал пальцы, самых стойких вбивал мордой в асфальт, запугивал, силой заставлял считаться со своим мнением. Законы и правила я соблюдал только на ринге. Восемь лет назад.

Я не обычный среднестатистический мужик. Нет у меня тяги к каким-либо долгосрочным отношениям. Не привили мне так называемых семейных ценностей. Некому было. Но если женюсь, планирую трахать избранницу. Просто потому, что не потерплю, чтобы это делал кто-то другой.