Клан. Разбитые стекла (СИ) - "ShadowCat" - Страница 75

— Война? — серебристо-стальные глаза слегка потемнели, отражая легкое удивление. — Войны, какими бы высокими материями ни прикрывались, всегда ведутся за ресурсы. Как война могла поглотить мир, в котором всем всего хватало с лихвой? Или в Каэросе проживали в основном неразумные расы?

Королева вампиров немного снисходительно улыбнулась, прищурившись на бокал, играющий отсветами пламени бесчисленных свечей. Ее глаза мягко светились, из вишневых превратившись в огненно-алые.

— А разве наш мир настолько беден ресурсами? Да, здесь не встречается альцион, не добываются аллеорты и в дефиците свободная энергия. Но при разумном подходе тоже всем всего хватит с лихвой. А чего не хватит — найдется в других мирах, Закон Интересов и принципы Равновесия никто не отменял. Мироздание вообще гармонично и изобильно. Но, несмотря на изобилие, вся история нашего мира — это история войн. Вам ли этого не знать, полковник Ивашин, — Роуэнн сделала акцент именно на звании. — Я живу три тысячи восемьсот шестьдесят… четвертый, если не ошибаюсь, год. И за это время, по сути, ничего не изменилось. Воевали всегда, меняются только технологии. Но в чем разница между мечом и атомной бомбой? Только в масштабах жертв и разрушений. Сознание тех, кто начинает войны — сознание раковой клетки — остается неизменным. В любом мире и среди любого народа всегда найдутся те, кому будет казаться мало. И дело тут не столько в благах, сколько в отношении, восприятии, самом принципе существования. Нариман понимал это. Он был правителем, одним из сильнейших в своем мире, среди себе подобных. Но не всех это устраивало. Огненный Престол был слишком лакомым кусочком для многих, в том числе и для родного брата правителя. Арман всегда завидовал брату и соперничал с ним, но тот не придавал этому значения. Его мало интересовали интриги и борьба за власть. Наримана куда больше волновало то, что меняется само лицо Каэроса. Как меняют мир однодневки и временщики, дорвавшиеся до власти, магии, и самое главное — неприступных гор, которые фениксы испокон веков считали своим домом. Люди.

По непроницаемому лицу бессмертной пробежала тень легкой брезгливости.

— Люди? — слегка изогнул бровь маг.

— Люди, — бросила Роуэнн, глядя в пространство. — Только в отличие от наших, создавшие технологии на основе магии. Долгоживущие малочисленные народы — эльфы и фениксы — ничего не могли противопоставить расе, плодящейся, подобно кроликам или саранче. Молодая агрессивная раса все активнее теснила другие вглубь материка, захватывала все новые территории, вынуждая эльфов покидать родные леса, а фениксов — уходить все выше в горы. Те, кто не хотел или не успел уйти — гибли или попадали в плен, и даже мне трудно сказать, что из этого предпочтительнее. Те, кто мог сражаться — сражались за свои дома и семьи, но численное превосходство людей и их технологии не оставляли им шансов. Нариман видел, как полыхали тысячелетние леса, разрушенные, разграбленные города и древние храмы, как погибали Огненные Птицы, осыпаясь даже не пеплом — черной пылью без надежды на перерождение, как дрожали и плакали от чудовищных взрывов горы, как стонал Каэрос. Мир, из которого по капле уходило добро и справедливость, а вместе с ними — и магия, дар божественных прародителей. Только опьяненные властью, безнаказанностью и мнимым могуществом человеческие правители не видели этого, уничтожая друг друга с таким же упоением, как и тех, кто от них отличался. Люди — вообще, довольно мерзкая раса, не способная жить в мире даже друг с другом. Нариман не сразу это понял. Он еще пытался вести переговоры, чтобы защитить свой и без того малочисленный народ от полного истребления. Но на своей шкуре столкнувшись с людским вероломством и коварством, принял решение об эвакуации на другой уровень. В самом диком бреду он не мог представить, что удар в спину нанесет не враг — к врагу спиной не поворачиваются. Удары в спину обычно наносят те, кому доверяешь, кого защищаешь грудью.

— Арман.

— Верно, — кивнула Роуэнн, задумчиво покачивая опустевший бокал. — За спиной Наримана его брат сговорился в врагами. От полного истребления и порабощения фениксов спасло только то, что правитель объявил эвакуацию и открыл порталы раньше, чем планировалось. Почти все успели уйти до того, как Огненный Престол и столица оказались в руках захватчиков. Сам Нариман уйти не успел. Он, конечно, мог улететь или трусливо прыгнуть в ближайший портал. Но если не он, кто бы держал эвакуационные порталы, которые спасали женщин и детей? Нариман держался до последнего. Уже обессиленный, он принял неравный встречный бой, чтобы задержать врага и прикрыть отход своих. А когда из Каэроса ушел последний феникс, он закрыл все порталы и уничтожил следы. Никто не должен был добраться до нового дома его обездоленного, но выжившего народа. Только после этого бывший правитель, в одночасье потерявший все, попытался спасти свою жизнь. Он не боялся смерти, но осыпаться черной пылью под ноги чужих солдат или переродиться в клетке было чересчур. Из последних сил он пытался открыть портал, чтобы переместиться в один из знакомых миров — подлечиться и окрепнуть. Но до пункта назначения не дотянул, вывалился на совершенно чужом, незнакомом слое реальности с неизвестными координатами и дефицитом Силы. Здесь.

— Откуда вам все это известно, еще и в таких подробностях?

Роуэнн беззаботно улыбнулась, но огненно-алые глаза оставались цепкими и серьезными.

— Кое-что он сам рассказал, пытаясь объяснить, кто он и как здесь оказался. Остальное сказала мне его кровь. А кровь не лжет и не лукавит. Еще вина?

Бутылка вопросительно замерла в воздухе.

— Пожалуй, не откажусь. Букет просто великолепен, — иерарх расслабленно откинулся в кресле, пока бокалы наполнялись вновь. — Но вот одно мне не совсем ясно: как Нариман умудрился погибнуть, а перед этим еще и обзавестись здесь потомством?

— Экзарх, как он обзавелся потомством, как раз ясно. Процесс общеизвестный: пестики, тычинки, — слегка ухмыльнулась королева вампиров, потянувшись за бокалом. — А пересечь границы государства тому, кто пересекает границы миров, сами знаете, не проблема. Нариман восстанавливался довольно долго — Силы здесь ему катастрофически не хватало, а наши Источники для него слишком уж… специфичны. Феникс рвался домой. Нет, не на Каэрос, где от его дома остались одни обугленные руины. Не туда, где Арман, ставший королем проклятых руин, продолжал искать исчезнувшего конкурента, чтобы уничтожить. И не в тот мир, куда собирался поначалу. Он мечтал воссоединиться с родными в новом безопасном мире. Или хотя бы что-то о них узнать и передать весточку, что жив. Близкие, скорей всего, давно сочли его погибшим, и эта мысль была ему невыносима. Но он понятия не имел, где оказался, а без координат входа-выхода вся Сила этого мира не помогла бы ему открыть самый простой портал. Мы тут ничем не могли помочь, а обращаться на сторону, пока не в Силе, он сам опасался. Нариман начал сбор информации самостоятельно, и начал его с иерархии этого уровня реальности. В попытках найти путь домой он объездил полмира. В одной из этих поездок он и встретил женщину, обладающую нужными сведениями. Веру Тимохину, из рода, если мне не изменяет память, Ренн-ирр-Лассар. Ту, которая станет ее матерью.

Взгляды нелюдей оптическими прицелами пересеклись на Полине.

— Ее он так и не увидел, — с легким сожалением бросила Роуэнн, поудобнее устраивая крылья. — Пока Нариман искал информацию, Арман нашел его. В последний раз мы виделись, когда он собирался вернуться в Каэрос, чтобы дать бой узурпатору на родной земле. Там у феникса было немного шансов на удачу, но здесь их не было совсем. Больше всего он опасался, что может пострадать Вера. От бессилия и невозможности защитить свою женщину Нариман был в ярости. Чтобы не втянуть ее в свою войну и не подставить под удар, ему пришлось исчезнуть, оставить ее, хотя это противоестественно для самой их природы. Переступая через себя, он попросил, чтобы его отвели туда, где нашли. Его последними словами было…, — королева ненадолго замолкла, погружаясь в воспоминания. — «Все должно закончиться там, откуда начиналось. Нам двоим во всей ветви слишком мало места, останется только один. Если это буду я — скоро увидимся, на том же месте». Он предполагал, что может погибнуть, экзарх, но шел на это осознанно и знал, ради чего шел. В случае победы он собирался вернуться за Верой. Но он больше не вернулся. Кровь его замолчала еще в ту ночь и молчала много лет. До сегодняшнего дня.