Игрок (СИ) - Гейл Александра - Страница 29

Виолетта — моя двоюродная сестра и полноценный член семьи. Несмотря на то, что наши родители не очень-то ладят, деду удалось невозможное: минуя детей, подружить внуков, забирая всех к себе чуть ли не каждые выходные. В итоге мы стали по-настоящему близки, и Ви мне как сестра и лучшая подруга в одном флаконе. Хотя, надо признать, ладить с ней — вторая работа.

— Тогда пусть она и покупает. Кому как не пиар-менеджеру знать все злачные местечки?

— Вас понял, — говорит Ян и хватается за телефон.

Ви не отказывает, конечно нет — стоит польстить, и она вся твоя. Яну удалось умаслить кузину наславу: она привозит столько еды, что не в состоянии унести одна, и заставляет нас спуститься, чтобы помочь поднять коробки.

— Так, ценные рекомендации, — не перестает декламировать весьма деспотичная Виолетка, завязывая фартук поверх снежно-белого платья. — Сегодня едим французское. Салаты, сыры, утка в яблоках. Но хлеб я купила в итальянском ресторане… Осталось только разложить все по тарелкам и заправить соусами. — Она смотрит на нас, а мы стоим как два солдата по стойке смирно. — Как Карине удалось вырастить совершенно беспомощных детей? — вздыхает кузина и без стеснения лезет в нижний ящик гарнитура за скатертью. — Янчик, хоть вино, что ли, открой. Оно во втором пакете. Только бери белое. Красное родителям оставь.

Пока Ви суетливо, но очень профессионально накрывает на стол, параллельно рассуждая о новом ресторане, в который не пробиться, я киваю, размешиваю салат и думаю исключительно о пациенте. Если бы было можно, я бы ему позвонила, но ничего не выйдет, ведь никто, кроме меня, носиться по больнице, размахивая телефонной трубкой, не станет. Сегодня должны снять гипс и, возможно, растяжки. Не все, но руку точно. А я не пришла. Выходной, конечно, дела и все такое, но ему, должно быть, ужасно одиноко.

— Ты где? — фыркает Ви, встряхивая гривой от природы светлых волос.

— У меня пациент, на которого упало здание…

— Кстати, как продвигается расследование?

— Не знаю, честно говоря, не до этого.

— Они должны получить очень немало после такого.

— Получат, уверяю тебя. За них есть кому вступиться. Об этом уже вовсю заботятся.

— И правильно делают.

Может быть, я зря плохо думаю о Харитоновых? Ви, например, полностью солидарна. В этот миг раздается звонок, и я иду встречать остальную часть нашей компании. Невысокая, всегда яркая мама, которая выглядит скорее как моя подружка, папа — высокий мужчина с седыми висками, чье лицо я вижу каждый день в зеркале, и Адриан — близнец Яна (добрый близнец, как мы зовем его в шутку). Этих парней нельзя как различить, так и перепутать — настолько они похожи внешне и противоположны по характеру. Три минуты объятий и поцелуев, по истечению которых папа меня приватизирует в личное пользование, не переставая внимательно расспрашивать и анализировать на манер прирожденного адвоката, а мама, как настоящая мама, переключается на помощь Ви, и толку от ее помощи, надо заметить, в тысячу раз больше. С приходом всех этих людей моя квартира, обычно тихая и пустая, наполняется гвалтом и весельем. И у меня внутри все переворачивается, потому что я знаю, что несколько фраз — и это все уйдет в небытие, сменившись осознанием близости непоправимого. Мы так долго жили в страхе и так счастливы были не думать о грядущем, терять последние минутки совсем не хочется.

Я не тороплю этот момент. Слушаю рассказы мамы о ее запредельно странном начальнике из другого полушария и его еще более странной женушке, рассказываю о своем английском пациенте и алчности Павлы. Папа расспрашивает близнецов о том, как продвигается задание (это вечная война: он все время пытается заставить мальчишек заняться банком; и если Адриан делает то, что от него требуют, а потом возвращается к интересным лично ему вещам, то Ян даже не делает вид, что слушает кого-то кроме себя), и, наконец, в завершение вечера, Ви балует нас рассказами о закидонах своих клиентов… Время заканчивается вместе с лакомствами на тарелках, момент настал, и потому, когда мы с Яном встречаемся глазами через стол, я вижу, как дергается его кадык. Мне не мерещится. Все будет плохо.

И я дождалась того, что мама поднимается с места и берется за тарелку, а Ви спешно промакивает губы салфеткой, чтобы присоединиться.

— Так, мама, поставь тарелки обратно. Мам, сядь, — зову, стараясь не повышать, однако это не помогает, и когда она оборачивается, я вижу, как кровь отливает от ее лица, а глаза становятся дикими. — Мне нужно кое-что сказать.

Мои слова страшны тем, что каждый из присутствующих заранее понимает, о чем речь, но плана «Б» нет и быть не может. Подцепляем острым ногтем пластырь и резко дергаем.

— В общем, я некоторое время назад говорила с Димой. Нужна новая операция. И прогнозы далеко не безоблачные. Мы согласовываем меры и степень операционного вмешательства, все под контролем, я просто… просто хотела, чтобы вы знали.

Вот и все. Практически неподъемные слова сброшены со скалы прямо в океан: короткий всплеск, и сгущающая тишина штиля… А затем в жутком безмолвии, оброненном правдой, раздается первый всхлип.

Кирилл

Так случилось, что я никогда не был одинок. Моя жизнь всегда полнилась настоятельными ожиданиями. Родителей, учителей, просителей… Они говорили, наседали, вынуждали, не оставляя в покое ни на мгновение. Гомон и гвалт проник в меня, врос в каждую клеточку тела, а сейчас я лежу в полной тишине и темноте и чувствую себя чуть ли не призраком… За всей цветистой бутафорией, именованной моей жизнью, я даже не подозревал, насколько страшусь одиночества. И вынужденная темнота только усугубляет изоляцию… Поверить не могу, что согласился отложить операцию. Уже ночь — по редким шагам в коридоре вычислил — но я лежу и смотрю в черноту перед собой, потому что ничего другого не остается.

С руки сняли гипс. Я так много надежд возлагал на ортопеда, но для него я не Кирилл Харитонов, а просто Счастливчик, и физиотерапией доктор заниматься не собирается, ведь есть Жен… Да, есть. Но только не сегодня.

В этот самый важный день она отсутствует. Не видит, что рука, за которую она меня держала, свободна из гипсового плена, а две растяжки из трех убрали, позволив мне просто спокойно лежать. Ее отсутствие отравляет. Она столько времени была рядом, поддерживала, веселила, обнадеживала, а сейчас ее нет, и я ужасно злюсь. Что со мной? Жен мне ничего не должна, у нее заслуженный выходной, и все правильно, но на этот раз логика не помогает. Запертые мысли отскакивают от черепной коробки подобно шарикам, соударяясь и вызывая еще больший хаос…

Она появляется рано утром — раньше, чем начинается парадное шествие под дверью, — еще более тихая, чем обычно. Несколько раз сгибает мою руку, проверяя функциональность, но почти ничего не говорит. Обещает, что займется мною после завтрака, а затем, удостоверившись, что спать я не собираюсь, садится в кресло и зачитывает вслух название книги, которую будет читать, как и договаривались: английский пациент. Меня ее невнимание злит; я хотел, чтобы она заметила мою злость на нее, невысказанную злость. Сама.