Песня цветов аконита - Дильдина Светлана - Страница 54

• Предыдущая
• 54/141
• Следующая

Один из придворных пожелал взять рисунок себе — Йири не возражал. Он вообще не дорожил тем, что вышло из-под его кисти. Странное лицо видели многие — после этого любители живописи заговорили об Йири всерьез. Кто-то пошутил, что скоро он сможет обзавестись собственными учениками.

Ответ показался неоправданно ледяным:

— Чему же мне их учить? И как? Я знаю только один путь.

Ханари направлялся в Ай-Ташина проведать брата и передать приказы и письма начальнику воинской школы. Поехать захотел сам — воздух Островка не давал дышать, лица придворных и слуг вызывали досаду и раздражение. Впрочем, досаду сейчас вызывало все, даже сама жизнь.

Ночная стоянка ничем не отличалась от множества подобных. Костер, стены шатра, негромкие разговоры и крики ночных птиц — особенно пронзительные, когда хочется отдохнуть. Но утро отличалось от прочих. Для Ханари оно началось с встревоженного шепота за стеной шатра, с чьего-то отдаленного сердитого голоса. Еще сонный и поэтому сердитый, он вышел наружу. Розоватое небо — погода будет ясной.

— Господин… — перед ним согнулись, чуть не земли головами касаясь.

— В чем дело?

Страшного не случилось — скорее, досадное. Двух коней увели — гнедого иноходца, йатта, и вороного, любимого коня Ханари. Воры, похоже, отряд поджидали — а в лошадях хорошо разбирались, взяли самых ценных, и ни один конь не заржал.

— Отлично! — вырвалось у Ханари, наполовину гневное, наполовину восхищенное. Все же не мог он не оценить мастерство, хоть и воровское. А потом повернулся к виновному, которого уже приволокли — или сам пришел, думая хоть этим господина умилостивить? Парнишка, за конями следивший, просто заснул. Воры этим немедля воспользовались. Провинившийся и слова толком сказать не мог — знал, что виноват. Жалкими оправдания выходили. Надеялся, что простят — вина, конечно, немалая, но и не самая страшная. Заснул по-дурацки — так ведь не воин на посту. Не воин. Тем паче нет в нем крови Высоких домов — та и в младенце скажется, не позволит забыть о достоинстве. А этот… Съежился на земле, словно меньше букашки хотел стать, в траве затеряться.

Ханари толком его и не видел раньше — мало ли слуг. А теперь осознал — похож. Сложением, чертами — насколько вообще на того может походить кто-то. Сама мысль о подобном сходстве — оскорбление Неба, создавшего — совершенство.

И этот… ничтожное, жалкое существо. Трясется, а сам на прощенье надеется.

Тот бы не стал никого просить.

Сдвинулись брови. Нож оказался в руке — вылетел из пальцев, в землю воткнулся с силой. Слов не понадобится — ясен приказ.

Повернулся и ушел — короткий крик слышал, а вот лэ бесшумно взлетела.

Не надо кривых отражений.

Столица

Йири знал — он удостоился внимания еще одного человека. Светлая госпожа Аину призадумалась, все чаще слыша северное имя — а ныне оно звучало нередко. Замужество несколько отстранило Хали от двора, но она оставалась высокой особой.

До этого дня они не встречались. Он не появлялся там, где бывала она, на ее территорию ему не было хода. И, кажется, бессознательно избегал возможности столкнуться где-то случайно. Однако в этот раз она шла к отцу и прошла мимо него, отступившего в тень галереи. Похоже, Аину обратила на него внимания не больше, чем на спящую осу на стене. Зато Кору смерила его внимательным взглядом и улыбнулась тепло. Он же по-настоящему приветствовал только пролетевшую мимо Хали, остальным досталось только порция обязательной и ледяной вежливости.

Игрушка — искусственный сад. Тонкие прутья окрашены в белый — легкими касаниями кисти, так, словно тронуты инеем. Хрупкими казались, звенящими. Горное дерево — прочное, темное, легко режется — в самый раз для таких поделок.

И на траве лежал иней — шитье на зеленой ткани. Только мало травы во дворике храма Защитницы, все больше плитами выложенные дорожки.

Соколица мало изменилась за эти годы. А вот сестра ее Хали — изменилась сильно. Выросла — и, как ни странно, стала меньше похожа на мать. Впрочем, и на отца походила не слишком.

— Так и нет у меня детей.

— Э! Не срок еще, не торопись огорчаться.

— Не срок, — краешком рта усмехнулась Аину. — Сама знаю. Только — хоть радость была бы. А так — ни дочь, ни жена…

— С мужем вроде бы лад у тебя?

— Разве иное возможно? Он тут словно пленник. Живу, как жила — песни да музыку слушаю, только не выхожу никуда.

— Зря не выходишь.

— Зря… — голос дымкой подернулся, словно закат серым стал — не поправить. Только ночь впереди. — Отец мне замену нашел…

— Глупая, — а Соколицы голос, напротив, не соколиным — голубиным стал, нежным. — Сама себе огорченье придумала.

— Глупая была бы, если б не знала… Я долго терпела, сестра. Надеялась, что он умрет или покинет двор. А он получил должность и остался подле отца. Но даже это могло быть неважно — с ним всего лишь хорошо расплатились. Но я его видела, Соколица. Его глаза. Хоть он опустил их тут же — без разницы. Так смотрят нужные.

Старшая женщина вздохнула едва слышно.

— Делать что думаешь?

— Пока ничего. Или что посоветуешь?

Соколица задумалась на минуту.

— Жди.

«Слива в прошлом году, ива в нынешнем: их краски и ароматы все те же, что и в старину».

Словно вернулась в детство. Снег лежит уже третий день, на земле и на листьях кустарника. Сколько еще продержится? Вряд ли больше недели. Я почти не покидаю покоев, кажется, про нас с мужем забыли, словно мы и не возвращались из Дома-на-реке. Кайсин и Амарэ всегда со мной. Сегодня они играли в снежки, словно девочки. Потом стали бросать в цель — в лоб маленькой статуе оленя. А потом — пишу, и щеки краснеют — и меня втянули в свои забавы. Как приятно держать снег в руках. Чувствуешь его холод и жар собственных ладоней. Жаль, когда он тает в руках. Словно не сумела удержать, сама убила его.

Сколько человек видели сегодня, как я играла в снежки? Слуги наверняка видели. Когда мы поднимались по лесенке, глупышка Кайсин большими глазами поглядела на меня и удивленно протянула: «Какая вы красивая, госпожа!»

Да. С растрепанной косой и порозовевшим от игры и смеха лицом. Однако при несомненной преданности девочки, красивой она меня еще не называла… И никто, кажется, не называл… Может быть, снежная фея коснулась меня, вложив в сердце беспечность?

Хали заметно волновалась. Еще бы. В последний раз они виделись наедине полгода назад, когда они с мужем собирались в Дом-на-реке. И то нельзя было счесть за разговор тот короткий обмен заранее известными словами. А сейчас она пришла совсем за другим. И была уверена, что отец удивлен, насколько он вообще умел удивляться. В пальцах ее непонятно как оказался цветок из драгоценных камней, и Хали крутила его, не замечая того.

— Отец, считаешь ли ты, что твой младший брат — или его сын — должен занять твое место, когда ты уйдешь? Я люблю их обоих, но ты мог бы оставить еще более достойного.

— Интересно.

— Если бы я перестала быть единственной дочерью…

— О чем ты беспокоишься? Твоя судьба устроена. Разве тебе плохо?

— Я благодарна…

— Тогда что же толкнуло тебя на такой разговор?

— Почему не забота о себе? Если мой брат будет править, я смогу стоять выше, чем при ком-то другом.

— Ты уже похоронила меня? — Хали показалось, что отец смеется над ней.

— Да будут с тобой Иями и Сущий! Но все же… ты мог бы воспитать наследника так, как нужно тебе, и оставить страну в надежных руках. Твой младший брат, мой дядя, слишком спокойный человек — он из тех, кто слушает советы желающих иметь больше власти.

— А если наследник не успеет вырасти? Каково придется ему?

• Предыдущая
• 54/141
• Следующая