Второй шанс-IV (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 36

— Товарищи, у нас автобус на Пензу через тридцать пять минут. Вы уж извините, но нам пора.

Фролов и его жена синхронно закивали, как пара китайских болванчиков, а мы с Гольдбергом развернулись и с чувством собственного достоинства покинули кабинет. За дверью Семён Романович остановился, растерянно глядя на меня.

— А как же деньги?

В этот момент дверь позади нас снова распахнулась, выпуская наружу Хованского.

— Семён Романович, вот, возьмите, как договаривались.

С этими словами он сунул ему в руку обычный конверт. Гольдберг заглянул внутрь, лицо его приобрело явно более радостное выражение, и он с чувством пожал Виктору Ильичу руку.

— Спасибо! Надеюсь на дальнейшее плодотворнее сотрудничество! Как там себя ваш секретарь чувствует?

— Матерится про себя, — довольно хмыкнул Хованский. — Здоров вы его умыли, а то я уж подумал, что мне после вашего концерта скоро замену найдут. Кстати, поспешите на автовокзал, а то вдруг ещё билетов на автобус не достанется, придётся вас в местной гостинице на ночлег устраивать.

[1] Полицейский надзиратель Очумелов — герой рассказа Чехова «Хамелеон»

14 февраля — День всех влюблённых. В постперестроечной России это знали все, даже дети. И отмечали, как ни странно, хотя я предпочитал всегда делать вид, что это праздник буржуйский, и не фиг тратиться на цветы и прочие духи с золотыми побрякушками.

В СССР о Дне святого Валентина никто и слыхом не слыхивал. А если и слыхивал, то считал это очередной религиозной глупостью, придуманной католиками. В принципе, я был солидарен с этим утверждением, однако решил всё же преподнести своей девушке букет дорогущих роз с Центрального рынка. Просто так, без повода. Все женщины любят цветы без повода, а роза — королева цветов, так что получите и распишитесь.

Инга и впрямь обрадовалась, а как при следующей сообщила, мама тоже порадовалась, что у её дочурки такой заботливый и романтичный жених. При слове «жених» Инга слегка вспыхнула, но что уж тут — жених и есть. Пока, правда, грядущую свадьбу мы не обсуждали, вообще старались не касаться этой темы, но уверен, каждый из нас не раз возвращался мыслями к тому, что рано или поздно ЭТО случится, и как вообще после ЭТОГО будет складываться наша семейная жизнь? Вариантов в моей голове было несколько, от «жили они долго и счастливо» с кучей детишек и внуков до развода на второй месяц. Жизнь — штука такая… Человек предполагает, а бог располагает.

Утром 16 февраля я первым делом включил радио, и стал бегать по частотам, где базировались «вражеские голоса», упорно продиравшиеся сквозь трест «глушилок». Ни на «Русской службе BBC», ни на «Радио Свобода», ни на «Голосе Америки» — нигде ни слова о премии «Грэмми»! Сейчас в Лос-Анджелесе вечер, как раз церемония в полном разгаре. Ну ладно, вечером послушаю, может, Сева Новгородцев обмолвится.

Весь день в училище сидел как на иголках, а вечером после тренировки едва дождался, когда наконец в эфир выйдет Сева Новгородцев в рамках своих ежепятничных «Рок-посевов». Ну уж он-то, музыкальный эксперт, точно должен хоть что-то сказать про «Грэмми»!

Пропела труба, дробно отработала бас-гитара, после чего раздался женский голос:

— Говорит Лондон! Вы слушаете Би-Би-Си. Последние полчаса мы посвящаем программе популярной музыки, которую подготовил для вас Всеволод Новгородцев.

И снова фоном музыка, а спустя несколько секунд из тьмы пространства вынырнул похрипывающий и прерывающийся «глушилками» голос Севы:

— Добрый вечер, друзья! Неделю назад мы начинали нашу передачу с зачитывания писем, но сегодня главные новости летят из-за океана. В Лос-Анджелесе состоялась 21-я церемония вручения премий «Грэмми», на которой были объявлена победители в следующих номинациях: «Запись года», «Альбом года», «Песня года», «Лучшая запись сочинений для оркестра», «Лучшее женское вокальное поп-исполнение» и «Лучшее мужское вокальное поп-исполнение», «Лучшее женское вокальное R&B-исполнение» и «Лучшее мужское вокальное R&B-исполнение», «Лучшее инструментальное джаз-соло», «Лучший инструментальный джаз-бэнд» и «Лучший разговорный альбом». И сразу же хочу начать с новости, которой мне не терпится с вами поделиться… Лучшей песней по итогам 1978 года признана композиция русского автора и исполнителя Максима Варченко «Heart-Shaped Box», выдержавшая нешуточную конкуренцию с Билли Джоэлом и его композицией «Just the Way You Are»…

Словно бы невидимая пружина подбросила меня вверх, и я заорал чуть ли не во всю силу своих лёгких:

— Да-а-а! Да-а-а!

Дверь распахнулась, и в дверном проёме показалась перепуганная мама.

— Максим, что случилось?

— Случилось, мама, ещё как случилось!

На моём лице застыла, словно приклеенная, счастливая и глупая улыбка. Ложка дёгтя, конечно, во всем этом присутствовала, и звали её Курт Кобейн. Эта награда должна была достаться ему, настоящему автору песни, но… В который уже раз оправдывал себя тем, что чёрт его знает, как история развернётся, может, Кобейн не в грандж ударится, а станет петь попсовые песенки. А может, и вообще подсядет на наркоту, и ему вообще будет не до музыки. Правда, он и в той реальности стал наркоманом, но хотя бы успел выпустить три альбома.

Пока я рассказывал маме, в чём дело, Сева за моей спиной уже успел поставить «Heart-Shaped Box».

— Вот, слушай!

Мама до этого эту песню слышала один или два раза, когда я ставил венгерскую пластинку, но сейчас послушно села рядом и замерла перед торжественностью момента, Меня же вообще потряхивало от возбуждения и, не в силах справиться с эмоциями, как только песня закончилась, я рванул на кухню и хряпнул рюмку наливки.

— За победу! — объяснил я маме, появившейся следом.

— Ой, а что же теперь будет? — спросила она растерянно.

— Не знаю, — пожал я плечами. — Вряд ли мне в США устроят гастроли. В лучшем случае статуэтку граммофона перешлют из Америки, поставлю на полку и буду на неё любоваться.

— Ой, ну надо же… Отец приедет из поездки, мы его обрадуем.

Эту ночь я почти что вообще не спал. Уснёшь тут, когда такие новости! А едва дождавшись семи утра, принялся обзванивать Ингу и своих музыкантов, чтобы со всеми поделиться радостной новостью. Договорились отметить это дело вечером походом в «Снежок» — наиболее демократичное кафе в центре Пензы, где к тому же подавали самое вкусное мороженое в креманках. Я с собой принёс захваченную из дома с разрешения мамы почти полную бутылку наливки, и мы, сидя за угловым столиком, втихую её оприходовали на пятерых.

Несколько дней я терялся в догадках, получу ли я вообще заветную статуэтку? Меньшову вон за фильм «Москва слезам не верит» передали «Оскар» вообще несколько лет спустя[1]. И тут в среду мне позвонил не кто иной, как собкор в СССР американского издания «USA Today» Генри Стоун.

— Максим, ты уже знаешь, что стал обладателем престижной музыкальной премии?

Я в ответ соврал, что слышал от одного из знакомых, а тот от другого знакомого, но вроде как до конца не был уверен в правдивости информации. Не признаваться же представителю недружественной державы, что я слушаю «вражеские голоса».

— Ок, я тебя понял. А теперь можешь мне поверить — премия «Грэмми» твоя! Мои поздравления, Максим!

— Спасибо! Это действительно прекрасная новость!

Я постарался через телефонную трубку передать ощущение неподдельного счастья. В общем-то, я и вправду был счастлив, просто за эти несколько дней эмоции слегка поутихли.

— Жаль, конечно, что тебя не было на самой церемонии, — продолжал Стоун. — Но ребята сделали красиво. На большом экране мелькали твои фото, кстати, сделанные мною во время визита в твой город, а фоном шла песня. Но я сам не видел, поскольку нахожусь в Москве, мне рассказали.

— А что с наградой? — не выдержал я.

— Награду за тебя получил атташе по культуре советского посольства. Он сказал буквально, что награда найдёт своего героя. Ну это у вас, русских, такое популярное выражение. Но что-то мне подсказывает, что статуэтку тебе никто отдавать не собирается. И я хочу написать об этом в своём издании. Но только чуть позже, когда сделаю запрос на имя министра культуры и получу от него ответ. Либо не получу, в любом случае у меня будут развязаны руки.