Второй шанс-IV (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 27

Она всё-таки сдержалась, не расплакалась. А я сидел и думал, что вот вроде бы радовался, когда удалось маму пристроить на такое, казалось бы, тёплое местечко, а оказалось, народец там с гнильцой. Хотя что уж говорить, чувство зависти всегда было свойственно людям, и если одних успехи других мотивируют траться тоже добиться успеха, то подавляющее большинство готово всю жизнь барахтаться в дерьме, лишь бы сосед тоже рядом барахтался. Про то и анекдот, мол, выколи, боже, мне один глаз, но только чтобы сосед обоих лишился.

Надо что-то думать… Новую работу ей искать? Опять к Михаилу Борисовичу податься? Он если и не скажет, то подумает наверняка, мол, зажрались совсем. Нет, лучше к нему не соваться. Там ещё, тем более, не утих семейный скандал из-за этой Тани, ему точно пока не до моей мамы.

Жаль, нельзя своё дело организовать, куда-нибудь маму, может, и пристроил бы. Правда, у неё лучше всего получается тексты набирать на машинке, но она и готовить может неплохо, а уж шарлотку делает — пальчики оближешь! Интересно, кто-нибудь в мире открыл «Шарлоточную»? Навряд ли, я в той жизни сколько прожил — ни разу такого не слышал.

Ладно, пока не будем гнать лошадей, может, пока в её отделе завтра не так уж и сильно будут кипеть страсти, а скорее всего, всё обойдётся надутыми губами и «я с тобой не разговариваю». Обычно бабы они как — поорут и успокаиваются, выпустив пар, может, всё ещё обойдётся. Однако подумать над маминым будущим всё-таки стоит.

Между тем настало время поближе познакомиться с Мещеряковой и оформить наше членство, так сказать, в стенах Дворца культуры. В субботу мы с ребятами отыграли на свадьбе племянника Бузова, получив каждый по четвертаку и по сумке со снедью и водкой, а в воскресенье отправились во Дворец культуры. И Гольдберг как раз смог подскочить, хотя и предупредил, что у него в запасе максимум полчаса.

— А как же вы, Семён Романович, будете нашими делами заниматься, если у вас постоянно музыкальная школа, даже в воскресенье? — поинтересовался я, пока мы всё бандой поднимались на второй этаж к кабинету директора.

— Сегодня репетиторство, — сознался он и улыбнулся в усы. — Если у нас дело пойдёт, я музыкальной школой могу и пожертвовать.

Это да, рыба ищет где глубже, а человек — где лучше. А уж Гольдбергу и вовсе на роду написано гнездиться в тёплых местах.

Мещерякова приняла нас не сразу, заставив минут десять сидеть в приёмной, где мы заняли все свободные стулья. Наконец от неё вышел какой-то тип в косоворотке и с баяном подмышкой, и нам было разрешено переступить порог кабинета. Там мы снова уселись на предложенные нам стулья, после чего строгая директриса без экивоков перешла к делу, что мне, в общем-то, понравилось.

— Значит, и для нашего учреждения планируете зарабатывать? — спросила она, когда Гольдберг от лица коллектива объяснил перспективы ВИА в стенах Дворца культуры.

— И ещё как! — усмехнулся он. — Уверен, на выступлениях ансамбля будут аншлаги. Даже если «GoodOk» станет давать по концерту в неделю, а у вас зал на сколько мест?.. На семьсот? Вот и представьте, какая выручка потечёт в казну учреждения.

— Потечёт-то потечёт, только мы всё равно её сдаём, себе ничего не оставляем. А деньги на зарплату сотрудникам, на оборудование и прочие ремонты из Минкульта получаем, каждый раз смету приходится составлять. Кстати, знаете, какая у вас будет ставка за каждый концерт? По 5 рублей 50 копеек на брата…. И на сестру, — добавила она, покосившись на Лену. Вас устроят такие цифры?

— Но мы сможем организовывать, скажем так, гастроли, — приподнял брови с намёком Гольдберг.

— Да не дура, понимаю, что с них и планируете кормиться, — усмехнулась Мещерякова. — Вы только, главное. Не влипните в историю. Я-то скажу, что ничего не знала, мол, поехали куда-то, а куда — не имею ни малейшего понятия. А вот вам… и прежде всего вам, как худруку и единственному совершеннолетнему, Семён Романович — может влететь по первое число.

— Понимаю ваши тревоги, Антонина Геннадьевна, но я почему-то уверен, что всё будет хорошо. Меня моё предчувствие ещё никогда не обманывало.

— Ой, смотрите, Семён Романович, смотрите… Были бы вы Ивановым, я, пожалуй, и не поверила бы вам на слово. А с вашей нацией у меня пока — тьфу-тьфу — никогда проблем не возникало.

— Хм, — смутился Гольдберг, — спасибо, конечно, за комплимент… А насчёт афиш как нам быть? Кто у нас занимается этим вопросом?

— На этот счёт у нас имеется художник-оформитель, нарисует в лучшем виде.

— Ну это, я так понимаю, у входа будет просто надпись с названием коллектива, временем концерта и стоимостью билетов. А вот чтобы по горлу расклеить, как когда приезжают всякие ВИА «Пламя» или «Поющие сердца»?

— На это у нас фонды не выделяются. Можете за свой счёт, пожалуйста, хоть всю Пензу обклейте… Вы мне вот что скажите… Репетировать где планируете? В принципе, у нас тут есть свободное помещение, раньше там базировался детский хор «Соловушка», но руководитель уехал в другой город, а заменить его оказалось некем. Давайте и в самом деле туда перебирайтесь. Раз уж вы собрались нам деньги зарабатывать и выступать по выходным, то не таскать же вам инструменты с аппаратурой каждый раз из железнодорожного училища. У нас тоже кое-какая аппаратура имеется, я вам покажу после собеседования, но я видела вашу, и она мне показалась более современной.

Минут десять мы ещё продуктивно общались, после чего Мещерякова и впрямь повела нас смотреть аппаратуру. Не соврала, наша-то получше будет. Ну это я ещё по прошлым концертам в стенах Дворца понял. Придётся сюда переезжать. Вот только согласится ли Бузов на то, чтобы купленные за счёт училища аппаратура и инструменты перекочевали в ДК? Можно будет попробовать договориться на предмет, что пока они ему не нужны — мы будем всем этим богатством пользоваться.

На прощание Антонина Геннадьевна предложила нам прийти на следующий день, в понедельник. Завтра с утра она подготовит приказ в отдел кадров о нашем зачислении с символической ставкой 30 рублей в месяц, а худрук будет получать аж целых 50. Услышав такие цифры, Гольдберг усмехнулся в усы, и мы за компанию с ним мысленно усмехнулись. А я ещё и с грустинкой. Мне от всех этих левых гастролей только геморрой по большому счёту светит, и ввязываюсь я в это лишь ради ребят. Ради того же Юрки, который, может быть, наконец-то купит себе не только фирменные джинсы, но и мотоцикл, о котором все уши нам прожужжал в последние полгода. А может, я ему свой подарю, всё равно не такой уж и большой я любитель покатушек. Или не подарю… Ладно, кто знает, может, к лету он уже и на свой любимый «Иж-Юпитер» заработает. Лето покатается, а по осени в армию загремит. А Валька в Москву поступать уедет, а Ленка… Ленке, кажется, всё равно, куда после «кулька» податься, она и правда, наверное, мечтает замуж выскочить. В любом случае коллективу уготована не такая уж и долгая жизнь. Не пойму всё-таки, зачем Гольдбергу это понадобилось. Быстрый заработок? Или хочет на нас набить руку? Кстати…

— Семён Романович!

Я отделился от своих и догнал уже почти скрывшегося за углом худрука.

— Что такое, Максим?

— Семён Романович, предупредить вас хотел…

Глаза его пару раз моргнули за линзами очков.

— О чём предупредить?

— Если вдруг когда-нибудь надумаете нас кинуть, то помните, что ваш подшефный — чемпион Европы по боксу.

— А-а-а…

— Шутка! — улыбнулся я ему всеми своими ещё целыми зубами и, развернувшись, пошёл обратно к своим.

[1] Стихи принадлежат молодой в то время поэтессе Валерии Горбачевой

[2] По словам коренных москвичей, в те годы центр Москвы отнюдь не считался «блатным» районом. И уж тем более не считались таковыми старые дома, в которых зачастую ещё существовали коммунальные квартиры с требовавшими замены коммуникациями. Престижно было жить в центре или рядом, но в новостройках. Например, в «домах-книжках» на проспекте Калинина, ныне Новый Арбат.