Второй шанс-IV (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 21

[1] Сама песня на YouTube будет выложена на днях, здесь сделаю ссылку. Это так, если кто-то всё же туда захаживает))

[2] Московский государственный институт культуры

[3] https://youtu.be/eT80Jl5f4Ro

Стефанович стоял у своей «Волги», приплясывая в модных ботиночках на московском морозце. Увидев нас, расплылся в улыбке и помахал затянутой в чёрную перчатку рукой. Вижу, что в машине с работающим двигателем на переднем пассажирском кто-то сидит, в тонкую щель приспущенного стекла выплывают облачка сигаретного дыма. Понятно, сама Алла Борисовна, ей выходить из тёплой машины не комильфо, предпочитает курить в салоне. Значит, Стефанович разрешает.

— Как добрались?

— Поезд с рельсов не сходил, соседи по купе не храпели, — отшучиваюсь я. — Здравствуйте, Алла!

— Здравствуй, Максим, — благосклонно кивает Примадонна. — Здравствуйте, Надежда…

— Михайловна, — подсказывает мама, забираясь на заднее сиденье. — Но можно без отчества.

Едем уже знакомой дорогой к уже знакомому нотариусу. Повсюду символы грядущих Олимпийских Игр. Было бы неплохо к Олимпиаде песню, что ли, какую придумать… Или позаимствовать, хотя, мне кажется, все, кто хотел, уже свои творения к этому событию написали.

— Да, кстати! — вспоминаю я и лезу в сумку. — Александр Борисович, можете поставить?

— Что это? — спрашивает он, принимая от меня аудиокассету.

— Здесь, если можно так выразиться, «рыба» новой песни, назвал её «Любовь, похожая на сон», на кассете название написано, — подсказываю я. — Пела наша клавишница Лена, она же и аккомпанировала себе, ну и мы помогли, само собой. Получилось, правда, на скорую руку, за пару часов отрепетировали и записали. Ребята хотели, чтобы мы включили её в свой репертуар, но я сказал, что песня писалась с прицелом на Аллу Борисовну.

— Ладно, давайте послушаем.

Александр Борисович и вставляет кассету в кассетоприёмник магнитолы, из которой до этого лились «бониэмовские» напевы. Фортепианный проигрыш вроде того, что мне запомнился у Крутого, а затем зазвучал низковатый, чем-то похожий на голос Пугачёвой голос нашей клавишницы:

Я в глаза твои, как в зеркало смотрюсь

Отраженье потерять свое боюсь.

Не хочу, чтоб ты лишь гостем был

В сумраке ночей, и в судьбе моей

Я люблю тебя, как любят в жизни раз

Словно солнца в мире не было до нас

От забот и мелких ссор ты меня увел

И ключи от счастья для меня нашел, для меня нашел

И вот грянул припев:

Любовь, похожая на сон

Сердец хрустальный перезвон

Твое волшебное «люблю»

Я тихим эхом повторю

Любовь, похожая на сон,

Счастливым сделала мой дом,

Но вопреки законам сна,

Пускай не кончится она…

Текст остальных куплетов я, хоть убей, не помнил, поэтому пришлось выдумывать на скорую руку что-нибудь, подходящее по смыслу. Пусть я и не Резник, и даже не Лариса Рубальская, но пару куплетов накидал, и легли они, на мой взгляд, вполне даже гармонично. Гадаю относительно реакции в первую очередь Примадонны, но сижу прямо за ней, и вижу лишь полупрофиль, а если точнее, то выглядывающие из-за воротника дублёнки кончик носа и подкрашенные ресницы левого глаза. Показалось, что реснички и левая же ноздря трепещут, или нет?

Песня заканчивается, мама молча меня гладит по руке, мол, какой ты у меня молодец, а Стефанович вопросительно смотрит на супругу. Та выдерживает театральную паузу, но я уже знаю, что она возьмёт песню, потому что это будет ещё один несомненный хит в её репертуаре, и не позволит, чтобы я отдал её кому-то другому.

— Я уже говорила тебе, Максим, что ты талант? Так вот, теперь я скажу, что ты гений.

Ого, услышать такое их уст придирчивой Пугачёвой дорогого стоит. Но в том, что песня если не гениальна, то где-то рядом — соглашусь. И в этом заслуга композитора Игоря Крутого, а также неизвестного мне поэта-песенника[1].

После того, как сдержанные восторги утихли, и кассета вместе с партитурой перекочёвывают в сумочку Пугачёвой, та вдруг завела разговор про Ротару, но Стефанович её мягко осаждает — как-нибудь в другой раз. Тем более что показалась уже знакомая мне нотариальная контора. Несмотря на тёмные очки, немногочисленные посетители Примадонну тут же узнают. Слышу за спиной перешёптывания: «Пугачёва, Пугачёва…» А я вот без очков, и моя фамилия почему-то не звучит. Ничего, какие наши годы, утешаю я сам себя.

Мы движемся к нужной двери. Очередь в кабинет нашего нотариуса состоит из одной лишь женщины, но та не успевает даже ничего сказать, как Стефанович заявляет: «Нам назначено», и после короткого стука открывает дверь, пропуская вперёд Аллу и нас с мамой.

Договор на ближайшую пятилетку к нашему появлению уже составлен, остаётся только поставить подписи самой Аллы Борисовны и моей мамы. Но я отодвигаю предложенный мне для ознакомления документ в сторону и, переводя взгляд с насторожившейся Пугачёвой на такого же моргающего глазами Стефановича, говорю:

— Алла, Александр Борисович… Я долго думал и пришёл к выводу, что, пожалуй, в наш договор нужно внести некоторые поправки. Предлагаю заключить договор на 5 лет с ежегодной оплатой три тысячи рублей при условии, что каждая из сторон в любой момент может его расторгнуть. Естественно, при условии, что за прошедший год обе стороны выполнили свои обязательства. При этом мы прописываем, что я гарантирую Алле Борисовне три шлягера ежегодно, а то, что идёт сверх нормы, — это уже отдельная ставка. Скажем, по две тысячи за песню, плюс, само собой, авторские отчисления. Если Алла Борисовна от них отказывается, я могу распоряжаться песнями на своё усмотрение. Пугачёва и Стефанович переглянулись, после чего Алла что-то прошептала тому на ухо. Тот, глянув на меня, кивнул, затем в ответ также что-то шепнул жене на ушко, и когда та тоже кивнула, обратился ко мне:

— Хорошо, мы принимаем твои условия. Владимир Евгеньевич, вы всё слышали, вас не затруднит составить новый договор?

— Без проблем, — отозвался нотариус, — только придётся минут двадцать подождать.

— Да, кстати, — добавил я, — Алла Борисовна, вы ведь планируете и в этом году тоже выступить на фестивале в Сопоте?

— Хотелось бы, — ответила та, глядя на меня с вопросом в глазах, мол, что ты там ещё удумал.

— Я могу вам для фестиваля написать композицию, которая может стать настоящим хитом. Но в случае победы песня обойдётся вам в 5 тысяч. Согласны на такие условия?

— Молодой человек, а вы не слишком самоуверенны?

— Нет, Алла Борисовна, не слишком. Почитайте итоги последней «Звуковой дорожки» в «Московском комсомольце». Я вам больше скажу, моя песня «Heart-Shaped Box» выдвинута на премию «Грэмми». Так что, — наглею я окончательно, — самоуверенность здесь не при чём, я просто реально оцениваю свой уровень.

Снова переглядывания, но на этот раз на ухо никто никому ничего не шептал, Алла самостоятельно приняла решение.

— Хорошо, мы заплатим 5 тысяч, но только в случае победы! Хотя это будет очень проблематично.

— С чего бы? — удивляюсь я.

— Я побеждала в прошлом году. А в истории фестиваля ни разу не было случая, чтобы один и тот же исполнитель выигрывал два года подряд. Даже если ты напишешь мне суперхит, как говорят на Западе, судьи всё равно могут решить, что победу нужно отдать кому-то другому.

Хм, вот об этом я как-то не подумал. Но, в конце концов, попытка не пытка, о чём я и сказал Пугачёвой. А через четверть часа подписи мамы и Аллы Борисовны стояли под заново составленным договором.

— Сняли мы со сберкнижки пятнадцать тысяч, но теперь придётся отдать тебе только три, — пожал плечами Стефанович, доставая из дипломата две упаковки 25-рублёвок. — Но ты сам так решил.