Пепел (СИ) - Бунькова Екатерина - Страница 19

— А я тебе предлагал пойти со мной в кузницу, — напомнил он. Я ничего ему не ответил и прошел мимо. Мне нужно было помыться. Или утопиться.

Отмыть чертову сажу оказалось задачей практически неосуществимой. Я изгадил имевшееся в купальне мочало и извел половину той бурды, что использовалась здесь вместо мыла. Завтра придется где-то достать замену. Ногти очищению практически не поддавались. Я смотрел на свои руки и с ужасом представлял, как пойду в таком виде на ужин. Пришлось взять ножницы и состричь под корень мои холеные ноготки, над которыми корпела лучшая мастерица Крагии: ухоженные руки — негласный признак высокого происхождения. Я не мог снова опозориться перед всеми, явившись в неподобающем виде, и не мог пропустить ужин: тогда Закк подумает, что я слабак и испугался его.

Когда я выбрался из купальни, кожа просто горела. Мальчишка с колокольчиком, созывающим к ужину, уже успел пробежать мимо моих дверей и даже возвращался обратно. Я снова надел свой голубой костюм: если уж взялся за дело, доводи его до конца. Моя внешность — последнее, что у меня осталось, хоть я и ее потихоньку лишаюсь: скоро руки мои огрубеют от работы, на лице появятся морщины, а волосы потускнеют без должного ухода. Да. Да, я сожалею, что совершил ошибку. Я раскаиваюсь в этом. Боги, слышите? Я понял вас. Верните все, как было. Пожалуйста. Я не буду трогать невинных, честное слово! Даже если они меня будут умолять. Я даже готов жениться. Только на нормальной девушке, крагийке. И обещаю не изменять ей, по крайней мере, пока не понесет. Только верните все, как было, прошу вас! Позвольте завтра проснуться дома и узнать, что все это было лишь страшным сном.

Помолившись так, я вздохнул, собрался с силами и пошел в обеденный зал.

— Надо же: отмылся, — фыркнул Закк, оглядев меня, когда я подошел к столу. — Но ты бы его, Лан, рядом с собой не садила, а? Он сегодня, похоже, в драконьей заднице побывал.

— Не богохульствуй, — одернула его Лан и подвинулась. Я сел рядом, делая вид, что крайне заинтересован выбором блюд, в то время, как был готов есть все подряд: проголодался не хуже волка в холодную зиму.

— Мне кажется, ты все-таки поторопилась с выбором, — стоял на своем Закк. В этот раз он сел по другую сторону стола: напротив Лан и при этом подальше от меня. — Разве может дух дракона прятаться в этом тщедушном теле?

— Закк, ты лезешь не в свое дело, — одернул его Эдар. — Не тебе осуждать выбор Великой Матери. Достаточно уже и того, что ты стал ее мужем.

— Мужем, — Закк фыркнул, злобно сверкнув глазами на Лан, но та и ухом не повела. — Она меня на крайдень поставила: специально, чтоб пореже в постель пускать.

— Сам виноват, — пожал плечами Эдар. — Повежливее надо быть и помягче. А еще язык за зубами держать. Я вот с советами не лезу, и потому по средням приходить буду. А Страсти сами боги велели в тридень являться.

Я слушал их перепалку внимательно, хоть и плохо понимал, о чем они говорят. Слова вроде «крайдень» или «тридень» я и раньше слышал, но никогда не интересовался их значением, и потому никак не мог понять, чем так недоволен Закк. Но сам факт его недовольства был мне приятен: то, что унижает моих обидчиков, не может не радовать.

— Слышь, тщедушный, — обратился ко мне Закк. — Как там тебя… Эстре, что ли? Ты сегодня с собой морковочку возьми. Или хоть огурчик маленький.

Закк сидел, сильно подавшись вперед, и явно ждал, что я спрошу: «Зачем?», но я принципиально его игнорировал: ясно же, что он меня опять подкалывает. Я демонстративно впился зубами в окорок, глядя вдаль поверх его плеча. Закк поерзал в ожидании моего ответа, нетерпеливо сглотнул слюну: все кругом жевали, а он держал на языке только едкие слова.

— А знаешь, зачем? Знаешь? — не выдержал он и поторопил меня. Я молча взялся за кубок и принялся осушать его медленными глотками. — А я тебе скажу, зачем: ночью-то потыкаешь в нее, чтоб не заметила, что…

Лан громыхнула по столу так, что подскочили тарелки. В зале повисла тишина.

— Шуточки свои держи за зубами, изо рта не выпускай, — сказала она с угрожающей ноткой в голосе. — Трое у меня мужей. Коль не станет одного, от меня не убудет.

Закк намек понял, и оставшуюся часть ужина мы провели в молчании. Только Эдар о чем-то вежливо переговаривался с сидящей рядом с ним «великой бабушкой». Я наконец-то получил возможность поесть спокойно.

— После заката жду тебя, — сказала Лан, когда все стали расходиться. Я кивнул в знак, что услышал ее, и пошел прочь из обеденной залы — подальше от их ненавистных рож.

Я был так раздражен, что совершенно не думал, куда иду. В результате ноги по привычке привели меня в сад. Глянув на заготовленные для костров дрова, я вдруг почувствовал, как внутри вскипает такая едкая злость, что меня даже затрясло, а в глазах потемнело. Пнув горку сосновых поленьев и развалив ее, я быстрыми шагами пошел прочь и не останавливался до тех пор, пока не покинул территорию «дома».

Вылетев на улицу, как пробка из бутылки с игристым вином, я подставил голову пыльному ветру и сделал судорожный вдох. Мне было душно, ужасно хотелось дернуть воротник рубахи и хватать воздух ртом, как утопающий. Немного успокоившись, я прижался виском к ближайшему чахлому деревцу. Надо остыть, я веду себя недостойно. Никак у меня не получается держать себя в руках, подобно отцу и Шаарду: опять лечу куда-то на волне ярости. Вот что я хотел сделать? Сбежать? Куда? Чтобы уйти от этого позора, мне нужно стать бесцветной тенью человека и оказаться за тридевять земель отсюда — только тогда появится шанс, что я не встречу никого из высокородных и не стану объектом насмешек. Если посмотреть со стороны, здесь, в Асдаре, меня хотя бы кормят. Черт возьми, неужели мне действительно придется стать одним из них — грубым варваром, не знающим, что такое искусство и тонкий вкус, и трахающим женщин «по традиции»?

Я устало опустился на землю и привалился к дереву спиной. У самых дверей дома Великой Матери начиналась одна из улиц. Сейчас она была пуста: работяги давно уже вернулись в свои общины и готовились к жаркой ночи. А я сидел под деревом, словно в ожидании казни. Казни, которой суждено повторяться каждые три дня. Ветер гонял мимо меня пыльные волны, шелестел опавшими с деревьев сережками. Солнце медленно опускалось в узкий промежуток между двумя скалами, что отделяли Асдар от Крагии, и заливало все вокруг оранжевым огнем.

Это было так странно: видеть мир и понимать, что он не для тебя создан. Что спешащие к кострам мужчины не позовут тебя с собой. Что спешно наряжающиеся женщины не предложат тебе разделить с ними ночь. Мир жил. А я словно бы замер. Странно было осознавать, что каждое мгновение где-то рождается ребенок, а где-то умирает старик. Что жизнь продолжается, но уже без меня: боги, как провинившегося малыша, поставили меня в угол. Как долго мне здесь торчать? Мой род славится долгожительством, и у меня впереди не меньше сотни лет. Отпустят ли меня асдарцы, когда умрет Лан? Зачем им муж без жены? Было бы здорово, если б она умерла родами или просто насмерть простудилась. И не дай боги, если ее род тоже славится долгожительством. А ведь это вполне может быть правдой: у ее матери имеются подозрительно взрослые и даже старые дети, а она при этом выглядит не так уж плохо. Что, если Лан проживет не меньше, чем я? Боги, только не говорите мне, что я наказан до конца жизни!

— Эстре, погладь котенка, — услышал я чей-то весьма странный голос.

— Что? — переспросил я, оборачиваясь и обнаруживая возле крыльца юродивого: он стоял, покачиваясь, и пытался смотреть на меня, но его глаза быстро-быстро перескакивали с одной точки на моем теле на другую, глядя куда угодно, но не в глаза.

— Погладь, — сказал мужчина, протягивая мне серый мохнатый комок.

— Но он же дохлый, — я не удержался от гримасы отвращения.

— Дохлый? — удивленно и растерянно переспросил юродивый и поднес котенка к лицу обеими руками, как чашу с храмовым вином. Лицо его скривилось, из глаз потекли слезы. Мне стало стыдно, что я расстроил бедолагу.