Народы моря (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 2

Из ближнего к дувалу входа вышел из здания полноватый мужчина с выбритой головой, отчего отливала синевой, одетый в хитон — белую льняную рубашку без рукавов, длиной до колена, с нашитыми по вырезу и подолу красными ленточками и подпоясанной кожаным ремешком с круглой бронзовой бляшкой в виде солнца, больше похожего на подсолнух с пожухшими лепестками. На обеих руках было по тонкому серебряному браслету, простому, без украшений. Босые ступни с изъеденными грибком ногтями были намного темнее голеней, будто ими недавно прошлись по жирной черной грязи. Видимо, местечковый вождь, то есть, командир гарнизона. Он не был похож ни на семитов, ни, тем более, на негров. Череп вытянутее и кожа светлее. Судя по подкрашенным черной краской глазам, это коренной египтянин, а судя по горбатому носу, кавказец. Остановившись в тени здания, командир смотрел на меня выпученными карими глазами с не меньшим интересом, чем его подчиненные.

Я поздоровался с ним на шумерском языке, понял, что не понимает, поприветствовал на том, на котором говорили кочевники-семиты в Двуречье. Второе приветствие вроде бы было понято.

Командир гарнизона кивнул и произнес на незнакомом мне языке ответное приветствие, после чего спросил, показав рукой на северо-восток:

— Ашур?

Я отрицательно покачал головой и показал на север.

— Нахарин?… Хатти?… Кикон?… — продолжил он допрос.

Я показал, что намного севернее, и сообщил:

— Руси.

Это название ничего не говорило ни командиру, ни стоявшим рядом подчиненным, с которыми он переглянулся.

Я показал, что плыву на судне, а потом подношу дары, назвав, кому:

— Фараон.

Мол, плыл с дружественным посольством к их правителю. О том, что попасть сюда по морю из России сейчас невозможно, да и страны такой нет, египтяне не знают, так что пусть верят на слово, точнее, на жест. Затем изобразил шторм, переворачивание судна и свое чудное спасение.

Командир жестами поинтересовался, не посол ли я? Была у меня мыслишка выдать себя за посла, но потом решил, что быть воином среди воинов разумнее. Поэтому отрицательно помотал головой и показал рукой на колесницу, а потом изобразил, что стреляю из лука. Надеюсь, колесничие до сих пор являются элитой армии. У простого воина уж точно нет денег на коней и колесницу.

Судя по выражению лица командира гарнизона, мой ответ ему понравился. Он показал на мой лук: дай посмотреть. Я на всякий случай надел тетиву до того, как приблизился к берегу. Командир попробовал натянуть ее и удивленно хмыкнул. После чего вернул лук мне, предложив показать, как стреляю из него. По его команде к крепостной стене метрах в двадцати пяти от меня прислонили снопик папируса. Я не стал надевать защитный наручь, только зекерон на большой палец. Разминаясь, пару раз натянул тетиву «до уха», чем удивил аборигенов. Затем взял, не глядя, три легкие стрелы с бронзовыми наконечниками, воткнул две в светло-коричневую сухую землю у ног, а третью изготовил к стрельбе. Тетиву натянул в полсилы. На такой дистанции не удивишь мощностью и точностью, поэтому продемонстрировал скорость, отправив все три за минимально короткое время. Они встряли рядышком, почти на одной линии. Что зрителей действительно удивило, так это моя манера натягивать тетиву и сила, с какой стрелы пробивали папирус и сырцовые кирпичи стены, влезая в нее чуть ли не наполовину. Две стрелы выдернули без наконечников, и командир приказал разбить кладку, найти их и закрепить на древках. После чего дружественно похлопал меня по плечу, принимая, видимо, в ряды таких же отважных воинов, как и сам, и пригласил жестом зайти вместе с ним в здание.

Если шумеры предпочитали длинные и узкие помещения, то у египтян комнаты были небольшие и почти квадратные, идущие анфиладой. В каждой комнате по обе стороны от прохода были помосты из сырцового кирпича, застеленные соломой и тряпками, а на стенах висели щиты, оружие, кожаные мешки, тряпичные узлы… В командирской, расположенной в самом конце, третьей от входа, и самой большой, было окно-бойница, через которое внутрь попадал рассеянный свет, наполненный мириадами плавно опускающихся пылинок, ложе, застеленной овчинами, деревянный сундук с плоской верхней крышкой, которая, судя по заеложенности, была еще и сиденьем, трехногий столик, две трехногие табуретки и высокий белый кувшин из камня, вроде бы, алебастра, закрытый деревянной крышкой.

Командир сел на сундук, показав мне на табуретку, что-то приказал зашедшему следом солдату, бородатому семиту, который сразу удалился, после чего ткнул себя пальцем в грудь и представился:

— Анупу.

— Александр, — назвал я свое имя, надеясь, что греки уже есть и греческие имена понятны.

Оказалось, что я переоценил отцов демократии. Командир попробовал повторить мое имя, после чего сократил его до привычного, наверное, Арза. Я кивнул, соглашаясь на такой вариант. Я уже столько имен переменял за время путешествий по времени и странам, что перестал относиться с трепетом к данному при рождении.

Солдат вернулся с глиняным кувшином литра на два, темно-красным, с черным змеевидным орнаментом, и двумя глиняными чашками, похожими на пиалы. В обе налил красного вина. Одну отдал командиру, вторую мне, после чего ушел с кувшином. Анупу сразу отхлебнул половину из своей чашки, поставил ее на стол. Ни тоста, ни предложения подсесть к столу. При этом я догадался, что это не демонстративное пренебрежение, а местный обычай. Что ж, меня трудно чем-нибудь удивить после общения с янки, которые имели привычку класть на стол задние конечности, причем иногда вместе с передними. Кто в Штатах пожил, тот в цирке не смеется. Вино было дрянненькое. Такое впечатление, будто уксус слегка разбавили виноградным соком. Поэтому я не спешил допивать свою чашку. Может, у египтян оставить недопитое считается оскорблением, а травиться не хотелось.

Впрочем, аборигены пока что не знают, что они египтяне. Как я выяснил из общения жестами и семитскими словами, часть которых была понятна командиру гарнизона, любителю поболтать, родина его называется Та-Кемет (Черная (Плодородная) Земля) или Та-Уи (Две Земли), потому что страна состоит из двух частей — Долины (верховья Нила) и Дельты (низовья Нила), или Верхней и Нижней, или Южной и Северной. Отсюда и название правителя — небтауи (повелитель Двух Земель), а не фараон. Нил тоже пока что называется по-другому, Х’ти, что значит Река. Насколько я помню, в этой части Африки всего одна река, не перепутаешь. Место, в котором я оказался, окрестили Крепостью Канала. Основная часть Канала Небтауи, прорытого по приказу деда нынешнего фараона, находилась далеко отсюда, соединяла Горькие озера, которые в будущем станут частью Суэцкого канала, с одним из притоков Нила. Крепость построили для охраны второй части канала, более короткой, которая шла от Горьких озер к Красному морю, но заканчивалась широким затоном, от которого начинался волок длинной метров двести. Прорыть канал до самого моря не решились, потому что уровень воды в нем выше, побоялись, что соленая вода потечет в Нил и погубит его. Теперь я знал, откуда ведут свое начала партии «зеленых». Правит Та-Кеметом фараон Мернептах. Сейчас шел четвертый год его правления — такой вот у них календарь.

Анупу раньше был помощником коменданта в городе Питом. Сюда его прислали якобы на повышение, хотя сам Анупу считал, что его убрали из Питома, чтобы не подсидел тамошнего коменданта. Служба здесь была спокойная, ленивая и очень скучная. Наверное, поэтому Анупу сразу предложил мне остаться служить здесь. Колесничие по штату не полагались, так что к моему отказу комендант отнесся с пониманием.

— Тебе надо в Мен-Нефер — столицу Нижнего царства, когда-то бывшую столицей и всего Та-Кемета. Там получишь лошадей, купишь колесницу и будешь зачислен в корпус «Птах», — заверил меня Анупу.

— Только колесницу надо самому покупать? — удивился я.

— Да, — подтвердил он. — Лошадей в нашей стране мало, и почти все принадлежат небтауи. Их растят и тренируют на специальных фермах. Если тебя сочтут достойным стать колесничим, получишь пару подготовленных.