Ферзь. На грани - Елена Рейн - Страница 10

Он замер, моментально приходя в себя, и прохрипел:

– Я… я…

– Ты… – протянул, с силой вдавливая дуло, чтобы ощутил в полной мере, что ему светит, – уже как десять минут назад бросил бухать. А если нет…

В следующую секунду со всей силы ударил его лицом в пол, отчего он взвыл, захлебываясь в собственной крови, а я продолжил:

– Узнаю, что хоть рюмку выпил, а пацаны твои воруют, чтобы жрать себе купить, вернусь и грохну. Понял?

– Да-а-а-а… – взвыл он, сплевывая кровь.

– И поверь, я свои обещания выполняю. Убить – для меня так же легко, как дышать.

Повисла тишина, а потом послышался всхлип, и мужчина задрожал, громко сотрясаясь от плача, закрывая лицо.

– Им нужен отец, а не падла, которая может только в глотку заливать, пока не сдохнет. А такие мрази, как ты… все никак не подыхают.

– Я не буду… Не буду… – повторял он, пытаясь подняться.

– Смотри, я тебя предупредил.

Встал, с недовольством отмечая, что замочил брюки, и пошел к двери. На мгновение застопорился и, просканировав ничтожную клетку, отмечая грязные полотенца, пропитанные затхлостью, куски засохшей грязи от обуви, валяющейся рядом, гору посуды в раковине, процедил:

– И квартиру приведи в порядок. Не один живешь.

Он судорожно кивнул, а мне больше ничего не нужно было. Я вышел и устремил взор на пацана с гневными глазами, волнующегося за отца, которого держал старший брат. Закрыл дверь, и сделав шаг к выходу, остановился и спросил у старшего:

– Как зовут? – вдруг спросил.

– Тимофей, – уверенно выдал он, и, посмотрев на маленького брата, добавил: – А это Вовка.

Достал из кармана несколько купюр и положил на тумбочку.

– На продукты, пока батя не оклемается. Справишься? – спросил резко, чтобы понял, что это не на сигареты и не помощь папаше, а на то, чтобы нормально ели, пока не станет так, как прежде. Пусть без матери, но жизнь продолжается.

Он кивнул, но отступил на шаг, закрывая брата.

– Правильно. Смотри за ним. Ты старший.

Глянув на часы, понял, что отвлекся на полчаса и быстрыми шагами пошел из квартиры, пропитанной алкоголем и блевотиной. Только вышел из дома, как послышался писк, входная дверь открылась, и я услышал голос:

– Дяденька!

Обернулся и увидел пацанят. Они смотрели на меня с волнением и благодарностью, отчего застыл, не ожидая и не нуждаясь.

– Спасибо… спасибо за батю. И… я буду всегда смотреть, – произнес Тимофей, обещая мне.

Смог только кивнуть, понимая, что так и будет. Последний раз заострил внимание на малом, со страхом взирающего на меня, и поспешил к машине.

Только взялся за ручку, как заметил стройную брюнетку в спортивном костюме с большой сумкой на плече, которая сразу бросилась в глаза.

Чувствуя, как тело моментально напряглось от возбуждения, усмехнулся, оценив прикид девчонки. Что же… неплохо.

Медленно обошел дом, наблюдая, как Мария шла в сторону остановки, и когда исчезла из поля зрения, направился к подъезду ее дома, желая проверить квартиру. На первом этаже никого не было, пока лифт не остановился. Из него вышла невысокая девушка с пепельными волосами и… дочерью Маши в джинсовом костюме и в кепке, под которую спрятали волосы.

– Лучше на том поднимайтесь. В этом лужа. За животными лень убирать хозяевам, – проговорила Лисина совершенно спокойно, отвлекая от девочки.

Хмуро наблюдал, как они выходят. Нажал кнопку вызова второго лифта, тут же загружая программу в смартфоне, чтобы знать, мягкая игрушка с чипом с ними или нет. Доехал до пятого этажа и уже через минуту вошел в квартиру, цедя про себя проклятия, что связи нет.

Стоило зайти в зал, программа выдала результат – объект на месте. Не взяли. Быстрыми шагами прошел в комнату и увидел медвежонка под покрывалом. Резким движением вытащил игрушку и стал внимательно осматривать все в доме, пока не нашел небольшой блокнот под подушкой Марии. Взял в руки и начал листать листы с портретами. В основном были изображены Ирина, ее дочь, она сама и еще несколько женских лиц, а на последних… был изображен мужчина без лица. На первой он в старой лачуге на пороге дома, на второй в машине в профиль, третье – просто лицо в момент гнева. На последней художница полностью вывела черты, особенно тщательно губы и глаза, полные ярости.

На нем был изображен я, как впрочем, и на двух других листах… без лица.

Всматривался, а потом убрал блокнот в карман и пошел на выход, в полной уверенности, что все проверил.

Осталось немного…

Других вариантов у нее нет, а если будут, устранить несложно.

Что же… никто никого не заставляет. А я просто наблюдаю и жду.

Уже несколько дней жили у бабушки Ирины, Клавдии Егоровны. Добрая старая женщина очень хорошо отнеслась ко мне и к Алене. Я могла разговаривать с ней часами обо всем и самое главное – она ни о чем не спрашивала, лишь иногда с грустью смотрела, будто все знала. А я не могла говорить о том, что так сильно волновало кровь.

Мне было страшно и так жутко, что не могла спокойно спать и есть. Ночью ходила по двору, чтобы никого не пугать в доме, когда спали, или сидела на лавочке в старой беседке. Как же мне хотелось, чтобы этот кромешный ад закончился. Не могла я жить в постоянном кошмаре, вздрагивая от каждого шороха.

А больше всего пугал Ферзь. Боялась его с первого взгляда, когда увидела на пороге старой лачуги, которую нам сдали для жилья добрые старики. Постоянно хотела спрятаться, скрыться, убежать, чувствуя, как он давит своей удушающей мощнейшей энергией. И самое страшное – он вновь нас нашел.

Интересно, а теперь нас поручено доставить или уже убить?

Странно, почему тогда… он помог? Нравится игра в «кошки-мышки»? Ему доставляет удовольствие мучить жертву перед тем как полакомиться?

Кстати о еде… Не могла ничего есть. Стоило немного запихнуть в себя, и тут же бежала к белому другу. Нет, я не была беременна. Половой акт был полгода назад и у меня ежемесячно шли месячные, но вот появилась проблема с пищеварением.

Ирина постоянно пыталась накормить меня, хотя она сама была не лучше. Худая и с печальными глазами.

– Знаешь, я бы хотела нарисовать Аленку. На этом стареньком покрывале, среди зеленых деревьев в солнечных лучах, такую нежную и счастливую, – прошептала, мечтая о том, чтобы заняться любимым делом. Конечно, большую часть времени мы помогали по хозяйству, пытались привести дом с садом в порядок и еще готовили. Но мне не хватало запаха краски и того непередаваемого наслаждения, когда брала кисть в руки.

Если быть честной, я не вспоминала об этом долгое время, а вот сегодня вдруг показалось, что все хорошо, мы спрятались, и поняла, что хочу рисовать.

Подруга улыбнулась и спокойно выдала:

– Идея классная, только в деревенских магазинах ничего подобного нет. Нужно съездить в район. Может, там будет.

В район? Нет! Я боялась, что нас найдут, и никуда не желала выезжать или уходить, предпочитая оставаться за забором этого дома. Здесь чувствовала себя спокойно и волшебно.

– Да нет… не нужно, – поспешно заверила, чтобы Ирина не воспринимала мои слова всерьез. Уже жалела, что сказала об этом вслух. Поникла, чувствуя себя трусихой, и обреченно призналась: – Я боюсь…

– Надеюсь, все будет хорошо. И Маш, ты должна нормально есть. Это не дело. Ты посмотри на себя, худенькая как тростинка. Болезни пойдут.

– Я ем, но от нервов не могу… Надеюсь, что скоро все будет хорошо.

Подруга поправила декоративную подушку на плетеном кресле, очаровательно улыбнулась, но вдруг нахмурилась и сказала:

– Мне нужно завтра уезжать… Работа. Останешься жить с моей бабушкой?

– Клавдия Егоровна мне понравилась. Такая отзывчивая, – прошептала, удивляясь, как Ира и бабушка раньше не общались. Подруга призналась, что это из-за ее матери, родители с двух сторон были недовольны выбором детей, и мне было очень жаль. Как плохо, когда родные не общаются.