Дракон, эрл и тролль - Диксон Гордон Руперт - Страница 1

• 1/99
• Следующая

Гоблин снова стал появляться в кухне.

— Просто в голове не укладывается, — заявил Джим. — Ну, блохи, вши, крысы, даже ежи, — те понятно. Они ищут себе теплое место, где можно выспаться. Но гоблины!..

— Успокойся, — сказала Энджи.

— Но почему у нас должны быть гоблины? — возмущался Джим.

Гоблины жили в каминах. Это маленькие, безвредные, а порою и полезные существа. Каждую ночь им нужно оставлять чашку молока или что-нибудь еще, это уж по вашему усмотрению.

Гоблин съедал или выпивал оставленное и никого не беспокоил. Но на кухне в Маленконтри гоблин постоянно устраивал пирушки. Вообще-то он ничего, кроме молока, в рот не брал. Но, когда ему приходило в голову закатить пир, он заимствовал по глоточку или кусочку от всякой снеди, что хранилась на кухне. А кухонной прислуге — ох уж эти приметы и суеверия! — запрещалось касаться того, к чему притронулся гоблин.

— Успокойся, — сказала Энджи, — ведь это было вчера.

Кроме Джима и Энджи, никто еще не проснулся. Они стояли, прижимаясь друг к другу. Энджи поуютнее устроила свою голову на плече Джима. Под ними был деревянный помост, положенный у самого верха зубчатой стены. Позднее люди станут называть ее парапетом замка. Их замка, их дома — Маленконтри.

Декабрьский рассвет — ледяной под тяжелыми облаками, обложившими небо — только наступал. В его сером свете они пытались разглядеть истоптанное голое поле перед стеной и близкий, в нескольких сотнях ярдов, лес с поднимающимися над деревьями тонкими завитками дыма.

Вчерашняя кровь на снегу почернела и сливалась с черной вязкой землей; снег и кровь превратились под тяжелыми сапогами и железными каблуками в сплошную грязь.

Тонкий слой снега, выпавший ближе к вечеру, припорошил темные пятна человеческих тел, успокоившихся вечным сном и брошенных на милость воронья и других любителей падали, которые объявятся сразу же, как будет взят Маленконтри. Взят, как следовало ожидать, сегодня.

Защитников оставалось слишком мало, к тому же они были очень истощены. Вдоль помоста, справа и слева от Джима и Энджи, лежали в глубоком сне обессилевшие от ран лучники, арбалетчики и тяжеловооруженные солдаты, все те, кто невзирая на раны был еще способен сражаться. Они заснули прямо там, где стояли, на боевых постах, отбиваясь от тех, кто пытался вчера взобраться по лестнице с внешней стороны замка.

Будь на стенах Маленконтри достаточно воинов, замок смог бы сдержать целую армию, не говоря уж о небольших отрядах из двух-трех рыцарей и полутора сотен закаленных в боях тяжеловооруженных солдат и лучников вкупе с двумя сотнями всякого сброда да шушеры из простолюдинов, снаряженных лишь тем, что они смогли добыть во время набегов в эту часть Сомерсета.

Но Маленконтри никто не предупредил. Обитатели замка не успели дать знать даже тем, кто жил и работал в близлежащих лесах и полях, бывших частью феода. Эти люди могли бы пополнить число обороняющихся и лишить нападавших всякой надежды на успех. Как бы то ни было, нападавшие, похоже, не ведали, что Джим в замке. В противном случае, у них никогда не хватило бы смелости напасть на крепость, принадлежащую магу даже низшего ранга, не говоря уже о Джиме, известном как Рыцарь-Дракон.

— Там скоро начнут просыпаться, — сказала Энджи.

— Да, — согласился Джим. Он тоже наблюдал за тонкими струйками дыма от догоравших костров врага.

Он видел, как дым повалил гуще от подброшенных дров. На кострах варилась или подогревалась пища для тех, кто сегодня вновь пойдет в наступление.

— Во всяком случае, — Энджи крепко обняла мужа за талию, — это покончит со всеми надеждами на ребенка. — Она немного помолчала. — Ты считаешь, что я действительно невыносима со своими разговорами о ребенке?

— Нет. — Он поцеловал ее. — Ты никогда не была для меня невыносима. Ты это знаешь.

Ребенок — и это стоит здесь отметить — был сосредоточием всех забот Энджи вот уже целый год, если не больше. Ей только что минуло двадцать пять, но здесь, где все дышало средневековьем, женщины гораздо моложе ее, почти девочки, имели детей. И Энджи разрывалась между желанием иметь ребенка и чувством, которое разделяла с Джимом и которое подсказывало ей, что было бы нечестно заводить его здесь.

Не просто в средневековье, ибо на дворе, по здешним понятиям, стоял приблизительно четырнадцатый век, а в мире, совсем непохожем на ту версию двадцатого века, откуда они прибыли.

Понимая это, оба просто отбросили мысль о детях. А теперь уже слишком поздно, это можно сказать с уверенностью, потому что нападавшие, стоит им ворваться в замок, убьют всех и каждого.

— По правде сказать, мне следовало найти способ возвращения отсюда до всего этого.

— Ты его однажды уже нашел, вначале, — сказала Энджи, — а я тебя отговорила.

— Нет, совсем не так.

— Да, именно так.

В каком-то смысле оба они были правы. Какое-то короткое время после того, как Джим перебрался сюда, чтобы спасти Энджи от Темных Сил, пытавшихся нарушить баланс Случая и Истории в этой средневековой версии мира, у него еще было достаточно магической энергии, чтобы отправить их обоих назад, в двадцатый век.

Энджи тогда сказала, что хочет делать все то, что хотелось делать ему. Правдой же было то, что ему хотелось остаться. Им обоим хотелось. Впрочем, и сейчас им хотелось того же, если бы не мечты о ребенке.

Но тогда, в самом начале, ни один из них не мог предугадать, что однажды наступит такой рассвет, когда оба они, полные жажды жизни, будут уверены, что умрут. Им хотелось надеяться, что это произойдет до того, как они попадут в плен. Иначе их распнут на кресте, или посадят на кол, или замучают насмерть те, кто захватит и начнет грабить замок.

Будь осада замка, как ее рассматривали в средние века, законной военной акцией, Джима, Энджи и их возможных детей могли задержать для получения выкупа. Но при подобном нападении, которое само по себе являлось незаконным, на такое рассчитывать невозможно. Джим снова взглянул на клубы дыма. Трудно было определить, сгущаются они или просто темнеют, но день явно разгуливался, и вряд ли те, кто находился у стен, станут тянуть с атакой. Вчера защитники Маленконтри узнали среди нападавших своих знакомых. Это были вассалы сэра Питера Карлея, рыцаря, который раньше был в феоде у графа Сомерсета, но затем их пути разошлись, и теперь он оказался в феоде графа Оксфорда.

После резкого разрыва с графом сэр Питер счел — вполне в духе нравов четырнадцатого века — всех, кто связан с Сомерсетом, своей законной добычей, а потому рассматривал недавний поход толпы восставших крестьян на Лондон как достаточно веский повод для набега на земли Сомерсета. Это и привело его под стены Маленконтри.

— Мне очень не хочется их будить, — сказала Энджи, глядя на стражников и лучников, которые спали, прислонившись к стене и свернувшись, чтобы сохранить как можно больше тепла. — Не понимаю, почему они не замерзли, лежа под открытым небом,

— Некоторые, наверно, замерзли, — ответил Джим.

— Возможно, для них это к лучшему, — продолжила Энджи. — Не могу поверить, что ни один из наших посланцев не прошел. У нас так много друзей…

Конечно, у них здесь много друзей. И это одна из причин, почему они так привязались к четырнадцатому столетию, несмотря на гоблинов, вшей, крыс, ежей, блох… А все эти ясновидящие, маги, колдуны, Темные Силы и прочее-прочее — разве это не делало здешнюю жизнь интересной, хоть и опасной?

Действительно, многие из тех, кого они знали, были больше чем просто друзья. Невероятно верные и безусловно достойные полного доверия, готовые прийти на помощь по первому зову, ничего не прося взамен, — вот какие у них были друзья. Непонятно только, почему ни один из них не поспешил на помощь на этот раз.

• 1/99
• Следующая