По заданию губчека
(Повесть) - Сударушкин Борис Михайлович - Страница 35

Хозяин расстроился, мелкими шажками заходил по комнате:

— Жаль, очень жаль. До мятежа в Чека секретарем Менкер работал, Перхурову он очень помог.

О времени, когда опять будут вешать большевиков, в квартире Гусицыных мечтали каждый день. Трудно было Тихону сдерживаться, а еще труднее — поддакивать хозяевам.

Особо неистовствовала «мадам» Гусицына: как только речь заходила о Советах, о большевиках, шипела ядовитой змеей, жилы на тощей шее вытягивались жгутами.

Доставалось и Тихону — за то, что он невольно служит большевикам. Хозяин пытался образумить супругу, но та не хотела и слышать его доводы. После работы Тихон словно в пыточную камеру шел. С Гусицыными привелось и новый, тысяча девятьсот девятнадцатый год встретить, первый тост — за свержение красных комиссаров. Надолго запомнился ему этот Новый год.

По вечерам Гусицын, напялив на острый нос маленькие очки в железной оправе, вслух читал супруге местную газету, напечатанную на рыхлой желтой бумаге.

Радовались победам в Сибири новоявленного «верховного правителя Российского государства» адмирала Колчака, бесились, читая о вскрытии в церквах «святых» мощей и разоблачении попов, переживали конец петлюровщины на Украине и взятие Красной Армией Уфы, Харькова и Оренбурга, злорадствовали, когда узнали о гибели «германских большевиков» Карла Либкнехта и Розы Люксембург.

Особенно нравился им постоянный раздел газеты «Недостатки механизма» — о бюрократизме, волоките, неполадках в работе городского хозяйства. В такие минуты они оживлялись, будто на пару «монопольки» хватили.

В один из вечеров Гусицын прочитал постановление губисполкома о всеобщей мобилизации жителей на расчистку улиц от снега — зима выдалась вьюжная, сугробы наметало чуть не до второго этажа, из-за снежных заносов вставали поезда.

Хозяйка заявила, что скорее умрет, чем возьмет лопату в руки. Но утром пришли из домового комитета, и Гусицыны вместе с другими жителями откидывали снег на Семеновской площади возле пожарной каланчи.

Как-то на лестничной площадке Тихон опять столкнулся с военным из соседней квартиры. Тот доброжелательно улыбнулся ему, первым начал разговор:

— Живем рядом, а так и не познакомились. Я вас видел в губчека. Выходит, и делу одному служим. Военспец Дробыш, — протянул он руку. — Заглянули бы как-нибудь к старому холостяку. Чайку попьем, поговорим.

— С удовольствием, — согласился Тихон, обрадовавшись, что хоть один вечер не будет слышать скрипучий голос хозяйки, видеть постную, узколобую физиономию хозяина.

— А зачем откладывать? Сегодня же и приходите, — радушно предложил Дробыш.

Вечером после работы Тихон умылся, переоделся в чистую рубаху. Когда вышел в переднюю комнату, где за столом сидели Гусицыны, хозяйка, оглядев его, съехидничала:

— Уж не на свидание ли с совдеповской барышней принарядились, господин Вагин?

Тихон вынужден был рассказать о встрече с соседом, о его приглашении. Гусицыну как прорвало, не закончив пасьянс, бросила карты на стол, на худые плечи натянула пуховую шаль:

— Идите, идите! Он вам мозги на советский лад быстро перелицует. С ним в доме никто из порядочных людей не здоровается даже, а вы к этой красной сволочи в гости собрались.

— Успокойся, Капа, — Гусицын отложил газету в сторону, попытался урезонить жену: — Я слышал, Дробыш в штабе — большая фигура. Может, Тихону Игнатьевичу удастся что-нибудь интересное узнать.

— Ждите, проговорится этот боров, — не унималась хозяйка. — Крысиного яду ему в чай — вот и весь разговор. За паек большевикам продался…

Тихон выскочил из квартиры на лестничную площадку. Только придя в себя, дернул ручку звонка в квартиру напротив.

— А у меня и самовар в самый раз готов, — весело прогудел Дробыш, открыв ему дверь.

Он был в плотном сером халате с черными отворотами, подпоясанном витым поясом, на ногах теплые носки и меховые тапки, громко шаркающие при ходьбе. Вид мирный, даже обывательский, и только фуражка и шинель на вешалке рядом с «эриксоном» говорили о том, что в квартире живет военный.

В квадратной комнате с окном во двор — стол под чистой клеенкой, металлическая койка, накрытая грубым солдатским одеялом, платяной шкаф и бамбуковая этажерка с книгами, на которую Тихон сразу же обратил внимание.

— Любите читать? — кивнул Дробыш на книги. — Можете пользоваться моей скромной библиотекой, как своей. Хоть и небольшая, но русские писатели почти все по томику да представлены.

Чувствовалось, военспец соскучился по собеседнику, больше говорил сам. Лицо широкое, мучнистое, крупный нос в красных прожилках, лоб высокий, выпуклый. Серые глаза под сросшимися седеющими бровями смотрели добродушно, но, когда Дробыш заговорил о тяжелом военном положении республики, взгляд его стал жестким и даже суровым.

О своей службе в штабе военного округа он только обмолвился:

— Одинокая у меня жизнь, знакомые по царской армии остались у Деникина да Колчака, новых товарищей не завел — к нам, военспецам, большинство относится настороженно. В доме тоже косо смотрят, в том числе и ваша хозяйка. И как вас угораздило в эту семейку попасть?

— Поселили по уплотнению, — вынужден был соврать Тихон.

— После мятежа таких еще немало осталось. С ними придется и новую жизнь строить, никуда от них не денешься.

Несмотря на разницу в возрасте, разговор завязался дружеский, непринужденный, Дробыш поинтересовался, как Тихон стал чекистом.

— Можно сказать, случайно.

— Случайно? — удивленно переспросил хозяин. — В такой организации случайно не оказываются.

— Работал слесарем на фабрике, тут собрание, оратор из губкома призывает самых достойных в отряд ВОХР выдвигать. А на фабрике всё больше бабы, мужиков мало. Вот меня, холостого, здорового, и выкрикнули.

— Уж больно просто у вас получается, — усомнился Дробыш. — И происхождением не интересовались?

— Я на этот счет чист: мать и отец у помещика в батраках были. В губчека оперативных сотрудников не хватало — из отряда меня и перевели, как грамотного и сознательного.

— Ну и как, довольны службой?

Тихон замялся:

— Да как сказать. Паек хуже, чем у рабочего, всякие мероприятия впридачу — то после работы беспризорниками занимайся, то на политучебе сиди. Думал, легче будет, а вышло наоборот.

— Что же не уйдете, если не по душе чекистская служба? — допытывался Дробыш.

Тихон смущенно признался:

— На фабрику неохота возвращаться, скажут, рабочего доверия не оправдал. Может, привыкну еще.

Дробыш усмехнулся, перевел разговор на другое.

Расстались они друзьями. На прощание военспец дал Тихону книгу «Преступление и наказание», посоветовал:

— Обязательно прочитайте. Я бы на месте товарища Дзержинского всех чекистов заставил прочитать Достоевского от корки до корки.

Об этом знакомстве на следующий день Тихон рассказал начальнику иногороднего отдела. Тот внимательно выслушал его и вышел из кабинета. Через четверть часа Тихона вызвал к себе председатель губчека, попросил повторить разговор с военспецом.

— Неужели и Дробышу не доверять? — удивился Тихон. — Вы же сами, Андрей Николаевич, говорили, что он человек проверенный.

Ему ответил Лагутин:

— Настораживает, что твое знакомство с Дробышем состоялось сразу, как только в городе объявился связной. Прежде чем встретиться с тобой, Струнин постарается проверить тебя.

— Раньше я возвращался к Гусицыным позднее, мы просто не могли познакомиться с Дробышем.

— Может быть, оно и так, — согласился Лагутин. — Однако в твоем положении надо быть очень бдительным: при ненависти Гусицыных к Дробышу твоя дружба с ним может насторожить их.

— Что же мне теперь — не ходить к нему?

— Если пригласит — иди, а сам в гости не напрашивайся. Сейчас главное — подготовиться к встрече со связным. Думаю, это будет настоящий допрос.

И Лагутин не ошибся.

Через два дня, только Тихон вернулся с работы, хозяин квартиры возбужденно сообщил ему, что им вдвоем приказано немедленно явиться к Перову.