Звучание сердец (СИ) - Волчек Дарья - Страница 1

Перед моими глазами всё поплыло. Поплыло настолько, что мамино раскрасневшееся лицо превратилось в сплошную кляксу. Словно от моего мозга отключили антенну, и сигнал пошёл цветастой рябью, искажая всё вокруг.

«Ты ничего без нас не добьёшься!»

Слова отца жалили похлеще плетей, впиваясь жёсткими ремнями в спину, добираясь до сердца. Этот приговор мог бы стать смертельным для моей самостоятельности, но он только усилил мою решимость. Сейчас или никогда!

— Я всё равно уеду, — дрожащей рукой размазала ручеёк непрошеных слёз с лица. — Уеду и точка!

— А я сказал — нет!

— Как же вы не понимаете? Это моя жизнь, и я хочу прожить ее так, как хочется мне, — практически визжала я, отчаянно топая ногами. — Я прислушалась к вам, я всегда честно пыталась учиться, но это слишком…

Бум! Крепкий кулак отца пришёлся прямо по центру круглого стола. Точно с таким же стуком моё сердце рухнуло куда-то на пол, закатившись за кухонный гарнитур.

За толстыми стёклами круглых родительских очков я видела только осуждение и разочарование. Для папы я всего лишь нашкодивший ребёнок, на которого возлагали слишком много надежд. Бунтарка и сумасбродка.

— Прекратить истерику, Александра! — его твердый голос прошёлся кувалдой по натянутым нервам.

На мгновение лицо отца разгладилось. Стало страшно добреньким. Наверное, именно с таким отстранённым выражением он и сообщает пациентам неутешительные диагнозы. Папа слегка сжал мои плечи и вкрадчиво проговорил, глядя прямо в душу:

— Раз не хочешь жить по нашим правилам, то вперед. Но учти, Александра, помогать мы тебе не будем. Захотела самостоятельной жизни? Держи, кушай полной ложкой!

Плачущая мама тихо всхлипывала, не в силах слышать нашу ужасную ссору. Её голубые глаза бегали от меня к отцу и обратно, словно она не знала, чью сторону выбрать. Единственная дочь или любимый муж.

Ответ очевиден.

— Пойдём, дорогая, пусть соберёт свои вещи спокойно, — папа нежно подтолкнул её в сторону выхода, не давая и шанса усомнится в правильности такого решения.

Он ушёл не оглядываясь. С гордо поднятой головой, почти по-английски, увлекая за собой маму. А я снова осталась одна в этой, теперь уже чужой, квартире.

Неожиданно кухня закружилась вокруг меня настоящим смерчем, распахивая дверь в реальность.

Я быстро открыла глаза, обнаруживая себя на стареньком продавленном матрасе, вся завёрнутая во влажные от пота простыни. Должно быть, я так сильно возилась во сне, что успела запутаться в хитром сплетении ткани.

— Это всего лишь сон, всего лишь сон, — пробормотала себе под нос.

Рядом, на подушке, мирно посапывала Маргоша. Я потянулась к её острому ушку, но как только рука оказалась в зоне досягаемости её шерсти, кошка лениво приоткрыла один медный глаз, словно спрашивая: «Чего тебе надобно, человечишка?»

— Немного любви, — прошептала я на её немой вопрос, всё же вторгаясь в драгоценное кошачье пространство. Моя рука «утонула» в густой белой шерсти. Марго недовольно завиляла хвостом, обещая скорое нападение, а пока этого не произошло, я наслаждалась её успокаивающим теплом.

С содроганием я вспоминала тот день, когда мы с родителями разругались вдрызг. Настолько сильно, что не разговаривали до сих пор. Хотя прошёл уже почти год, столько воды утекло. Говорят, гордость — один из смертных грехов. Видимо, для нас в аду уже приготовили отдельный котёл. Но, если быть до конца честной — гореть будем только я и отец. Мама же будет подкидывать нам дровишки, причитая: «Сами виноваты, сами виноваты!»

И ведь повод был до смешного глупый — я всего лишь хотела самостоятельности, а не иллюзии выбора.

«Сашенька, ты хочешь ходить на английский или на бисероплетение?

Я хочу на танцы, пап!

Тогда пойдёшь и на бисер, и на английский».

Порой это могло доходить до полнейшего абсурда:

«У нашей Сашеньки просто золотые ручки. Она и шьёт, и вышивает, и плетёт макраме. А когда подрастёт, станет замечательным хирургом, будет зашивать людей».

Расписали всю мою жизнь по секундам. Сегодня в медицинскую академию, продолжать семейную профессию. Завтра сотня операций. А послезавтра уже всё — под венец, и тоже непременно за доктора!

И никакие увещевания о том, что я боюсь крови, не могли их переубедить. Врачом и точка.

Выбрав иной путь, я стала отщепенцем. Грязным пятном на идеально белой рубашке семьи Морозовых. Мне вручили ключи от бабулиной квартиры и выставили за дверь, даже не удосужившись довезти до нового места жительства.

Жить одной в старой пятиэтажке на Ваське точно не сахар. По вечерам спешишь домой как тот ещё спринтер. Вздрагиваешь от каждого шороха и писка в парадной; а будильник по утрам вообще превращается в ужасного монстра.

Кстати, а где будильник?

Я выгнулась, чтобы посмотреть на покосившиеся настенные часы. Те насмешливо показывали восьмой час.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Черт, проспала! — прошипела я, вскакивая с дивана точно ужаленная.

В жалких попытках привести себя в порядок я металась между комнатой и ванной. Но времени хватило не на многое: натянуть на ходу вчерашний худи, подкрасить глаза и собрать волосы в небрежный пучок. О завтраке речи уже и быть не могло, но перехватить по дороге стакан кофе с молочной шоколадкой — обязательно.

Начальство за опоздания по головке не погладит, а моё так и вовсе утопит в слезах. Кажется, сегодня работаю без перерыва.

Автобус, маршрутка. Рядом со мной, на остановке, стояли такие же пташки, не совсем ранние, потому как поваляться в уютной кроватке лишние пять минуточек — это святое. Они, как и я, нервно посматривали то на часы, то на узкую дорогу, пролегающую между древних строений.

Маршрутка, автобус. И как назло, все не для меня, а минутная стрелка на часах не спешила останавливаться. Даже если сильно ее об этом попросить. Наоборот, она, кажется, ускорилась вдвое, подстраиваясь по темп Питера. Уверена, что именно из-за нее я залетела в кафе, опоздав на целых пятнадцать минут.

Утренний «Рафинад» встретил меня привычной суетой: официанты готовили кафе к встрече первых гостей, с кухни доносилась бодрая музыка, стук разделочных ножей и командирский голос шеф-повара.

Через весь зал я прошмыгнула в подсобку и облегченно выдохнула — Горгульи на горизонте не наблюдалось. Может, она тоже проспала? Или застряла в питерских пробках? Или всё сразу? Было бы не плохо.

Форменное жёлтое платье сразу же неприятно прилипло к телу в духоте пыльной раздевалки, но пыхтеть на столь неудобный предмет одежды я буду позже. А сейчас просто схватила белоснежный фартук, всё еще надеясь остаться незамеченной.

Но не тут-то было! Я всё ещё пыталась завязать тоненькие верёвочки передника, когда Ирина Владимировна выплыла ко мне навстречу откуда-то из-под земли. Наверное, была на совещании с самим дьяволом. То-то она такая довольная.

— Моро-о-озова, — протянула начальница, гаденько так улыбаясь.

Её иссиня-чёрные волосы по обыкновению были стянуты в безукоризненный пучок настолько туго, что, казалось, блёклые глаза вот-вот выпрыгнут из глазниц и покатятся по отполированной цветастой плитке. Бррр, жуть!

— Ирина Владимировна, извините, — жалко проблеяла я, потупив взор.

Но ее этим не пробьешь. Настоящая каменная Горгулья с крыш Нотр-Дам де Пари.

— Мне твои извинения, Морозова, вообще никуда не уперлись, — прошипела она в лицо, представшая передо мной в полном великолепии, — а вот штрафчик я тебе выпишу обязательно. Выпишу штрафчик-то.

— Но Ирина Владимировна…

— А будешь спорить — вылетишь отсюда как пробка из бутылки! — её измождённое, морщинистое лицо скривилось. — С начальством вообще не спорят, Морозова!