Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз - Страница 63

• Предыдущая
• 63/228
• Следующая

Однако и в эту минуту уныния и нередко впоследствии воспоминание о мистере Пекснифе, подобно горькому лекарству, поддерживало его силы, пробуждая в нем негодование, которое действовало очень благотворно, заставляя его упрямо держаться и терпеть. Под влиянием этого жгучего чувства он без дальнейших проволочек отправился в Лондон. Добравшись туда в середине ночи и не зная, где искать еще не запертую харчевню, он вынужден был до самого утра ходить по улицам и площадям.

3а час до рассвета он очутился в той части города, близ театра Аделфи[43], где дома победней, и, обратившись к человеку в меховой шапке, который снимал ставни с окон дрянного трактира, сообщил ему, что он приезжий, и спросил, нельзя ли получить здесь ночлег. На его счастье оказалось, что можно. Постель, хотя и не из роскошных, была довольно чистая, и Мартин, забравшись в нее, радовался теплу, покою и возможности забыться.

Был уже поздний день, когда он проснулся. И пока он умылся, оделся и позавтракал, опять уже начало темнеть. Это вышло даже к лучшему, ибо Мартину было совершенно необходимо расстаться со своими часами, заложив их какому-нибудь услужливому ростовщику. Он все равно стал бы дожидаться наступления темноты, даже если бы это был самый длинный день в году и с утра ему не пришлось бы позавтракать.

Он миновал больше золотых шаров, чем нашлось бы у всех жонглеров Европы вместе взятых, прежде чем решился отдать предпочтение какой-нибудь из ссудных касс, которым эти символические изображения служили вывеской. В конце концов он вернулся к одной из первых лавок, какие видел по дороге, и, войдя через боковую дверь, где три золотых шара вместе с надписью «Денежные ссуды» отражались туманно и призрачно в тусклом стекле, вошел в один из чуланчиков, или отдельных клеток, отгороженных для удобства более робких и неопытных клиентов. Он юркнул туда, достал из кармана часы и положил их на прилавок.

– Клянусь душой и жизнью, – говорил закладчику в соседнем отделении чей-то негромкий голос, – вам следовало бы дать больше, хоть немножко больше! Право, следовало бы! Не мешало бы скинуть хоть четверть унции с вашего фунта мяса, мой любезный Шейлок[44], пускай уж будет два шиллинга шесть пенсов.

Мартин невольно отступил назад, сразу узнав этот голос.

– Вы все шутите, – вполне деловым тоном сказал приемщик; он свернул заклад (очень похожий на рубашку) и теперь чинил гусиное перо на прилавке.

– Мне не, до шуток, пока я сюда хожу, – сказал мистер Тигг. – Ха-ха! Недурно сказано! Пусть будет два шиллинга шесть пенсов, дорогой друг, только для этого случая. Полкроны – дивная монета. Два шиллинга шесть! Идет за два шиллинга шесть! В последний раз – за два шиллинга шесть пенсов!

– Последний раз будет, когда совсем износится, – отвечал приемщик. – И так она вся пожелтела на службе.

– Ее хозяин пожелтел на службе, если вы это имели в виду, мой друг, – сказал мистер Тигг, – на службе неблагодарной родине. Так вы дадите два шиллинга шесть?

– Дам, как всегда давал, – возразил приемщик, – два шиллинга. Фамилия, полагаю, все та же?

– Все та же, – сказал мистер Тигг, – моя претензия на титул пэра пока еще не утверждена палатой лордов.

– Адрес прежний?

– Ничего подобного, – сказал мистер Тигг. – Я перенес мою городскую резиденцию из номера тридцать восьмого, Мэйфер, в номер тысяча пятьсот сорок второй, Парк-лейи[45].

– Ну, знаете ли, этого я записывать не стану, – усмехнувшись, сказал закладчик.

– Можете записать все, что вам угодно, мой друг, – произнес мистер Тигг. – Факт остается фактом. Помещение для второго дворецкого и пятого лакея оказалось до неприличия мизерным и непрезентабельным, и я был вынужден из уважения к их чувствам, которые делают им большую честь, снять на семь лет, на четырнадцать лет или на двадцать один год, с возобновлением аренды по желанию съемщика, элегантный особняк со всеми удобствами, номер тысяча пятьсот сорок два, Парк-лейн. Давайте два шиллинга шесть пенсов и приходите ко мне в гости.

Приемщика так развеселила эта юмористическая выходка, что мистер Тигг и сам не мог удержаться от выражения некоторого торжества. Оно проявилось отчасти в желании посмотреть, как отнесся к его шутке посетитель в соседнем отделении, для чего он заглянул за перегородку и при свете газового рожка сразу узнал Мартина.

– Помереть мне, – сказал мистер Тигг, вытягивая шею так далеко, что его голова очутилась в клетке Мартина, – если это не самая удивительная встреча во всей древней и новой истории! Как вы поживаете? Какие новости из сельскохозяйственных округов? Как поживают наши друзья Пекснифы? Ха-ха! Дэвид, немедленно окажите особенное внимание этому джентльмену, как моему другу, прошу вас!

– Вот, пожалуйста, дайте мне за эти часы как можно больше, – сказал Мартин, подавая часы приемщику. – Мне очень нужны деньги.

– Ему очень нужны деньги! – весьма сочувственно воскликнул мистер Тигг. – Дэвид, будьте добры сделать все, что только возможно, для моего друга, которому крайне нужны деньги. Отнеситесь к моему другу так же, как ко мне самому. Золотые охотничьи часы, Дэвид, отличной работы, двойная крышка, ход на четырех камнях, с регулятором, горизонтальный завод, с гарантией за верность – могу поручиться собственной честью, так как пристально наблюдал их в течение многих лет при самых неблагоприятных обстоятельствах, – тут он подмигнул Мартину, давая ему понять, что эта рекомендация окажет на закладчика большое влияние. – Так что же вы скажете моему другу, Дэвид? Уж постарайтесь оправдать рекомендацию старого клиента, Дэвид!

– Могу ссудить вам под них три фунта, если хотите, – сказал закладчик Мартину доверительным тоном. – Часы очень старомодные. Больше никак нельзя.

– И то еще очень щедро, – воскликнул мистер Тигг. – Два фунта двенадцать шиллингов шесть пенсов за часы, а семь шиллингов шесть пенсов – из личного уважения ко мне. Я доволен, – может быть, это слабость, но я доволен. Трех фунтов достаточно. Мы берем их. Фамилия моего друга – Смайви, Петух Смайви; Холборн[46], номер двадцать шесть с половиной, Б, квартирант. – Тут он опять подмигнул Мартину, сообщая ему таким образом, что все церемонии и формальности, предписанные законом, исчерпаны, и теперь остается только получить деньги.

В сущности, так оно и оказалось, ибо Мартин, у которого не было иного выхода, как только взять то, что ему предлагали, изъявил свое согласие кивком головы и скоро вышел из лавки с деньгами в кармане. В дверях к нему присоединился мистер Тигг и, взяв его под руку, проследовал вместе с ним на улицу, горячо поздравляя его с успешным исходом операции.

– О моем участии в ней, – сказал мистер Тигг, – не стоит и говорить. Не благодарите меня, я этого не выношу.

– У меня такого намерения и не было, уверяю вас, – возразил Мартин, высвобождая свою руку и останавливаясь.

– Чрезвычайно вам обязан, – сказал мистер Тигг. – Благодарю вас.

– Вот что, сэр, – заметил Мартин, кусая губы, – Лондон большой город, и нам нетрудно будет разойтись в разные стороны. Если вы мне покажете, в какую сторону идете, я пойду в другую.

Мистер Тигг хотел что-то сказать, но Мартин прервал его:

– После того что вы сейчас видели, едва ли нужно говорить вам, что у меня нет ничего для вашего друга, мистера Слайма. И также нет надобности объяснять вам, что ваше общество для меня нежелательно.

– Постойте! – воскликнул мистер Тигг, простирая руку. – Погодите! Существует весьма замечательная, прозорливая, убеленная сединами и патриархальная пословица, которая гласит, что человек обязан прежде всего быть справедливым, а потом уже великодушным. Будьте справедливы, великодушие вы можете проявить потом. Не смешивайте меня с этим Слаймом. Не считайте этого Слайма моим другом, ибо ничего подобного нет. Я был вынужден, сэр, расстаться с личностью, которую вы именуете Слаймом. Я ничего не знаю о личности, которую вы именуете Слаймом. Я, сэр, – произнес мистер Тигг, ударяя себя в грудь, – я премированный тюльпан, сэр, и совершенно иначе взращен и воспитан, чем этот капустный кочан Слайм, сэр.

• Предыдущая
• 63/228
• Следующая