Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим. Книга 2 - Диккенс Чарльз - Страница 4

• Предыдущая
• 4/118
• Следующая

– Вы пришли первым, мистер Дэви, – с сияющей физиономией сказал мистер Пегготи. – Снимайте поскорее пальто, сэр, если оно промокло.

– Благодарю вас, мистер Пегготи, – ответил я, отдавая ему пальто, чтобы он его повесил. – Оно не промокло.

– И то правда! – сказал мистер Пеготи, щупая мои плечи. – Сухой как щепка. Присаживайтесь, сэр. Незачем вам говорить: добро пожаловать, но все равно, говорю от всей души: добро пожаловать!

– Благодарю вас, мистер Пегготи, я знаю, что вы мне рады. Ну, Пегготи, а ты как поживаешь, моя старушка? – спросил я, целуя ее.

– Ха-ха! – засмеялся мистер Пегготи, подсаживаясь к нам, и с присущим ему добродушием потер руки, чувствуя облегчение после недавних забот. – Я уж ей говорю, сэр: нет другой женщины на свете, у которой может быть на душе спокойнее, чем у нее! Свой долг перед покойным она исполнила, и покойник это знал. И покойник сделал для нее все, что полагается, и она для покойника сделала все, что полагается, и… и… все в порядке!

Миссис Гаммидж застонала.

– Веселей, мамаша! – воскликнул мистер Пегготи (но, посмотрев на нас украдкой, он покачал головой, очевидно понимая, что недавнее событие могло вызвать в памяти событие давно минувшее). – Не падай духом! Хоть чуточку развеселись, там увидишь, как веселье само собой придет!

– Не ко мне, Дэниел! – возразила миссис Гаммидж. – Ко мне ничего само собой не придет, и оставаться мне одинокой и осиротелой!

– Да нет же… – сказал мистер Пегготи, успокаивая скорбящую.

– Ох, не говори, Дэниел! – отозвалась миссис Гаммидж. – Не годится мне жить с теми, кому оставлены деньги. Все против меня. Лучше вам от меня избавиться.

– Да как же бы я мог тратить деньги без тебя? – серьезным тоном начал увещевать ее мистер Пегготи. – О чем это ты толкуешь? Да разве теперь ты мне нужна меньше, чем прежде?

– Я всегда знала, что здесь во мне не нуждаются! – возопила, жалобно хныча, миссис Гаммидж. – А сейчас мне это и сказали! Да как я могла надеяться, что во мне нуждаются, когда я женщина одинокая, осиротелая и всем вам стою поперек дороги.

Очевидно, мистер Пегготи был весьма недоволен собой за то, что произнес речь, которую можно было истолковать столь дурно, но ответить помешала ему Пегготи, Дернув его за рукав и покачав головой. В течение нескольких секунд он в полном расстройстве чувств смотрел на миссис Гаммидж, затем перевел взгляд на голландские часы, встал, снял нагар со свечи и поставил ее на окно.

– Ну, вот! – весело сказал мистер Пегготи. – Вот оно как, миссис Гаммидж! – Миссис Гаммидж тихонько застонала. – Окно, по обычаю нашему, освещено! Вы удивляетесь, для чего это делается, сэр? Да ведь это для нашей малютки Эмли. Видите ли, как наступят сумерки, так дорога-то становится не очень светлой и веселой… И если я прихожу к тому часу, когда Эмли возвращается домой, я ставлю свечу на окно. Вот тут-то, видите ли, две цели достигнуты, – добавил мистер Пегготи, с сияющей физиономией наклоняясь ко мне. – Сначала Эмли говорит: «А вот и мой дом!» Вот что она говорит. А потом она говорит: «И дядя мой дома!» Потому, если бы не было меня дома, я бы не выставил свечи.

– Экий ты младенец! – сказала Пегготи; и если она и в самом деле так думала, то, пожалуй, любила его за это еще больше.

– Ну, кто его знает! – возразил мистер Пегготи; он стоял, широко расставив ноги, и с довольным видом потирал их обеими руками, посматривая то на нас, то на огонь в очаге. – Не очень-то я похож по виду на младенца.

– Не особенно, – согласилась Пегготи.

– О да, – засмеялся мистер Пегготи. – По виду не очень-то похож, но… коли подумать… да, господи помилуй, не все ли мне равно! А теперь я вам вот что скажу: когда случается мне пойти да поглядеть на хорошенький домик нашей Эмли. – Ах, провалиться мне на этом месте! – неожиданно и весьма энергически воскликнул мистер Пегготи. – Ну, вот. Как бы это получше сказать? Я будто чувствую, что самая маленькая вещичка там – все равно что она сама. Беру я эту вещичку и кладу ее на место, и так, знаете ли, осторожно, как будто это наша Эмли. И то же самое с ее шляпками и другими вещами. Я бы не стерпел, если бы с ними обращались грубо – никак бы не стерпел! Вот вам и младенец, с виду похожий на большущего морского ежа! – воскликнул мистер Пегготи, закончив свою торжественную речь оглушительным хохотом.

Засмеялись и мы с Пегготи, но не так громко.

– А дело-то вот какое, – с восторженной миной продолжал мистер Пегготи, снова потерев ноги, – еще в ту пору, когда она была совсем малютка, едва доросла мне до колена, мы с ней, знаете ли, играли в разные игры и воображали, будто мы и турки, и французы, и акулы, и всякие там иностранцы… да, господи помилуй, и львы, и киты, и – невесть что еще… вот я, знаете ли, и привык. А возьмем хоть вот эту свечу! – Мистер Пегготи радостно указал на нее рукой. – Уж я-то знаю: когда Эмли выйдет замуж и уйдет отсюда, я буду выставлять эту свечу точь-в-точь по-старому. Уж я-то знаю: когда я буду сидеть тут по вечерам (а где же мне и жить, господи помилуй, как не здесь, какое бы наследство я ни получил!) в те дни, когда ее здесь не будет или я туда к ней не пойду, я буду ставить свечу на окно, сидеть у очага и воображать, будто я ее поджидаю, точь-в-точь как поджидаю сейчас. Вот вам и младенец, похожий с виду на морского ежа! – воскликнул мистер Пегготи, снова захохотав. – Да вот и теперь, сию минуту, когда я смотрю, как горит свеча, я себе говорю: «Эмли на нее смотрит. Она сейчас придет!» Вот вам и младенец, с виду похожий на морского ежа! А я не ошибся, – добавил мистер Пегготи, оборвав свой смех и захлопав в ладоши, – вот и она!

Но это был только Хэм. Должно быть, дождь усилился с тех пор, как я пришел, потому что Хэм был в большой клеенчатой шляпе, надвинутой на глаза.

– Где Эмли? – спросил мистер Пегготи.

Хэм мотнул головой, словно давая понять, что она осталась снаружи. Мистер Пегготи взял свечу с окна, снял с нее нагар, поставил ее на стол и принялся размешивать угли в очаге, а тем временем Хэм, все еще стоявший на прежнем месте, сказал мне:

– Мистер Дэви, выйдите-ка на минутку, посмотрите, что мы с Эмли хотим вам показать.

Мы вышли. Он пропустил меня вперед, и я с удивлением и испугом заметил, что он смертельно бледен. Он быстро вытолкнул меня наружу и закрыл за нами дверь. 3а нами двумя.

Что случилось?

– Мистер Дэви…

О, несчастный, как горько он зарыдал!

Я оцепенел при виде такого горя. Не знаю, о чем я тогда подумал, чего ужаснулся. Я мог только смотреть на него.

– Хэм! Бедный мой Хэм! Ради бога, скажите мне, что случилось!

– Моя любовь, мистер Дэви… радость и надежда моего сердца… Ради нее я готов был отдать жизнь, отдал бы и теперь… она ушла!

– Ушла!

– Эмли убежала! О мистер Дэви, подумайте, как она убежала, если я молю сейчас милосердного бога убить ее (а она мне дороже всего на свете), только бы не дать ей дойти до бесчестья и погибели!

Его лицо, обращенное к затянутому облаками небу, его крепко стиснутые дрожащие руки, его страдальческий вид остаются и по сей день в моих воспоминаниях неразрывно связанными с этим пустынным берегом. Здесь всегда ночь, и он – единственное живое существо на берегу.

– Вы человек ученый, вы знаете, как лучше поступить, – торопливо продолжал он. – Что мне сказать там, дома? Мистер Дэви, как объявлю я об этом ему?

Я увидел, что дверь приоткрывается, и инстинктивно сделал попытку придержать щеколду, чтобы выиграть время. Слишком поздно! Мистер Пегготи высунул голову, и никогда не забыть мне, как изменилось его лицо, едва он увидел нас, – никогда, хотя бы я прожил пятьсот лет.

Помню громкий стон и крик, помню женщин, бросившихся к нему, и вот мы все стоим в комнате. У меня в руке записка, которую дал мне Хэм. А у мистера Пегготи расстегнут жилет, волосы взъерошены, лицо и губы совсем белые, и кровь тоненькой струйкой стекает по его груди (вероятно, она брызнула у него изо рта); он пристально смотрит на меня.

• Предыдущая
• 4/118
• Следующая