Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим. Книга 2 - Диккенс Чарльз - Страница 36

• Предыдущая
• 36/118
• Следующая

Я спросил его, доволен ли он тем, как относится к нему его друг Хип. Он встал с табурета, чтобы убедиться, плотно ли закрыта дверь, и только потом ответил, понизив голос:

– Дорогой Копперфилд! Когда напрягаешь силы под гнетом денежных затруднений, всегда находишься по сравнению с другими в невыгодном положении. Это не выгодное положение не улучшается, если гнет вынуждает вас просить жалованье до наступления срока платежа. Могу сообщить вам только, что мой друг Хип отвечает на призывы, о коих мне нет нужды распространяться, в такой форме, которая воздает должное в равной мере его уму и сердцу.

– Я не подозревал, что он так охотно дает свои деньги, – заметил я.

– Прошу меня простить, но я говорю о моем друге Хипе по личному опыту! – сказал мистер Микобер с несколько принужденным видом.

– Я рад, что ваш личный опыт столь для него благоприятен, – отозвался я.

– Вы очень любезны, мой дорогой Копперфилд! – сказал мистер Микобер и стал напевать сквозь зубы какую-то мелодию.

– Вы часто видите мистера Уикфилда? – спросил я, чтобы переменить тему разговора.

– Не очень часто, – ответил мистер Микобер пренебрежительно. – Мистер Уикфилд, позволю себе сказать, преисполнен благих намерений, но он… одним словом, он… опустился.

– Боюсь, что его компаньон прилагает к этому все усилия, – сказал я.

– Дорогой Копперфилд, позвольте мне сделать одно замечание! – сказал мистер Микобер, с некоторым смущением поерзав на табурете. – Я здесь нахожусь в качестве лица, пользующегося особым доверием. Здесь на меня возложена значительная ответственность. Даже с миссис Микобер (давней моей спутницей во всех превратностях судьбы и женщиной замечательного ума) я не могу касаться некоторых предметов, не подлежащих обсуждению в силу взятых мною на себя обязанностей. А потому мне приходится заявить, что в наших дружеских отношениях – о, я верю, они никогда не прекратятся! – следовало бы провести черту. По одну сторону черты, – тут мистер Микобер воспользовался конторской линейкой для изображения этой черты на конторке, – находится решительно все, относящееся к человеческому интеллекту с одним только исключением, а по другую – это самое исключение, иными словами дела фирмы «Уикфилд и Хип» со всем, что сюда относится. Надеюсь, я не наношу обиды спутнику моей молодости, осмеливаясь просить его беспристрастно обсудить это предложение. Хотя я увидел, что в мистере Микобере произошла перемена и он как-то обеспокоен, словно новые обязанности пришлись ему не по плечу, но обижаться у меня не было оснований. Так я ему и сказал, а он с облегчением потряс мне руку.

– Я, Копперфилд, прямо очарован мисс Уикфилд, – продолжал мистер Микобер. – Это – молодая леди, замечательная своими добродетелями, привлекательностью и изяществом манер. Честное слово, – тут мистер Микобер стал отвешивать грациозные поклоны и посылать воздушные поцелуи в пространство, – я выражаю нижайшее почтение мисс Уикфилд! Гм…

– Во всяком случае, это меня радует, – сказал я.

– Если бы мы не имели удовольствия как-то провести с вами приятный вечер, когда вы сообщили нам, что ваша любимая буква – «Д», я безусловно предположил бы, что это буква «А», – сказал мистер Микобер.

Всем нам известно чувство, которое иногда возникает у человека, будто то, что он говорит и делает, он уже говорил и делал в далеком прошлом и давно-давно видел те же самые лица, предметы и окружение и будто он прекрасно знает, что именно ему сейчас скажут, словно внезапно вспомнил эти слова.

Загадочное это чувство я ни разу в своей жизни не испытывал прежде с такой силой, как в тот раз, когда мистер Микобер произнес приведенную выше фразу.

Вскоре я попрощался с мистером Микобером, поручив ему передать привет всем домашним. Когда я его покинул, а он уселся на табурет и, взяв перо в руки, покрутил головой словно для того, чтобы привести ее в должный порядок, прежде чем снова приняться за работу, я ясно почувствовал, что с той поры, как он приступил к своим новым обязанностям, между нами возникла какая-то преграда, которая мешает нам обходиться друг с другом по-прежнему и решительно изменяет характер наших отношений.

В уютной старой гостиной никого не было, хотя все говорило о недавнем пребывании здесь миссис Хип. Я заглянул в комнату, все еще занимаемую Агнес, и увидел, что она сидит у камина за старинным изящным бюро и пишет.

Входя, я заслонил свет, и она подняла на меня глаза. Как радостно было сознавать, что являешься причиной такой внезапной перемены в ее задумчивом лице и тебя встречает такой ласковый, милый взгляд!

– Ах, Агнес, последнее время мне вас так недоставало! – сказал я, когда мы уселись рядом.

– Да что вы? Снова! И так скоро? – спросила она. Я кивнул головой.

– Я не понимаю, как это получилось, Агнес. Мне кажется, что мне не хватает каких-то свойств, в которых я очень нуждаюсь. В счастливые прежние времена вы так много здесь думали за меня, а я, не размышляя, так часто приходил к вам за советом и помощью, что, право, мне кажется, будто я потому-то этих свойств и не приобрел.

– А каких именно? – весело спросила Агнес.

– Не знаю, как их назвать. Скажите, можно считать меня настойчивым и серьезным?

– Я в этом убеждена, – ответила Агнес.

– И терпеливым? – спросил я несколько неуверенно.

– Да! – сказала, засмеявшись, Агнес.

– А тем не менее я чувствую себя так скверно и тревожно, становлюсь таким нерешительным, настолько сомневаюсь в себе, что, должно быть, мне не хватает… Как бы это сказать… Мне не на кого положиться. Так?

– Пусть так, если хотите, – отозвалась Агнес.

– Ну вот! Слушайте дальше. Вы приезжаете в Лондон, и вот у меня уже есть на кого положиться, у меня есть цель, и мне ясен мой путь. Когда я сворачиваю с него, стоит мне приехать сюда, и мгновенно я чувствую себя другим человеком. Обстоятельства, которые приводили меня в уныние, ничуть не изменились с той минуты, как я вошел в рту комнату, но я уже испытываю какое-то благотворное влияние, и я меняюсь – о! меняюсь к лучшему! Что это такое? В чем ваш секрет, Агнес?

Опустив голову, она смотрела на огонь.

– Это старая история, – продолжал я. – Не смейтесь, если я скажу, что прежде так бывало в пустяках, а теперь в делах важных. Прежние мои неприятности – чепуха, нынешние – серьезны, но каждый раз, когда я покидаю мою нареченную сестру…

Агнес подняла голову – какое это было божественное лицо! – и протянула мне руку, которую я поцеловал.

– Когда вас не было со мной, Агнес, чтобы с самого начала дать мне совет или одобрение, я как будто терял голову и попадал из одного затруднительного положения в другое. Но как только я приходил, наконец, к вам (а я всегда приходил), на меня нисходил мир, и я обретал счастье. Словно усталый путник, я пришел сейчас в родной дом, и на меня нисходит благословенный покой.

Чувство мое было так глубоко, и эти слова так меня взволновали, что голос мой прервался, я закрыл рукой лицо и разрыдался. Я пишу чистую правду. Были ли во мне, как и в других людях, противоречия и разлад, мог ли я действовать иначе и гораздо лучше, правильно ли я поступал, не прислушиваясь к велениям собственного сердца, об этом я не думал. Я знал только, что был искренен, когда с таким волнением говорил, что около нее нахожу мир и покой.

Ее милое сестринское участие, лучезарные глаза, тихий голос, ее кротость и мягкость, благодаря которым я давно признал ее дом священным для себя приютом, помогли мне преодолеть мою слабость и рассказать обо всем, что произошло с момента нашей последней встречи.

– Мне больше нечего добавить, Агнес, и теперь вы моя опора, – закончил я свой рассказ.

– Но почему же я? – улыбаясь, спросила она. – Кто-то другой должен быть опорой.

– Дора?

– Конечно.

– Видите ли, Агнес… – несколько смущенно сказал я. – На Дору трудновато… я не хочу сказать, что на нее нельзя опереться, потому что она – сама верность и чистота, но… трудновато… Право же, Агнес, я не знаю, как это выразить! Она – робкое существо, и ее легко смутить и испугать. Не так давно, незадолго до смерти ее отца, я решился поговорить с ней… Если вы не возражаете, я расскажу, как это было.

• Предыдущая
• 36/118
• Следующая