Безумные (СИ) - "Anyuta" - Страница 20

Входная дверь в прихожей хлопает, а спустя пару минут на кухню заходит дед с несколькими билетами в руках.

— Даже не думай ворнякать! В следующее воскресенье я точно выиграю миллион! Помяните мое слово.

Мы с Милой улыбаемся друг другу, а бабушка лишь протяжно вздыхает, закатив глаза.

— Максим, я тут что подумал, — говорит мне дед, сев на стул, — я ведь в городе не часто бываю, а там в торговых центрах есть ларьки с лотереями. У них всех разные пачки с билетами.

— Ты на что это намекаешь, проказник? — встревает бабушка, деланно серьезным тоном.

— Не лезь, а! — вякает ей дед. Потом снова смотрит на меня, поправив очки на переносице. — Ты если вдруг мимо проходить будешь, купи мне хотя бы один билетик на свой выбор.

— Дедуль, от перестановки мест слагаемых сумма не меняется, — говорит ему Мила, весело смеясь. — Неважно, где покупать билеты, ведь вся эта игра — лохотрон! На таких как ты зарабатывают миллионы, а то и миллиарды!

— Внучка дело говорит.

— Жарь свои пирожки молча, ладно? — дед недовольно озирается на бабушку.

— Хорошо, — шепотом говорю я ему, чтобы бабуля не услышала. — Будет возможность — возьму. — Вот спасибо, — кивает он довольный, как слон. А потом громче добавляет: — Мужик мужика всегда поймет. В нас, Галина Ивановна, — обращается он к бабушке, — азарт живет с рождения! Мы ведь добытчики, суровые охотники, что наслаждаются игрой в «Кошки-мышки». Не будь мы так азартны и полны решимости добиться своего, женщины в каменном веке умерли бы с голоду.

— От того, что ты выбрасываешь деньги на ветер, скупая эти бессмысленные бумажки, мы в скором времени точно помрем с голоду! — тут же отвечает ему бабушка, вытирая полотенцем руки. Она ставит на стол большую чашку с горячими пирожками, и несмотря на то, что пахнут они страшно аппетитно, меня настегает легкое и необъяснимое беспокойство, заставив невольно задуматься о всем и ни о чем. — Они горячие, кушайте осторожно!

— Бабуль, мы с голоду не умрем, — говорит ей Мила, с улыбкой накладывая в свою тарелку три пирожка. — Максим нас накормит, правда?

Она игриво подмигивает мне и поднимается, чтобы помочь бабушке с приготовлением чая. Должно быть, новые наушники и впрямь оказали на нее волшебное действие, ведь сестра выглядит такой счастливой. Подозрительно счастливой.

И почему это она не съязвила в мой адрес после столь продолжительной речи деда об охотниках, играх, билетах… Ей бы ведь только повод дать, за что зацепиться, а тут вдруг молчит, хотя подколоть меня уже можно было раз десять. Мила ставит перед нами чашки, кладет чайные ложки рядом. На секунду наши глаза встречаются, и я без сомнений замечаю в них фальшивую радость. Последующие сорок минут я рассказываю всем о нашем новом проекте, отвечаю на многочисленные вопросы деда и восхищаюсь бабушкиными пирожками, не упуская возможности поглядеть на сестру. Она улыбается, хохочет, вставляет свои пять копеек в разговор, а на меня даже не смотрит. Как будто боится, что я все-таки смогу прочесть её мысли.

8

— Для тебя это все шуточки, да? Вздумала жизнь поменять, творить безрассудство? До чего же ты глупая и безответственная! У тебя совесть есть вообще? Ты подумала о чувствах Миши? Ты подумала о его родителях? Ты о собственной матери вообще думала, когда выгоняла его?!

У меня потеют ладони. Чувство мерзкое, особенно когда руки сжимают дорогую замшевую сумочку, оставляя на нежной поверхности влажные следы.

— Если бы ты только видела мое лицо, когда Миша поведал мне обо всем, что случилось. Я же побледнела, как стены в больнице! Руки затряслись, давление подскочило! Я в ту же секунду хотела позвонить тебе и отчитать, но Миша приказал успокоиться. У тебя есть совесть, Каролина?!

Мама щепетильно относится к своей внешности, регулярно посещает кабинет косметолога, делает омолаживающие инъекции, а летом, когда солнце плавит асфальт, старается вообще не появляться на улице, поскольку считает, что даже самый легкий загар способен состарить её подтянутую кожу в один миг. Но сейчас, когда её узкое лицо покрывается алыми пятнами, а большие карие глаза накрывает темная пелена ярости, мама выглядит заметно старше своих лет.

— Отвечай, Каролина! — приказывает она, сжав кулачки. Если бы она не была такой худенькой и миниатюрной, я бы подумала, что вот-вот и мама лопнет от злости. — Соизволь объясниться со мной!

— Так у тебя ведь уже есть ответ на этот вопрос. Зачем тебе мое мнение? — спокойно отвечаю я, поерзав на стуле. Годы идут, а в наших с мамой скандалах ничего не меняется: она ходит туда-сюда передо мной с суровым видом, а я сижу на стуле с опущенной головой.

— Безответственная! — выпаливает она, бросив на меня глубоко отчаявшийся взгляд. Как будто я швырнула в огонь драгоценный дневник с историей моей жизни, что она так старательно писала для меня. — Что же ты творишь?

— Возможно, то, чего хочу сама. Впервые, — уточняю я, глядя ей прямо в глаза. — Я не люблю Мишу, мама.

— Пять лет отношений и ты вдруг решила, что не любишь его? Мужчину, с которым спала? Который поддерживал тебя и сопли подтирал? — разоряется она. — Как можно не любить человека, который пылинки с тебя сдувает? Каролина, я прошу тебя, как мать — верни его. Одумайся, пока не поздно. Таких, как он, не найти, ты ведь это понимаешь?

Мама все говорит и говорит, точно громкая игрушка на батарейках, а мне нестерпимо хочется убраться из родительского дома и просто посидеть в тишине. Нервно поглядываю на часы — половина пятого вечера. Меньше чем через час я встречусь с Илоной, что целую неделю не находила свободного времени даже для телефонного разговора. То у нее работа, то собрания…

— А как же свадьба? Дети? — продолжает мама свой истеричный монолог. — Какое будущее тебя ждет без Миши?! Еще эта твоя работа! Ты постоянно в ней!

— Да, действительно, мама, — отвечаю я резко, поднявшись с места. — На нем ведь свет клином сошелся, верно? Неужели ты не слышишь меня? Я его не люблю! И понятия не имею, когда вдруг это случилось, может на прошлой неделе, а может и год назад, но одно знаю точно — я ни за что не буду с кем-то, вопреки своей воле! А теперь извини, у меня важная встреча через несколько минут.

Быстрым шагом направляюсь в прихожую. Небрежно сую ноги в ботильоны, хватаю свое пальто, поспешно набрасываю и, не завязав широкий пояс, распахиваю входную дверь.

— Я сегодня же сообщу обо всем папе! — кричит мне вдогонку мама.

— Не утруждайся, я сама это сделаю.

— Если до девяти вечера ты так и не соизволишь сделать первый шаг, я все ему расскажу! Бессовестная девчонка!

Глубокая обида, что с самого начала этого бессмысленного разговора притаилась в душе, наконец, показала себя. Я останавливаюсь. Обернувшись, вижу маму, запускающую в меня огненные стрелы, что обжигают кожу. Бывает смотрю передачи про людей, что рассказывают всей стране о своих непростых отношениях с родственниками, усложнившиеся по причине дележки наследства. Как тринадцатилетние девочки рожают детей от взрослых мужиков; средь бела дня избивают человека только за то, что он неправильно припарковал свой автомобиль, а алкоголички из какой-нибудь деревеньки на глазах у всей страны пытаются поделить самого завидного жениха с опухшим от водки лицом и подбитым глазом… И я все время ловлю себя на мысли, а если бы моя жизнь стала предметом внимания тех умников, что сидят в студии и громко спорят между собой, какую именно проблему пришлось бы вынести на всеобщее обсуждение? И тогда я успокаиваю себя: никакую. У меня хорошая и спокойная жизнь. В ней нет места всему тому бреду, что творится в чужих семьях. Они вообще кажутся нереальными. Но теперь, глядя как мама одним только взглядом дает понять, что ненавидит меня, как густой дым ненависти коварно выползает из её ушей, образуя над головой грозовое облако, только лишь потому, что я не собираюсь связывать себя с человеком, которого не люблю — теперь-то я точно знаю, что именно обсудила бы та студия и вся страна.