Возмездие (СИ) - Злобин Михаил - Страница 16

Воздух дорогого салона прорезал истошный душераздирающий вопль, долгое время тянущийся на одной недостижимо высокой ноте. С большим трудом, но Сафаров все же сумел понять, что это кричит он сам.

Дверь в больничную палату бесшумно отворилась, и внутрь осторожно вошел мужчина в белом халате. Медик был как всегда взъерошен и немного нервозен, так что генерал не удивился, что тот резко подпрыгнул, когда полицейский окликнул его.

— Чего крадешься, Дмитрий Владимирович, как медвежатник по ночному музею? Не сплю я, заходи.

— Ох… Андрей Геннадьевич, — картинно прижал руки к сердцу Уколов, — вы что, смерти моей хотите? Напугали…

— Я ж не виноват, что вы такие пугливые тут все, — ухмыльнулся Сухов, пытаясь расположиться для беседы на своих подушках поудобней.

— Время такое, ничего не поделать, — пожал плечами врач, — на улицах бедлам, стреляют уже почти каждый день, даже выходить страшно. В такой обстановке волей-неволей пуганным станешь.

— Понимаю, понимаю… — генерал задумчиво потер подбородок, размышляя о чем-то своем. — Так а полиция, что, совсем не справляется?

— Ни полиция, ни военные. Да еще и народ простой бурлит, никому не хочется взаперти сидеть, а с этим комендантским часом времени впритык только на то, чтоб с работы до дому добраться и закрыться на все замки.

— Кто бы мог подумать, что кучка беглых заключенных может поднять такой переполох в целом мегаполисе, да, Дмитрий Владимирович? И чего они так на рожон все норовят лезть? Почему не спрячутся по своим берлогам, не отсидятся, пока страсти не утихнут?

— Правильные вопросы вы задаёте, очень правильные, — согласно покивал врач, извлекая из халата стерильный одноразовый шприц в заводской упаковке и пару каких-то ампул.

— Это что? — Озадаченно спросил Сухов, следя за тем, как Уколов сноровистыми и уверенными движениями надламывает носик сперва у одной, затем у другой ампулы, и поочередно набирает сразу два препарата. — Опять что ли колоть меня будешь? Тебе уже утра не хватает?

— Вы на ноги встать хотите, товарищ генерал, — едко отозвался медик, отрываясь от своего занятия, — или предпочтёте всю жизнь до туалета ходить, держась за стеночку?!

— Не, ну что уж вы так сразу… — смутился от такой резкой отповеди полицейский, — конечно же на ноги хочу…

— Ну тогда, попрошу, во-первых, не отпускать мне под руку ваши ценные замечания, а во-вторых, не возражать против того лечения, которое я провожу. Я все еще ваш лечащий врач, и ответственности за ваше здоровье с меня никто не снимал!

— Да понял, я понял! — Сухов выставил раскрытые ладони в примирительном жесте, а потом значительно тише добавил: — Зануда…

— Я все слышал, вообще-то.

— Кхм… да в горле просто запершило, — попытался оправдаться полицейский, впрочем, без особого старания.

— Ага, я так и понял…

Врач подошел к своему пациенту, сосредоточено смотря на свет и постукивая ногтем по шприцу, выгоняя наверх мелкие пузырьки воздуха.

— Только не говорите, что опять в сраку колоть будете… — взмолился генерал, — я уже скоро как дикобраз стану!

— Расслабьтесь, Андрей Геннадьевич, не в сра… тьфу ты! В общем, спешу вас успокоить, это не внутримышечный укол, а внутривенный, так что переживать не о чем. Как говорят в детском отделении: «Просто комарик укусит».

Ловко орудуя одной рукой, медик покрутил колесико винтового зажима на извечной капельнице, которая была в палате Сухова извечным предметом интерьера. Перекрыв подачу препарата, а затем, отсоединив трубку от внутривенного катетера, врач, ни секунды не медля, вставил иглу прямо в клапан, и медленно начал давить на плунжер, вводя лекарство.

Когда шприц опустел на две трети, полицейский почувствовал приступ головокружения. Да такой сильный, что аж захотелось вцепиться в низкие поручни на кровати, иначе, казалось, что он с неё вылетит. Пол и потолок начали вращаться, меняясь местами, а от накатывающих приступов душной тошнотворной дурноты становилось невероятно паршиво. Резко захотелось сделать вздох антарктически холодного воздуха, потому что теплый палатный будто бы не доходил до легких, застревая густым киселем в трахеях.

— Что такое, Андрей Геннадьевич? Вам плохо? Вы очень сильно побледнели.

Голос медика доносился до генерала словно сквозь толщу воды, а лицо его собеседника расплылось, совершенно потеряв четкость и узнаваемые черты. Сознание настолько поплыло, что он даже не сразу понял, что врач с ним разговаривает.

— Что-то голо… ва закру… жилась… — Сухов ненадолго замолчал, пытаясь справиться с подкатившим к горлу комом. Ему казалось, что его гортань сжалась до размеров игольного ушка, и теперь она не в состоянии пропустить через себя достаточное количество воздуха. — Ды… шать… не… могу…

— Все в порядке, — успокаивающе проворковал врач, ободряюще похлопав пациента по руке. — Это именно то, что вы должны были испытать перед смертью.

— Ч… то?! — Едва сумел просипеть генерал, тратя последние силы, чтобы сфокусировать взгляд и рассмотреть медика. И у него даже это получилось…

Однако из его вечно усталых глаз на Сухова смотрел не интеллигентный и немного рассеянный невролог. На него сейчас смотрел жестокий и хладнокровный убийца, который прекрасно осознавал, что и зачем он делает. Этот ледяной взгляд обжигал почище воды в зимней проруби. Он резал и колол, причиняя почти ощущаемую физическую боль любому, на кого был обращен, и сейчас полицейский не мог припомнить, испытывал ли он вообще хоть когда-нибудь в жизни столь сильный испуг.

За свою долгую службу генерал-майор перевидал очень много всякого — маньяков, психопатов, наркоманов, садистов. Кто-то из них выглядел вполне обычным человеком, а кто-то, наоборот, был настолько обезображен внутренне, что их душевное уродство выползало наружу, коверкая и оскверняя даже их лица.

Смотреть на таких людей было просто отвратительно, особенно если ты знал, в чем именно они виновны, какую мерзость они совершили и как претворяли в жизнь позывы своей больной фантазии. Их душевное уродство было настолько велико, что не умещалось внутри и вылезало наружу, чтобы исковеркать и осквернить печатью порока лицо своего обладателя.

На счету многих из этих ублюдков было не по одной замученной жертве и даже не по две. У некоторых индивидов счет и вовсе шел на десятки истерзанных тел. Но ни у кого из этих убийц не было такого взгляда.

От вида черной бездны этого взора разум заходился в истошном крике, будучи не в силах представить даже тысячную долю того ужаса, что сотворил их хозяин, чтобы обзавестись такими глазами. Если б генерал верил тому, что было написано в Ветхом Завете, то он бы сказал, что на него сейчас смотрит тысячелетнее Зло, сам Дьявол, который, насмехаясь над мирозданием, выбрал себе вместилищем тело бедного врача.

— Покойся с миром, Андрей Геннадьевич. — У невролога изменился даже тембр голоса, став каким-то неуловимо знакомым… неоднократно слышанным.

— Я с тобой был гораздо честнее, чем ты со мной, старый манипулятор.

В агонизирующем мозгу полицейского пронеслось обрывочное воспоминание последнего разговора с одним человеком…

— Сергей… ты умеешь только разговаривать с мертвыми…?

— Я умею их делать…

И в сознании Сухова мозаика вдруг сложилась в относительно понятную, но донельзя жуткую картину. Картину, которая не могла существовать в реальном мире…

— С… ек… ирин… — у полицейского не получалось уже не только вдохнуть, но и даже вытолкнуть воздух сквозь скованное безжалостным спазмом горло. Ему оставалось только надсадно хрипеть, прикладывая неимоверные усилия лишь бы только не погрузиться в липкий мрак беспамятства.

— Ты узнал… — лицо врача расплылось в какой-то совершенно безумной улыбке, от которой хотелось отшатнуться. Вот только сил на это уже не было…