По праву закона и совести
(Очерки о милиции) - Панчишин Игорь Николаевич - Страница 5

— Планы, планы какие у банды, какое задание они должны выполнить? — нетерпеливо перебил Бекренев нескончаемый рассказ Никифорова.

— Этого мне не удалось пока узнать, — вздохнул тот. — Вы же тогда с подполковником советовали мне не торопиться с этим, чтоб бандиты чего не заподозрили…

— Помню я наши советы, Иван, но и тянуть с этим долго тоже нельзя. Голова у тебя варит хорошо, так что, примеряясь к обстановке, действуй!

Бекренев встал, подал руку Никифорову.

— Через неделю ждем тебя здесь же. За это время ты должен все разузнать о делах банды.

— Будет исполнено, товарищ капитан. — Никифоров, вскочив на ноги, по-военному сдвинул каблуки сапог.

Вечером того же дня в отдел ББ пошла шифровка: «Известный вам лесник сторожит штабель из сорока бревен. Вывоза бревен пока не предвидится. Возможное новое место складирования бревен будет известно нам через неделю. Бекренев».

Когда до следующей встречи с Никифоровым оставалось два дня, девушка-почтальон принесла Бекреневу записку.

— Мужчина какой-то встретил меня возле Скроб, просил самолично передать вам, — сообщила она, передавая записку.

На клочке бумаги было нацарапано всего несколько слов: «Приезжайте срочно в Скробы. Иван».

«Что у него там стряслось?» — Недоброе предчувствие ворохнулось в груди Бекренева.

Часа через три грузовик, в кузове которого разместилось восемь чекистов, вооруженных автоматами, уже подъезжал к Скробам.

Никифоров поджидал на краю деревни. От вышедшего из кабины машины Бекренева не укрылось, как тревожно, настороженно зыркнул своими обычно нахальными глазами Никифоров в сторону покидавших один за другим машину вооруженных оперативников.

— Зачем столько народу, товарищ капитан? — Никифоров был явно растерян. — Я же вас одного просил приехать. Не нужны они вовсе, ваши люди… потому как я уже порешил бандитов, не всех, правда, но многих порешил… — Голос Никифорова внезапно стал хриплым.

— Как — порешил? — Смысл сказанного еще не дошел до сознания Бекренева, но почему-то сразу вспотели лицо и ладони рук.

— Убил, значит. — Глаза Никифорова приняли свое обычное наглое выражение. — Один вот управился…

Торопясь, глотая слова, Никифоров стал рассказывать, как вчера вечером главарь банды — власовский офицер Дятлов неожиданно получил по радио приказ увести людей куда-то в прибалтийские леса. Часть банды сразу же снялась с места, а двенадцать человек, в том числе и он, Никифоров, задержались, упаковывая оставшееся имущество. Перед дальней дорогой бандиты распили добытую накануне самогонку и легли в одной из землянок отдохнуть. Решив, что другого такого случая не представится, Никифоров заложил у входа в землянку три противотанковые мины и взорвал ее. Все находившиеся в ней бандиты погибли.

«Ловушка! Тянет в западню!» — одна и та же мысль лихорадочно билась в мозгу Бекренева, пока он слушал рассказ Никифорова.

Казалось, что голос Никифорова доносится откуда-то издалека:

— Можно ведь и проверить, товарищ капитан. Сущую правду говорю.

— Веди, Иван! — зловеще выдавил наконец Бекренев и, повернувшись к своим людям, скомандовал:

— В цепь! Приготовить оружие!

Ткнул стволом автомата Никифорова в живот:

— Становись, Иван, впереди цепи. Если удумал что против нас — прошью очередью, пикнуть не успеешь!

— Зря вы мне не верите, товарищ капитан, — обиженно пробормотал Никифоров, послушно занимая место впереди развернувшейся цепи оперативников.

Шли они больше часа, пока наконец лесная чаща не расступилась и чекисты не оказались на поляне, в самом центре которой из-под снега торчали черные, словно обугленные, бревна. Снег вокруг был засыпан глыбами и комьями свежей земли. Подойдя ближе, Бекренев и его спутники увидели землянку, вернее то, что осталось от нее: осклизлые бревна с размочаленными взрывом разломами. Тут же в хаотичном беспорядке валялись жерди, пласты полусгнившей соломы, какое-то тряпье. Тяжкий смрад исходил от взорванной землянки. Приглядевшись, Бекренев заметил большую голую мужскую ступню с желтыми ногтями, придавленную бревном, под другим бревном угадывалась человеческая голова с седыми волосами.

— Ну вот, убедились, товарищ капитан? Капут я им сделал, — вырос перед Бекреневым Никифоров. — Теперь нам надо подумать, как настичь остальных бандитов и как их это… — не унимался Никифоров, и Бекреневу показалось, что, говоря все это, Никифоров норовит отвлечь его внимание от землянки, закрыть своим телом вид на нее.

Не осмыслив еще всего происходящего, Бекренев увидел, как старшина Петров встал коленями на обломок бревна, светя перед собой карманным фонариком, заглянул в черный провал между бревнами и резко вскочил на ноги. У старшины лицо было белее снега, глаза вытаращены.

— Товарищ капитан… там… там… — У старшины заплетался язык. — Там убитый ребенок лежит…

Страшная догадка молнией пронзила мозг Бекренева: «Чтобы оправдаться — убил невинных людей!»

Уже не помня себя, вобрав голову в плечи, спружинив коренастое тело, одним прыжком Бекренев подскочил к Никифорову, схватил его за горло:

— У-у, гад! Ублюдок! — Голос Бекренева сорвался на крик: — Говори, гадина, откуда здесь убитый ребенок?

Уперев дуло автомата в живот Никифорова, Бекренев продолжал кричать:

— Сейчас, здесь же, сам застрелюсь от такого позора, но и тебе, гаду, не жить!

Подскочил Жмакин, резким движением отвел ствол автомата в сторону.

— Нельзя так, Александр Сергеевич, возьми себя в руки, — успокаивал он Бекренева, одновременно отдирая от него Никифорова. Никифоров, хватая ртом воздух, с перекошенным от страха, серым лицом, пятился назад, пока не рухнул, зацепившись за невидимый под снегом пень, на землю.

«Позор! Позор-то какой!» — Бекренев не находил себе места. Как после случившегося смотреть подчиненным в глаза? Кому поверил? Дезертиру, бандиту, проходимцу с не выясненным до конца прошлым? Спал, сволочь, где-то на печке, жрал самогонку и столько времени морочил голову — и кому? — опытному оперативнику, каковым считал себя до сих пор Бекренев. И побег ему, гаду, тогда так красиво устроил. И все ради чего? Чтобы надул, мерзавец, самым наглым образом.

Всякий раз, когда Бекренев вспоминал первый допрос вновь арестованного Никифорова, невольно начинали дрожать руки, не унять их было никак.

— Не было никакого отряда, гражданин начальник, — выпучив свои наглые глаза и поводя хищным носом, признался Никифоров. — Захотелось на волю «по чистой», вот и выдумал такое… Ну а потом, чтобы обман до конца довести, я и провел эту самую «операцию»…

Теперь Бекренев знал во всех подробностях проведенную Никифоровым «операцию».

За две ночи разрыл тот несколько свежих могил на деревенском погосте, перетащил на санках покойников в заброшенную лесную землянку, а потом взорвал ее. Рассчитывал, что Бекренев поверит в уничтожение части банды, взглянув лишь на развороченные взрывом бревна и подложенные под них трупы. С ребенком вот обмишурился, а так, может быть, и сошло бы.

«Ух подлец!» — У Бекренева все кипело внутри.

Наказания от начальства — это ясно — не избежать, но страшнее всего, если начнут высмеивать свои же товарищи: «Ловчил, вишь, Бекренев, всю банду голыми руками захватить, а подсунули ему покойничков!» Проходу ведь не будет.

Но и наказания от начальства не последовало, и насмешек Бекренев не услышал.

— Чего только в нашей работе не случается! — успокоил Бекренева при очередной встрече подполковник Серебряков. — Да и опростоволосился не ты один, я же тоже разделяю эту неудачу: вместе ведь готовили «заброс» Афанасенка в «банду». Не горюй, капитан, главное — стараться не повторять ошибок.

Не сразу наступило душевное успокоение, забылась та история с Афанасенком.

Помогло забыться и личное: родилась дочурка, назвали ее Ритой.

Вскоре Бекренева назначили начальником отдела внутренних дел соседнего, более крупного, Опочецкого района.

На псковскую землю пришла первая мирная весна. То было безмерно трудное время. Еще не смыли вешние воды пепел сожженных городов и деревень, но уже плуг, в который подчас впрягались женщины и подростки, поднимал землю, готовую принять семена жизни, и шла в полуразрушенные цехи первая рабочая смена. Снова — который раз за свою многовековую историю! — поднимался, залечивал раны, расправлял плечи древний Псковский край. Казалось, ничто не должно теперь потревожить мирный труд людей.