По праву закона и совести
(Очерки о милиции) - Панчишин Игорь Николаевич - Страница 17

И снова — поиски реальной возможности выхода на Скобаря. Ведь он был где-то рядом, ходил, спал, ел. Стоп! Копылов внезапно вспомнил: чернявка говорила, что Скобарь не любит ресторанов и столовых, ест на ходу, питается в основном пирожками у павильонов, лотков.

Его взяли у рынка, когда он не успел надкусить и первого пирожка. По дороге в Плюссу Копылов шепнул шоферу милицейской машины, чтобы тот проехал мимо обворованного магазина.

Когда машина въехала в Плюссу, сидевший угрюмо до этого Скобарь вдруг заерзал на сиденье, а возле магазина весь как-то подобрался и не удержался — зыркнул в его сторону. Но раскололся Скобарь на кражу… из новгородского магазина. Копылов тут же позвонил в Новгород.

— У нас по этой краже уже сидят четверо своих рецидивистов, — сообщили новгородские сыщики.

— Приезжайте, настоящий вор у нас, — заверил коллег Копылов.

Скобарь признался только в новгородском ограблении. Но почему так быстро он пошел на это признание?

Копылов приступил к официальному следствию.

И вот первая удача: продавец плюсского магазина сразу же признала — одетый на Скобаре костюм из ее магазина.

— Значит, плюсский магазин не твоя работа? — Копылов сощурил в улыбке левый глаз.

— Да ну тебя к черту, начальник! — взъярился Скобарь. — Признаёшься, говоришь правду, как на духу, а тебе не верят!

— Откуда костюмчик-то?

— Откуда, откуда… Купил в Ленинграде.

— Как же ты сумел наследить своими валеночками в Плюссе, да еще и у магазина? — не выдержав, рассмеялся Копылов.

Скобарь глянул на свои чесанки, на майора и отвернулся к окну.

— Ладно, начальник, пиши, — глухо пробубнил он.

— «Пиши-то пиши», а где украденные вещи?

Вот тут-то Скобарь упорствовал долго. Не хотелось ему подводить мать и тетку, живших в одной из деревень под Псковом, у которых были спрятаны вещи. Когда Копылов записывал очередные показания Скобаря, дежурный принес поступивший в райотдел ответ на посланный накануне запрос: по приметам Скобарь — профессиональный вор Николай С., бежавший из колонии, где отбывал длительный срок.

…Осмотрев изъятые в деревне вещи, Копылов разочарованно присвистнул:

— Это ведь не все. Под «дурочку» сыграть хочешь. Где остальное?

— Чего тебе еще от меня надо? — не сдавался Николай.

— Так не пойдет, — протянул Копылов. — Все надо вернуть. Где остальное? Закопал? Вон тетка-то говорит, что все штаны у тебя в опилках были, когда к ней заявился. Так где же опилки-то те?

— Да что б тебе… — побагровел Скобарь и сам полез в машину.

Через пару часов, пыхтя и ругаясь на чем свет стоит, рецидивист откапывал в куче опилок у пивзавода два чемодана, набитых золотыми изделиями и часами.

— Ну теперь все, доволен? — буркнул он, когда они с Копыловым снова сидели в кабинете.

— Не совсем. — Копылов притворно вздохнул.

— Чего еще? — настороженно уставился арестованный на сыщика.

— Беглый ты, Коля, — просто и спокойно ответил Копылов.

— Я — беглый? — Арестованный пытался даже рассмеяться. — Хе, скажи тогда, откуда и как я убежал?

— Могу, могу сказать, Коля, даже в подробностях. — Голос Копылова был спокойным и скучным. — Ты в тот день на кухне картошку чистил. Началась пурга. Ты — под проволоку, и был таков. Могу даже сказать, кто стрелял по тебе вдогонку с караульной вышки.

Тут уж Скобарь вышел из себя:

— Не будь я Скобарь, если не пришью тебя, начальник! Пусть хоть двадцать лет дадут, выйду — и тогда берегись!

— Пока ты будешь сидеть, много воды утечет, — спокойно заметил Копылов. — Да и ты, надеюсь, за ум возьмешься.

И они действительно встретились двадцать лет спустя… в больничной палате. С тяжелым сердечным приступом машина скорой помощи привезла Копылова в областную больницу. Лежал Василий Сергеевич неподвижно на спине и тоскливо смотрел в потолок, и тут в палату поступил новый больной. Скосив глаза, Копылов сумел разглядеть соседа. Профессиональная память мгновенно воскресила заснеженную Плюссу, ограбленный магазин и возле него под конвоем мужчину в валенках-чесанках…

И дивились больные: отчего это новенький все норовит услужить Копылову: то за чайком сбегает, то подушку подобьет. А в долгую бессонную ночь молча слушал Копылов исповедь своего нового соседа по палате, который, примостившись рядом, приглушенно рассказывал:

— С того раза больше к старому не возвращался… А знаешь, что подействовало? Не воспитательные беседы: совесть давно потерял. Убедился: при таких сыщиках, как ты, долго на воле не погуляешь, все равно заловите. Вон тогда в Плюссе: все чисто вроде бы сработал, один ведь орудовал, выдать было некому. Так нет же, нашли. Отсидел свое, в Псков вернулся, двое сыновей у меня сейчас, на стройке работают. Только сыновья бы не узнали о моем прошлом… Даже не верится теперь, что было со мной раньше. Вот ведь жизнь штука какая…

— Жизнь она такая, Коля, — улыбнулся в темноте Копылов. — А сыновья… Зачем им знать? У них должна быть другая жизнь. Хорошая…

Эту историю до сих пор помнят псковичи. Писала об этом местная и центральная печать.

В среде работников милиции неуловимых лесных бродяг окрестили тогда «усмынскими духами». В поисках «духов» принимали участие десятки оперативных работников. Но самая трудная часть поисков и завершение их выпали все же на долю В. С. Копылова.

Все началось со следующего донесения:

«Начальнику Псковского УВД полковнику Кузьмину. 3 октября 1960 г. от лесника Усмынского лесничества поступило сообщение, что в 78-м квартале им обнаружен бункер, в котором проживают неизвестные лица. Для проверки сообщения мною была направлена опергруппа в составе 8 человек, которая в упомянутом урочище обнаружила бункер. Неизвестные, проживающие там, не менее двух человек, при попытке задержания открыли стрельбу и скрылись в лесу. Предположительно в бункере могли скрываться бывший волостной старшина из д. Дубровки Терентий Михайлович Иванов, по деревенской кличке „Терех“, 1898 г. рождения, и его сын Владимир Иванов, 1924 г. рождения, дезертир из Советской Армии. — Поселок Кунья. 23.00. Начальник РОМ Ильин».

К донесению был приложен протокол осмотра места происшествия:

«…Я, оперуполномоченный Куньинского РОМ старший лейтенант Сапогов, осмотрев обнаруженный в лесу бункер, установил: бункер расположен в 78-м квартале лесничества, в 4,5 км от д. Комасы Крестовского сельсовета Куньинского района. Бункер вырыт на возвышенности среди обширного болота, имеет размеры 4X3 м, обнаружена плита, нары. В двух бочках с раствором квасцов замочены 4 овчины. Среди предметов обихода обнаружена красноармейская книжка на имя Владимира Терентьевича Иванова, 1924 г. рождения».

В тот же день было заведено уголовно-розыскное дело № 2196 с грифом — «Усмынские нелегалы», куда легли эти первые два документа. Возглавить проведение мероприятий по обнаружению и задержанию преступников было поручено старшему оперуполномоченному ОУРа УВД капитану Ивану Петровичу Логонскому, который немедля выехал в Кунью.

На месте удалось установить немногое. Обнаруженная в бункере красноармейская книжка позволяла предполагать, что один из скрывающихся мог быть местный житель Владимир Иванов, разыскиваемый с 1942 года как дезертир. Вторым мог быть его отец Терентий — Терех, пособник оккупантов. Было известно, что после своего назначения волостным старшиной Терех создал отряд полицейских из восьми человек, вооружил их, принимал вместе с ними участие в облавах на партизан, в сельхоззаготовках для немецкой армии. С приближением Красной Армии исчез.

После освобождения Псковщины от оккупации Тереха, а заодно и его сына, долго искали. Но никаких признаков их существования в Куньинском и других районах области не обнаружили. К тому же близких родственников Ивановых в районе не осталось, жена Тереха в начале пятидесятых годов уехала на постоянное местожительство к дочери, в город Ригу.

И вот спустя пятнадцать лет после окончания войны Ивановы, если это были они, дали о себе знать.