Каталонская компания (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 58

Я в сопровождении Роджера де Слора и наших оруженосцев скачу на коне вдоль порта — берега моря, на который вытянуты носами купеческие галеры. Каких тут только нет! Вот стоит шестнадцативесельный баркас из Фессалии, в который гребцы грузят тюки шерсти. Рядом большая шестидесятивесельная турецкая галера. На нее по трапу загоняют рабов — ромейских крестьян, молодых мужчин, женщин, детей, которые идут покорно, как стадо баранов. Поскольку со стороны материка сегодня никто рабов не пригонял, я спрашиваю турецкого купца — молодого мужчину с таким заросшим черными волосами лицом, что видны только кончик крючковатого носа и карие плутоватые глаза:

— У кого купил рабов?

— Вон у той женщины, — показывает он на каталонку средних лет, у которой голова повязана платком из ярко-красной шелковой ткани.

Она расплачивается с Акланом — отдает пятую часть добычи, захваченную, как понимаю, на полуострове. Оставшиеся на полуострове семьи начали продавать крестьян из деревень, в которых зимовали. Наверняка делают это с ведома мужей, то есть, по приказу Беренгера Рокафорта. Значит, проводить на полуострове еще одну зиму не собираются. Интересно, куда дальше пойдем — на запад или на север? В Каталонской компании бродят слухи, что Беренгер Рокафорт ведет переговоры одновременно и с царем Болгарии, и с герцогом Афинским, и с противником последнего — деспотом Эпирским, который, между прочим, величает себя просто царем. Насколько эти слухи верны — трудно сказать. Беренгер Рокафорт умеет преподнести сюрприз.

Я замечаю знакомую галеру, подъезжаю к ней. Патрон Лоренцо Ардисонио вытирает круглое красное лицо большим черным платком и орет на матроса, который с тюком тряпья на спине зазевался на трапе:

— Не стой, бездельник, не мешай людям работать! За что я плачу тебе деньги?!

— Здравствуй, Лоренцо! — приветствую его.

Венецианец долго смотрит на меня, прокручивая в голове картотеку, потом находит нужную карточку и расплывается в улыбке:

— Барон! Какая встреча! — Он окидывает взглядом моего коня и свиту. — Я был уверен, что ты опять станешь знатным и богатым! Люди с таким умом и такими знаниями всегда добиваются успеха!

— Как тонко ты мне льстишь, Лоренцо! — шутливо хвалю я в ответ.

Он весело смеется.

— Мне опять не удалось обыграть тебя! — честно признается купец.

В ответ я говорю ему комплимент:

— Ты тоже оказался достаточно умным, чтобы подняться от простого перевозчика до самостоятельного купца.

— Да разве это торговля?! Так, мелочь! — отмахивается Лоренцо Ардисонио. — На серьезный оборот денег не хватает, а взять кредит — на банкира будешь работать.

— А взять товар на реализацию? — подсказываю я.

— Кто мне даст?! — отчаянно машет он рукой.

— Приходи ко мне на обед. Стражники у ворот тебя проводят, — говорю я и еду дальше.

Лоренцо Ардисонио соображает быстро.

— Обязательно приду! — кричит он вдогонку.

Я останавливаюсь перед большой лодкой, смотрю, как на нее заводят двух рабочих лошадей. Животных нервирует качающаяся поверхность, испуганно ржут. Их везут к стоящему на якорях нефу, большому и широкому, с двумя мачтами с латинскими парусами, которые сейчас подвязаны к реям, положенным ноками на ахтеркастель и форкастель. Реи у латинских парусов бывают почти равными длине судна. Грота-рей используют во время стоянок в плохую погоду для сооружения тента: кладут один нок на форкастель, а другой — на расположенные на корме, загнутые к носу стойки, напоминающие рыбий хвост, которые выше кормового капитанского шатра, и перекидывают через рей брезент и растягивают к бортам. Грузовой люк у нефа в левом борту и всего метра на полтора выше уровня воды. Когда к нефу подходит шлюпка с лошадьми, из люка спускают на нее широкий трап без лееров, по которому заводят по одной внутрь трюма упирающихся лошадей. Матросы действуют слаженно и умело. Не смотря на попытки взбрыкнуть, лошади мигом оказываются в трюме. Видимо, судно специализируется на перевозке скота. Я доезжаю до последней галеры, ромейской, на которую грузят бочки с оливковым маслом. Наверное, из тех, что недавно привезли с Афона. Каталонцы опять там побывали и подчистили то, что не влезло в арбы и телеги осенью.

Ко мне подъезжает Аклан. На плече у него сумка с деньгами. Каждый вечер мой заместитель высыпает ее содержимое на стол в гостиной моего дома. Я забираю треть, остальное ссыпаю в большой сундук, который стоит в углу комнаты. Бойцы гарнизона получают свою долю раз в неделю. Уверен, что каждый день несколько монет прилипает к карману Аклана. Впрочем, карманов пока нет. Деньги носят в мешочках, чаще кожаных, но попадаются и матерчатые, парчовые. Мол, золотое шитье притягивает золото. Мешочки прикрепляют к ремню под верхней одеждой, иначе можно легко с ним расстаться. Срезать кошельки здесь умеют.

На обед у меня каплун с гранатовым соусом, молодой барашек с хреном, морской окунь с перечным соусом. К мясу красное вино, к рыбе — белое. И то и другое, ароматное, из монастырских погребов. Готовит мне повар Афанасий — мужчина немного за тридцать, худой и длинный, что большая редкость при его профессии, и жутко болтливый, что редкостью не назовешь. Его пригнали в город весной в одной из первых партий. Я проезжал мимо, когда услышал мольбу на плохом венецианском диалекте:

— Сеньор, я — искусный повар! Возьмите меня, не пожалеете!

Я взял и действительно не пожалел. Афанасий, который заодно и официант, ставит на стол серебряное блюдо с козьим сыром, еще одно с финиками и между ними третье — со сладким пирогом из пшеничной муки на меду и с изюмом. Сладкие пироги — моя слабость. Афанасию приходится готовить их почти каждый день. Лоренцо Ардисонио тоже сладкоежка. Обычно венецианцы заканчивают трапезу сыром, но патрон даже не обратил на него внимания, налег на пирог. Сыр он и на галере поест.

Вытирая руки и рот белоснежной льняной салфеткой, Лоренцо Ардисонио искренне произносит:

— Почему мы раньше не встретились?!

— Чтобы жизнь скучной не казалась, — говорю я.

На сытый желудок начинаю чувствовать себя самым умным. Но умнею на голодный.

— Надо же, шесть лет назад ты командовал маленьким отрядом, а теперь тебе принадлежит город! — стараясь польстить мне, произносит венецианец.

— Город, к счастью, принадлежит не мне, — возражаю я, — но не в этом дело. Пока я здесь, у нас с тобой есть возможность посотрудничать взаимовыгодно. Я буду давать тебе на реализацию товар. Ты продаешь его быстро и приплываешь за новым. Мне привозишь не деньги, а чек о вкладе моей доли под проценты на счет в надежном венецианском банке. О чем и заключим с тобой договор.

— В банке тебе дадут самое большее два-три процента годовых. Можно вложить деньги более выгодно, — советует он.

— Можно, — соглашаюсь я. — Только для этого надо постоянно контролировать их, а у меня сейчас нет такой возможности. Как ты догадываешься, другие операции мне сейчас приносят намного больше. В первую очередь мне надо разложить деньги в разные корзины. Война — очень рисованный бизнес. В случае моей гибели моя семья может в один момент остаться ни с чем.

— Да, у каждой профессии свои издержки, — соглашается Лоренцо Ардисонио, который, видимо, тоже на сытый желудок начинает считать себя умнее. — Если цены будут приемлемыми, я готов сотрудничать.

— С каждой операции ты будешь иметь при быстрой продаже процентов пятнадцать-двадцать, — сообщаю я.

— Смотря какой груз. Некоторый быстро не продашь, — говорит он.

— Я знаю, какой продается хорошо и быстро. Именно такой ты и будешь получать, — обещаю я. — Сейчас у меня большая партия воска, примерно на три галеры, немного шелка-сырца, медь в слитках и железо в полосах.

Я взял эти товары из добычи, привозимой в город, как свою долю, или купил за бесценок у каталонцев и турок. Воск выгребли из афонских монастырей. Теперь отправится в католические храмы. Там он тоже в большой цене. Товары были сложены на складе у ворот, ведущих к «порту» — отрезку берега, к которому подходили торговые суда. Охраняли их солдаты из моего отряда.