Паранойя. Почему он? (СИ) - Раевская Полина "Lina Swon" - Страница 46

-Вознесенская, мать твою! Это Федя, мы едем домой!

Эта информация странным образом успокаивает, и я –таки позволяю усадить себя в машину, где меня окончательно развозит, и я перестаю соображать.

Мне чудится его запах: дым сигарет… не совсем с ментолом, но какая к черту разница, если меня прёт и хочется петь. И я пою:

-Дым сигарет с ментолом. Пьяный угар качае-е-т…. Лала лала другому…. Лала лала ласкает. А он нашёл другую-ю …

-Настенька, угомонись, ради бога. Никого я пока еще не нашел, – вдруг врывается в моё соло его насмешливый голос и меня это совершенно не удивляет. Кому, как не спонсору этого позорного концерта царствовать в моих пьяных фантазиях?

-Ну да. Зачем тебе искать? У тебя же жена есть, - усмехаюсь, захлебываясь горечью. - И как это я забыла?

Он ничего не отвечает, несет меня куда-то, а потом укладывает на кровать. Его дыхание на коже расползается жаром и магмой, прикосновение скользящих по бедрам горячих рук – первыми ступеньками спуска в ад. Дрожу, все расплывается перед глазами и кружится кружится кружится. Лишь он один, как орбита моей пьяной в хлам планеты, удерживает меня в подобии какого-то сознания. Смотрю на него. Такой красивый. Ну, какой же он, сука, красивый…

Не в силах удержаться, касаюсь кончиками пальцев его щеки. Он замирает, обжигает потемневшим взглядом, в котором от каждого моего прикосновения загораются опасные огоньки. Но черт возьми, могу я хотя бы разочек в мыслях позволить себе эту слабость? Думаю, что могу: скольжу от щеки к затылку, продолжая смотреть ему в глаза. Ладонь щекочет короткий ежик его волос, так же щекочет и колит мои нервы адреналин, а нарастающее с каждой секундой возбуждение отдается сладкой, ноющей пульсацией между ног. Воспоминания о его ласках так свежи, что, кажется, еще чуть –чуть и почувствую, как умелые пальцы двигаются во мне.

Я хочу это «чуть-чуть». Мне оно сейчас, как воздух, необходимо. Притягиваю его за шею ближе, стараясь не думать обо всех уродских «но». Однако, когда наше дыхание смешивается и до поцелуя остается всего одно мгновение, он вдруг насмешливым шепотом напоминает:

-У меня же жена есть, забыла? И она сейчас спит прямо за этой стенкой, - стучит он для наглядности над спинкой кровати. – Так что давай-ка, красавица моя, помурчим в более подходящем месте.

Господи! Он даже в моих фантазиях козёл.

Морщусь и отталкиваю его от себя.

Придурок! Помурчит он. Ага! Десять раз.

-Как себя чувствуешь? Тошнит? – по –своему расценив мою гримасу, обеспокоенно интересуется. Ну, надо же заботливый какой!

-Не тошнило, пока тебя не увидела, - язвлю, смерив его брезгливым взглядом.

-Настенька, ты говори да не заговаривайся, а то плохо кончишь, - ласково тянет, вот только взгляд жесткий, предупреждающий. Но мне абсолютно по барабану его предупреждения. Я сегодня гуляю по-полной.

-Как я кончу – не ваша забота, Сергей Эльдарович, - в тон ему парирую ехидно.

-Идиотка и пьянь, - уловив намек, покачал он головой с тяжелым вздохом. - Будешь столько п*здеть и бухать, окажешься в ближайшем лесу изнасилованная с отрезанным языком.

-Только после того, как босая и простоволосая спляшу на твоем гробу тарантеллу.

-Смотри не свались спьяну.

-Не переживай. От радости парить буду.

-Тогда тарантелла не пойдет. Ламбаду хочу. В короткой юбке и без трусов.

-На твоем гробу – хоть голышом лезгинку. Лишь бы ты был внутри. Дохлый!

-Паскуда! – засмеялся он, накидывая на мои ноги одеяло.

-Козел! – догадавшись, куда все это время соскальзывал его взгляд, натягиваю одеяло до самого подбородка.

-Рад, что мы, наконец, познакомились, сладкая.

-П*здец – радость.

-Кончай буянить, Настька, «п*здец» ты еще не видела, - слышу уже, словно через какую-то вату. Мне вновь становиться дурно, комната продолжает кружится и происходящее кажется каким-то сюром. Где-то на бэкграунде слышу Олькин голос. Она что-то говорит про то, что приготовила мне комнату на третьем этаже, на что Сереженька выдает, что тащить такую лошадь на третий этаж ему вообще не досуг.

Козёл он всё-таки. Хочется повторить ему это еще раз, чисто для острастки, но язык меня не слушается. Закрываю глаза и слетаю-таки с орбиты.

Очнувшись, я ничего не понимаю, оглядывая огромную спальню, тускло-освещенную льющимся из примыкающей комнаты светом. Очень предусмотрительно оставить его включенным именно в ванной. Мутит меня со страшной силой, а голова совершенно нерабочая, чтобы искать ближайший унитаз, с которым уже через пару минут я со всей страстью обнимаюсь.

Так меня ещё никогда не выворачивало наизнанку. И когда этот кошмар заканчивается, легче отнюдь не становится. Перед глазами все плывёт, голова гудит, мысли путаются, а во рту такой привкус… Благо, нахожу в шкафчике под раковиной целый арсенал новеньких средств для личной гигиены. Всё в миниатюре, прямо, как в гостинице.

А может, это и есть гостиница?

Хотя сомневаюсь, что в этом городишке найдутся люксы размером с футбольное поле и роскошью покоев падишаха. Да и Олька вряд ли позволила бы мне остаться в отеле. Кажется, она что-то говорила про квартиру в городе. Точно! Мы же с ней ещё поспорили.

Интересно, сколько же я выпила, что ни черта не помню?! Пока принимаю душ, пытаюсь восстановить события вечера, но в голову лезет такой бред, что становится смешно. Чего только не привидеться по синей грусти, даже нянькающейся с пьяной подружкой дочери Сергей Эльдарович. Вот только, когда я выхожу из ванной и обнаруживаю в спальне панорамное окно с видом на реку и лес, сердце ухает прямо с этой горы, на которой стоит дом, и тут же начинает колотится, как сумасшедшее.

Ну, уж нет. Мы же договорились. Она мне обещала, а если Олька обещает – она делает. Наверное, это дом кого-то из друзей. Видимо, клуб нам надоел, и мы решили сменить локацию. Другого объяснения просто быть не может! Или может? Как назло, телефон разряжен, комната же настолько обезличена, что определить, кто хозяин дома, просто невозможно.

Пометавшись несколько минут, решаю идти на разведку. До рассвета ещё, как минимум час, я столько не вытерплю.

Пошатываясь, выползаю в тёмный коридор. Пульс зашкаливает, диафрагму сводит. Сама не знаю, чего боюсь, но боюсь дико. Хорошо ещё, что не до конца протрезвела, а то бы вообще с ума сошла и ни за что не решилась бы заглянуть в соседнюю комнату в надежде, что найду Ольку.

К сожалению, так я думала ровно до той секунды, пока не приоткрыла дверь и моего слуха не коснулись немного истеричные, женские стоны в дуэте с вполне характерными звуками шлепков.

Кровь тут же с размаху ударила в лицо, я ошарашенно замерла, чтобы в следующее мгновение получить контрольный в сердце.

-Сюда иди, на лицо хочу кончить, - шепчет охрипшим голосом мой любимый мужчина, судя по всему, своей жене.

«Синдром публичного дома» - как я это про себя зову, - чисто мужская напасть. Это когда кончил, и тебя накрывает тяжеленная волна отвращения к себе и копошащейся рядом приблуде, пыхтением и хрюканьем симулировавшей оргазм.

И неважно, что приблуда вовсе не приблуда, а родная и горячо привычная жена. Насрать на то, кончила она или нет. С бл*дями женский оргазм – вообще вещь не принципиальная, а с женой я давно на него положил большой и толстый. По молодости ещё бился с её комплексами, изгалялся так и сяк, пытаясь раскрепостить, разговаривать даже пытался, но ей проще было притворяться, чем открыто сказать, чего она хочет и как ей нравится. Не в пример большинству девок, которые с приходом 90х, словно сорвались с цепи и ебл*сь на каждом углу. Ларка, напичканная под завязку совковской дребеденью и строгим воспитанием, стеснялась даже собственных коленок. Серьёзно, у неё все было строго под горло и ниже колен. Мне тогда казалось весёлым раздеть эту недотрогу. Тем более, что кто-то из пацанов говорил, будто тихони самые извращенки.