ВШ 3 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 33

Остаток среды и половину четверга я провёл в томительном ожидании. В конце учебного дня на последней перемене ко мне подошли секретарь комитета комсомола училища Елена Фролова, ещё не перешедшая в райком комсомола (случится это, кажется, после Нового года), и наш комсорг Серёга Стрючков. Грозно насупившись, комсорг училища железобетонным голосом выдала:

— Варченко, ввиду скандального происшествия, учинённого тобой на уроке «Обществоведения», завтра собирается педсовет с участием комсомольского актива нашего училища. Будем решать, что с тобой делать. Собрание состоится сразу после уроков в актовом зале. И не вздумай исчезнуть.

Смерив меня уничижительным взглядом, она повернулась и пошла, покачивая целлюлитным задом. Мы с Серёгой переглянулись, тот пожал плечами:

— Велела с ней идти, я и пошёл. Даже не понял, что это насчёт того случая с Коромысло. Если заставят выступать на собрании, я либо хорошо тебя охарактеризую, либо возьму самоотвод.

— О мёртвых или хорошо, или ничего, — грустно пошутил я и, увидев, как Серёга страдальчески поморщился, хлопнул его по плечу. — Ничего, Серый, прорвёмся.

Не знаю, утешил его мой показной оптимизм или нет, но Стрючков улыбнулся и заметно повеселел. А вот у меня на душе, что называется, кошки скребли. Слишком всё хорошо и гладко шло, и вечно так продолжаться не могло. Правда, всего этого я добивался по́том и иногда кровью, а иногда и расстройством желудка, вызванным, как известно, не по моей вине, но всё равно я небезосновательно считал, что устроился в этом времени вполне неплохо и в своей первой жизни о подобном не мог и мечтать.

Теперь же, похоже, наступает час расплаты. И что я могу завтра возразить? Что «хвосты» у меня есть не только по «Обществоведению»? Смешно. Ладно, будет день — будет пища, но, тем не менее, нужно будет как-то продумать свою линию защиты. Жаль, я в прежней жизни не пошёл в адвокаты, сейчас, глядишь, был бы хоть как-то подкован.

Ночью я спал плохо, снилась всякая хрень, хорошо хоть мальчики кровавые не приходили, в смысле тот Я, которым меня не так давно другие «ловцы» во сне перепугали. Утром встал разбитым, с гудящей головой, такого у меня, пожалуй, не было с моей прошлой жизни, когда мучило давление и остеохондроз. Пробежку решил отменить, ограничился пятьюдесятью отжиманиями и стоянием под ледяным душем. Надо ли говорить, в каком состоянии я брёл этим утром в училище, так же, наверное, когда-то шли на эшафот народовольцы. Хотя такое сравнение, пожалуй, неуместно, они шли с гордо поднятой головой, а я, наоборот, поникнувший и подавленный.

Учебный день прошёл как в тумане, даже на уроке литературы меня не смогла заинтересовать Верочка в своей обтягивающей тугую попку юбочке. А когда она вызвала меня к доске с предложением рассказать о теории Раскольникова, я сумел выдавить из себя лишь несколько фраз про «Тварь ли я дрожащая или право имею» и что-то о мотивах его преступления.

— Максим, что с тобой?

Верочка извернулась на своём стуле, внимательно заглядывая мне в глаза. Казалось, сейчас встанет и приложит к моему лбу свою ладошку.

— Так у него сегодня педсовет, — громко сказал с места Воронов.

— Ах да, я и забыла…

Она приложила ладонь ко лбу, только уже к своему, и немного виновато произнесла:

— Очень жаль, что такое вообще имело место быть. Садись, оценку пока ставить не буду, учитывая твоё состояние.

Вот так я и дотянул до педсовета. В актовый зал я пришёл не сразу после четвёртой пары, а чуть погодя — в сортире стоял напротив зеркала с отслоенной эмалью по краям и пялился на своё отражение. Представлял, как я буду выглядеть на аутодафе, выпячивал грудь, вскидывал подбородок, и всё это казалось мне глупым и смешным. В итоге просто умылся холодной водой, приводя себя в тонус, подождал, пока немного обсохну, и направился в актовый зал. По пути рядом с комсомольским нацепил значок Мастера спорта СССР. Не ахти какая индульгенция, но всё же показатель моих достижений, которыми я прославляю наше училище в том числе.

— А вот и Варченко! Проходи, нечего в дверях стоять, ты же у нас сегодня звезда. Сказавшая это с изрядной долей сарказма Фролова сегодня была одета как никогда консервативно — юбка и пиджак с белоснежной сорочкой, хотя наличие короткого галстука почему-то заставило меня подумать о БДСМ-вечеринке, на которую так тоже вполне можно было бы одеться.

Сидевший в «президиуме» вместе с Фроловой и завучем Бузов смущённо кашлянул. Пока я шёл по проходу в сторону сцены, ловил на себе в основном сочувствующие взгляды. Здесь собрались преподаватели в полном составе, включая Верочку, и комсорги всех групп с трёх курсов. Эх, привык я на сцене стоять с гитарой перед микрофоном, а теперь придётся отдуваться за свои «хвосты» и, так сказать, хамство в адрес учителя.

Коромысло был здесь же, сидел в первом ряду и поглядывал на меня с плохо скрываемой радостью. Как же мне в этот момент хотелось взять его за шиворот и выбросить в окно… Видно, он прочитал в моём взгляде то, о чём я подумал, и кривая ухмылка медленно сползла с его лица.

— Товарищи!

Галина Анатольевна, в отличие от недавней свадьбы одетая в строгий юбочный костюм тёмного цвета, встала и обвела присутствующих суровым взглядом. Я увидел, как сидевший во втором ряду Серёга Стрючков съёжился, стараясь словно бы слиться со своим креслом.

— Товарищи, сегодня на заседании педагогического совета и комсомольского актива училища одна повестка: учёба и поведение студента II курса Варченко Максима. Все мы знаем его как незаурядную и разностороннюю личность. Варченко помимо учёбы успевает заниматься музыкой, достаточно сказать, что его «Гимн железнодорожников» стал официальным гимном Министерства путей сообщения. Успевает наш студент и побеждать на ринге, только недавно мы его поздравляли с победой на чемпионате Европы.

Первенстве Европы, мысленно поправил я завуча, до чемпионата мне ещё года три расти.

— И самое главное, — продолжала та, — Варченко успевает писать книги. Наверное, из присутствующих в этом зале нет человека, который не читал бы опубликованную в журнале «Юность» повесть нашего ученика под названием «Остаться в живых».

Блин, роман! Роман, а не повесть! Хотя в данный момент это не играет никакой роли.

— А вот что касается учёбы и поведения, тут у Варченко, оказывается, имеются серьезные недостатки. Особенно это касается такого предмета, как «Обществоведение». Предлагаю дать слово товарищу Коромысло.

«Общественник» поднялся и бодро просеменил на сцену, встав метрах в полутора от меня. Соблюдает социальную дистанцию, хмыкнул я про себя, вспомнив, что в момент моей смерти в мире бушевала коронавирусная пандемия.

Коромысло натянул на свою физиономию скорбное выражение, будто ему самому было крайне неприятно меня обличать. Вот только хищный блеск в глазах выдавал, что стоявший рядом человек жаждет крови.

— Товарищи, мне трудно это говорить, но на этой неделе случилось событие, которое не лезет ни в какие рамки. На уроке «Обществоведения» я заметил, что, в то время, как все слушают преподавателя, Варченко занимается какими-то своими делами. А именно что-то записывает в общую тетрадь. И ладно бы конспектировал мои тезисы, учитывая, что по моему предмету он далеко не отличник. Последний раз, будучи вызванным к доске, он с огромным трудом выдавил из себя общую информацию о «Апрельских тезисах». Но этот молодой человек писал что-то для себя. Подойдя к нему, я попросил эту тетрадь, на что Варченко ответил мне грубым отказом. А после этого выхватил у меня указку и… Мне больно это вспоминать — он замахнулся на меня!

— Постойте, постойте…

— Варченко, тебе слова не давали, — всколыхнулась за столом завуч.

— Вы извините, Галина Анатольевна, но я просто обязан внести ясность в контексте изложения товарищем Коромысло произошедшего на его уроке, — твёрдо заявил я. — Да, Владлен Эдуардович попросил у меня тетрадь, но разве фраза «Извините, эта тетрадь для меня очень важна, я вам её не отдам» звучит как грубый отказ? И только после того, как товарищ Коромысло замахнулся на меня своей указкой с явным намерением ударить, я всего лишь выхватил её у него из рук. Да и то вернул спустя насколько секунд, когда понял, что педагог вряд ли после этого снова попробует меня ударить. А что мне оставалось делать? Подставлять спину? Вон у Чарыкова до сих пор ноготь слазит после того, как товарищ Коромысло врезал ему указкой. Вообще, кто ему позволил применять рукоприкладство? Это не только непедагогично, это противозаконно, в конце концов.