Горячий угон - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 30

Когда рассвело, отец подсчитал потери. Спасти удалось лишь половину поголовья. Сильно обожженных завели в загон, чтобы забить, пока не сдохли, остальных загнали в старый котух, где теперь даже желудю было негде упасть.

– Ну, Вовка, говоришь: как новый год встретишь, так его и проведешь? – зло спросил Степан Федорович. Он еле держался на ногах, телогрейка была прожжена в нескольких местах, лицо испачкано копотью, руки обожжены. – Ну, спасибо тебе, свояк, накаркал!

– Да ты что, Степа, я-то тут при чем?! – обиженно воскликнул тот. Он выглядел не лучше, чем хозяин, и чувствовалось, что беспочвенное обвинение сильно его задело. – Эту поговорку все знают, и каждый новый год повторяют! Тут же совсем другое имеется в виду, а не это!

Он обвел рукой пожарище.

– Лучше подумай, кто действительно в этом виноват?

Степан Федорович обессиленно опустился на перевернутое ведро, зажал руки коленями, глядя перед собой невидящим взглядом.

– Да кто… Тут и думать нечего… Это они, рэкетиры хреновы! Сергей, в сельсовет сбегай, как откроются – пусть милицию вызывают. А нам надо срочно переколоть этих, пострадавших, пока еще живые. Да мясо продать быстро!

– Это ж какие убытки! – мать всхлипывала, вытирая слёзы передником. – Можем и с кредитом не расплатиться…

Жар остывал долго, пройти на пожарище удалось лишь на следующий день. И то ещё попадались дымящиеся головешки. Приходилось ступать осторожно, чтобы не обжечь ногу или не наступить на торчащий гвоздь. Большой совковой лопатой Гаврош насыпал чёрный мусор пожарища в две тачки, а отец с дядей Вовой отвозили их на огород и там рассыпали. Недогоревшие брёвна складывали в кучу на меже.

Среди прочего мусора Гаврош заметил разбитую бутылку, которой здесь делать было нечего. Чтобы рассмотреть получше, поднял – на полусгоревшей этикетке сохранились две «семерки», в нос, перебивая запах пожарища, ударил резкий запах бензина.

– Бать! – позвал Сергей. – Посмотри! Никитос таким макаром хотел фермера в Заполянке подпалить… Только городские этой бутылкой им машину сожгли…

Отец глянул, выругался. Прикатил пустую тачку дядя Вова, тоже заинтересовался.

– Что там нашли?

– Вот, понюхай! – отец протянул осколок. Свояк понюхал, сплюнул.

– Спрячьте! Надо участковому показать!

– Горынычу? – скептически скривился отец. – Это ж не его подпалили. Не станет он возиться…

– Ну как же? – пожал плечами дядя Вова. – Он же власть! Пусть следователя вызывает, пожарных…

– Эх, свояк, – проворчал отец. – На Бога надейся, а сам не плошай! Нам почти все поголовье спалили, а власть пока даже не почесалась. Могут ночью прийти и нас спалить, или перерезать, как мы свиней режем… Думаешь, тогда все забегают? Нет, я сам о семье позабочусь…

Вечером, после ужина, отец поставил ружьё за кадушку в прихожей.

– Я картечью зарядил, – пояснил Сергею. – Если придется – бей по ногам!

Ночь прошла спокойно. А утром власть в лице участкового Полупана заявилась сама. Он вымыл в корыте сапоги, вытер ноги о тряпку у входа, снял шинель и расположился в горнице за столом.

– Может, чайку? – спросила Вера Петровна. – Да бутербродик с салом? Или колбаски?

– Некогда чаи распивать, работать надо, – покачал головой Горыныч. – Садитесь-ка все на диван, я по-быстрому приму объяснения и отвезу в отдел. А там, как следователь решит – поджог или несчастный случай…

– Какой несчастный случай?! – возмутился отец. – Мы и осколки бутылки с запахом бензина нашли…

Он положил перед капитаном завернутое в газету вещественное доказательство. Тот развернул, не трогая, осмотрел со всех сторон, понюхал и снова завернул.

– Вы Никитоса прижмите, у нас недавно конфликт был, он еще грозился напоследок! – убеждал Степан Федорович.

– Да знаю я! Все знаю! – Горыныч пренебрежительно махнул рукой. – «Никитос» – подумаешь, страшный бандит! Бабаскин Никита – шелупень уголовная. Отсидел за кражу да хулиганку, теперь как шелковый! У него кишка тонка на такое дело!

– Да он это, Федор Гаврилович! – вмешался Сергей. – У него таких бутылок под навесом полсотни!

– Да портвешок и в Яблоневке, и в Ореховке каждый второй глушит, кто самогоном брезгует! Так что, всех под подозрение брать?

Гаврош аж задохнулся от такой близорукости милиционера.

– Я сам видел, как они в такую бутылку бензина налили, фитиль из газеты сделали, собирались идти фермера этого поджигать, как его… Короедова! И Никитос требовал, чтобы я эту бутылку кинул! Только тут городские бандюки подъехали, им вломили по первое число, а бутылкой «Ниву» Чагину спалили!

– Подожди, подожди! – Горыныч округлил глаза и пристукнул кулаком по столу. – Я же тебя по этому факту опрашивал! Ты сказал, что никаких дел между вами не было, а «Нива» сама загорелась! А теперь говоришь, что ты из их компании, что вы вместе собирались Короедова поджигать и только городские этому помешали! И «Нива» не сама загорелась, а ее городские подожгли! Выходит, ты ложные показания давал? Или сейчас даешь?

– Бац! – от матери прилетел звонкий подзатыльник, Гаврош аж головой клюнул. Было не больно, но обидно. Да и вид Горыныча не предвещал ничего хорошего – вон, аж усы встопорщились… Сейчас схватит и увезет в тюрьму!

– Да не даю я ничего… Как было, так и рассказал. А сейчас новое вспомнил.

– Не слушайте нашего дурака, – просительно проговорила мать. – А то он вам такой ерунды нагородит!

– Ну, ладно, – участковый сменил гнев на милость. – С учетом вашего конфликта я Бабаскина уже проверил. Его вообще здесь не было и нет, – он на праздники в город к родне уехал. И дружки его с ним укатили. Кстати, слухи ходят, что конфликт без крови не обошелся: одного из ружья в ногу ранили, второму трубой руку повредили… Так было дело?

– Ни Боже упаси! – воскликнула мать. – Никакого ружья, никакой трубы! Это они бесплатно мяса требовали, да Степана помяли малость…

– Это еще кто кого помял, – буркнул отец.

– Ладно, давайте про пожар объяснения писать, а то мне некогда лясы тачать, и так дел невпроворот, – и действительно по красным глазам и опухшим векам участкового было заметно, что праздники у него продолжаются. – Пусть хозяин расскажет, как было, а потом я и остальные объяснения под его рассказ подгоню!

Выслушав без интереса рассказ Степана Федоровича, Полупан подвел итог:

– Значит, сидели за столом, праздновали, выпивали, вдруг начался пожар, выбежали, начали тушить, но котух сгорел. Никого посторонних ни на месте происшествия, ни поблизости не видели. Так?

Отец почесал в затылке.

– Оно вроде так, а вроде и не так…

– А как? – Полупан снова вытаращил глаза.

– Да не знаю я, как правильно сказать…

– А не знаешь, тогда подписывай, – капитан положил перед свидетелем бланк, заполненный корявым почерком. – «С моих слов записано верно, мною прочитано…»

Степан Федорович пробежал текст глазами.

– Здесь же ничего нет про бутылку!

– Так и бутылки нет! – парировал участковый. – Если бы её протоколом осмотра места происшествия изъяли… А так…

– Ничего я тогда подписывать не буду! Раз с моих слов, вот и пишите, что говорю!

– Ладно, – недовольно согласился капитан. – Дописываю: «на пожарище была найдена разбитая бутылка из-под портвейна “Три семерки”, которая пахла бензином». Теперь так?

– Теперь так! – явно довольный одержанной победой, Степан Федорович расписался. Мать и Гаврош расписались под пустыми бланками.

Попрощавшись, участковый пошёл к выходу. В прихожей остановился, углядев торчащий из-за бочки ствол.

– Документы на оружие есть?

– Какие документы, Горыныч, то есть, Гаврилыч?! – залепетала Вера Петровна. – Ты же знаешь, это от отца моего осталось…

– Нет документов, значит, изымаю!

Капитан взял ружье, переломил, вынул и осмотрел патроны, поцокал языком.

– Заряженое! Кого поджидаете с картечью? Медведя? Так медведи у нас не водятся! – он шагнул за порог, унося ружье.