Вверх тормашками в наоборот-3 (СИ) - Ночь Ева - Страница 93

Взгляд его смягчается, скользит по лицу Леванны Джи, что сидит на стуле рядом. Спокойно, будто собирается носки вязать. Так делала мама Айбина – женщина из другого мира. И всегда смеялась, что отвёрткой орудовать куда легче, чем спицами, но настоящая женщина должна уметь всё.

Остатки волнения рассеиваются, как ночь под лучами солнца, что неизменно приходит каждое утро.

Айбин одним точным движением острого стило колет свой палец. Капля крови кровочмака когда-то могла вылечить или убить. Сейчас он использует её, чтобы успокоить: не в сего силах разрушить чужое проклятье, но успокоить, притормозить сознание очень важно сейчас.

Капля крови из пальца падает на белый лоб девочки. Затем на смуглый – Леррана. Они не спят. И глаза у них не стеклянные. Но нет испуга – словно всё со стороны происходит.

Айбин рисует ритуальные узоры собственной кровью. Опутывает ими лицо и руки, чтобы не чувствовали болезненных уколов в самом нежном месте с обратной стороны локтя. Там, где жѝла мягкая и большая.

Он не смотрит по сторонам. Ловит эмоции, напряжение, накал – и становится сильнее, увереннее, точнее. И жажда, полоснувшая было горло, отступает, перестаёт существовать.

В груди растёт ликование. А ещё – могущество, словно он бог – не меньше. Существо, способное поворачивать реки вспять. Заставлять небо плакать дождём зимой и снегом – летом. Казнить. Миловать. Воскрешать. Разрушать древнее проклятье.

Айбин оборачивается к Нулаю и встречает спокойный взгляд. Рукав рубахи закатан, предплечье обнажено. Тонкими гибкими пальцами прикасается кровочмак к лицу мага. Ведёт линии к шее, где пульсирует толстая жила. Задерживается на миг, улыбается хищно. Но страха не чувствует. Может, Нулай единственный в комнате, кто не боится того, что происходит, а чувствует правильность. Непогрешимую точность.

Айбин касается губами кожи у обратной стороны локтя. Лёгкий укус – и рот наполняется солоноватой влагой. Горло на миг снова накрывает лютая жажда. Глотнуть. Прокатить огненным наслаждением кровь по горлу. Но это только миг. Слабость, которая над ним не властна. Это он теперь сам решает, кем ему быть и ради чего жить. Разрушать или созидать себя.

Он прикладывает губы к тонкой коже девочки, что измучена смертельной болезнью. Туда, где сейчас живёт крохотная открытая ранка. А затем начинает по капле отдавать чужую кровь. Кровь дракона, которая способна исцелить. Избавить от проклятья.

Вначале розовеют щёки. А затем тело выгибается дугой – в невероятно сильной судороге. Из груди малышки вырывается хриплый стон, похожий больше на мучительный крик.

Как хорошо, что все молчат. Не шевелятся. Крепкая рука Геллана удерживает сестру. Толчок. Тело выгибается ещё сильнее, почти на невозможную высоту, а затем, обмякая, падает на ложе, подрагивая всеми мышцами.

– Держи её крепче, стакер, – командует Айбин властно. – Пусть она чувствует пульсацию твоей жизненной энергии и тянется. Это поможет ей выкарабкаться.

А пока они борются, он займётся смуглым красавчиком. Он уже знает, чего ожидать, готов и спокоен, насколько это возможно. Но его тело реагирует по-другому. Впадает в оцепенение. Проваливается в небытие. Почти пересекает грань.

Слишком много чёрного внутри. И кровь такая же у него – словно испорченная. И она не поддаётся на драконову кровь – поглощает её и не очищается.

Айбин смотрит в глаза Нулаю. Тот понимает всё без слов.

– Попробуем ещё? – спрашивает устало.

– Попробуем, – кивает маг.

Леванна Джи гладит пальцами запястье Леррана. В глазах её – непролитые слёзы. Она тоже чувствует, как по капле уходит жизнь.

Они сделали это раз и ещё раз. Уставшие. Обессиленные. Истерзанные. Маленькая Мила пришла в себя, а Лерран уходил всё дальше. Туда, где светился призрачным светом Небесный Тракт.

Никто не понял, как это случилось. А только слабая беспомощная Мила обхватила руку Леррана тонкими пальчиками. Сжала их так сильно, как только смогла.

В глазах её полыхнуло золотом. А тело Леррана подбросило вверх. Тёмная пена пошла изо рта. На миг подумалось: это конец. На самом деле, это было начало. Возвращение.

– Что ты творишь, девочка, – недовольно пробормотал Айбин и провёл ладонью над её лицом. Но Мила, хоть и беспомощная, светилась. Без сомнений: в ней не осталось ни болезни, ни проклятия.

– Спасаю его, – прошептала, сжимая пальцы ещё крепче. – Он делал это для меня. А теперь моя очередь.

Тонкая рука ходит ходуном от напряжения. Айбин прикидывает, как бы отцепить её от Леррана. Уже нет необходимости делиться силой.

– Оставь её в покое, Айб, – просит Нулай, – она моя дочь, и ей уже ничего не грозит.

Айбингумилергерз, первородный кровочмак по отцу, замирает, прислушиваясь к дыханию людей, что находятся в комнате. Айб… он должен это пропустить мимо ушей? Глотнуть панибратство? После Черрона Дирайи принять новый союз?

– Дочь?.. – переспрашивает так, словно у него и впрямь нелады со слухом.

– Дочь, – говорит так сурово и твёрдо, что будь Айбин человеком, – мурашки по коже бы побежали табуном.

– Леррана ты тоже усыновишь? – косится он на красавчика, что начинает приходить в себя. Дышит, как животное, мокрый от слабости и бледный, как умертвие.

– Если захочет. В нём теперь – моя кровь.

– Хм, хм, – нагло кривит Айбин губы. – Моя тоже. Может, поделим детишек?

– Эй, эй, расходились, – выпихивает их из комнаты Дара. – Идите-ка вон, а? Там разберётесь, кто кому что должен. Дайте им отдохнуть.

– Безобразие. Никакой благодарности, – по инерции бухтит кровочмак, но в измученных его глазах – улыбка.

Небесная девчонка бесцеремонно выталкивает их за дверь – его и Нулая. А затем, переведя дух, сверкает глазами.

– Спасибо, – слёзы таки прорываются наружу и текут ручьями. Она порывисто обнимает вначале Нулая, а затем виснет на Айбине, целуя его в обе радужные щёки. – Ты самый лучший, знай об этом! Как хорошо, что однажды мы столкнулись с тобой на зеосских дорогах!

Дара

На Леррана и Милу ходили толпами смотреть, как в музей. Все. И наши, и незнакомые маги. Их тут много оказалось на самом деле. И взрослых, и не очень. Сплошные мальчишки. А ещё здесь оказались и женщины. Мало, правда, но они были.

– Островитянки. Приплывают к нам нередко. Приводят продукты, трудятся на грядках. Забавляются с мальчишками – с теми, что поменьше, – объяснил Нулай. – У них нет мужчин. У нас нет женщин. Иногда они увозят отсюда ценный груз – ребёнка под сердцем. Только девочек. Хитрят по-своему. Умеют высчитывать дни зачатия и пол будущего младенца. И никогда больше не возвращаются. Боятся, наверное, чтобы мы не отняли дочерей. Но для магов девочки никогда не представляли ценности, – косится он на высокую фигуру Рины, – а сыновей они никогда не рожают. Не позволяют им зарождаться, чтобы не потерять.

В общем, суматоха стояла знатная. Остров Магов гудел, как растревоженный улей. Историю исцеления Милы и Леррана передавали из уст в уста, Айбин стал чуть ли не национальным героем.

А ещё все видели: они с Нулаем спелись. Будто срослись. Что-то такое новое рождалось здесь, в обители сурового аскетизма. Женщины, мужчины, дети, люди и нелюди смешались, переплелись нитями – и получился огромный такой клубок. Хороший и добрый.

В общей суматохе почти незаметно прошло ещё одно маленькое, но очень важное событие: Нулай вырвал из когтей птицы душу Тиная-человека. Он пришёл в себя. Начал разговаривать. На них с Пиррией было больно смотреть – так они сияли. Прям до безобразия.

Я не переставала восхищаться этим человеком – настоящим магом и человеком. Честный и справедливый. Умный и вездесущий. Его любили все. Про себя я называла Нулая скромно и просто – герой. Потому что это была его суть, как ни крути.

И, кажется, Геллан тоже оттаял, но пока никак не показывал своих настоящих чувств. Но я всё чаще слышала тёплое «отец», чем нейтральное «Нулай», и тихо радовалась, боясь расспросами нарушить хрупкое равновесие непростых отношений между отцом и сыном.