Важное время (СИ) - Привалов Владимир - Страница 13

— Никакой он не дурень! Мы дурни. Я вот подумал — какой же это мальчишка может вместе с упрямым Хродвигом ездить?

— Кто? Кто?

— Да иди ж ты!

— Быть не может!

— Да точно говорю! Только Данова Кровь над Хозяином Гор превозмочь могла. Видно ли — чтоб Джогу-Вара простого мальчишку слушал?

— Да это ж наш Ултер!

— Левый? Левый?

— То-то я смотрю — младшенького-то Дана Рокона, храни его Матерь от невзгод, на Летней Вилле не видать.

Танас потихоньку отошел в сторону. Мужики, а как распустят языки — хуже самой последней деревенской сплетницы становятся. Танас прошел дальше. Здесь дорога сужалась перед въездом в Архогу. С одной стороны высились груды уложенных просушенных бревен, а с другой размещался просторный загон, забитый блеющими овцами. Гимтар покрутил головой, почесал макушку. Дернул за бороду и подозвал охрану.

— Ну-ка, ребятки, идите сюда…

Как выяснилось позже, Гимтар смог украсть у Пограничной Стражи больше, чем три дня. Если сотни дисциплинированных воинов-порубежников кое-как продрались через муравейник осенней ярмарки, то обоз с провизией и длиннющий караван рабов безнадежно увяз в нем и застрял. Телеги сцепились намертво, перегородив дорогу. К несчастью, вдруг раскатились плохо уложенные бревна, раздавившие пару повозок обоза. Добавили переполоха и разбежавшиеся напуганные глупые овцы… Вслед за овцами чуть не сбежали рабы, которых гнали в Шахты и в Колодец. Пограничная Стража, охраняющая невольничий караван, не имела той сноровки, что была у Дорожников, и не умела держать рабов в кулаке. Как поговаривали, некоторые рабы все-таки сбежали.

В тот вечер на Вилле танас выставил перепачканной еловой смолой охране пару бочонков крепкого пива. Домочадцы шептались и недоумевали — с чего бы это расщедрился суровый Гимтар? Стареет что ли? Или по мальчишкам скучает по-прежнему?

Клоп

Клоп с размаху приложился деревянной лопатой по крупу упрямой лошади. Та всхрапнула, покосилась бешено, переступила ногами… Но Клоп уже знал ее подлый норов, и треснул еще раз. Та мигом успокоилась и сдвинулась в сторону.

«Это я раньше вас, сволочей, побаивался, — подумал Клоп, сгребая ненавистные конские яблоки в кучу. — А теперь нет. Главное — лопату держи крепче и спиной не поворачивайся. Когда сзади стоишь».

Лошадь у коновязи фыркнула недовольно, и Клоп откинул собранную кучу навоза в проход. Пройдя мимо кобылы, Клоп потрепал ее по гриве и пошел к следующей. Та уже выучила, чего он хочет и посторонилась. Клоп вновь заскреб лопатой.

«У меня злата-серебра полмешка припрятано, а я тут дерьмо за лошадьми выгребаю, — в сотый раз подумал Клоп. — Сначала гребу — а затем ем».

Сколько бы он ни ворчал про себя, но ясно понимал — лошади его спасли. Лошади — и два дурня при табуне, с которыми он делит драную палатку. Мотр-лошадник и Маурх-дубина. Беглец благополучно преодолел путь от моста у деревни молчальников до развилки: дорога была простой, не заблудишься. Золото в мешке становилось все тяжелей, а провизия — все легче. Потом еда и вовсе кончилась, а Клоп несколько дней торчал рядом с огромным походным лагерем. Беглец валялся среди камней, высматривал сам не зная чего, и ломал голову. Нужно было как-то миновать горских воинов и обслугу, имперских строителей и выйти на Долинный Тракт. Если бы Клопу это удалось, то он прокрался бы по дороге ночами, обходя стороной попадающиеся навстречу села. А потом вышел бы из долины, дошел до первого города и зажил как господин. Вот только не вышло: лагерь, приткнувшийся у моста через неширокую, но свирепую речку, обойти не получалось.

Он уже совсем отчаялся, когда приметил парочку недотеп, изо-дня в день выгоняющих пастись табун. Свежая трава вокруг лагеря давно кончилась, а отгонять лошадей далеко от стоянки пастухи боялись. Вот и паслись худющие животины на одном и том же исхоженном чахлом лужку. Плешивый Мотр ходил меж лошадей, оглаживая худые бока, едва не плача в бороду. Маурх-дубина глядел на приятеля и тяжко вздыхал.

Клоп смотрел на них из-за камней день, другой. Брюхо липло к хребту, в глазах мутилось — и беглец решился. Вытащил три серебрухи и зажал в кулаке. Спрятал котомку с добром под приметным валуном, надежно присыпал каменным крошевом, утоптал. Выкатился по склону горе-пастухам навстречу и пал в ноги. Замычал тоскливо, тыча пальцем в рот, другой рукой протягивая монеты. Плешивый как увидел серебро — аж затрясся весь. Смахнул монеты с ладони, за шкирку поднял и потащил к лошади.

С коровами-то, было дело, Клоп много знался: и дерьмо прибирал, и доил, и кормил. Вот и не почуял сперва подвоха. Потянулся потрепать животину по гриве — а та как куснет за плечо! Еле-еле успел выдраться! Лошадник заржал, паскудник, и хлопнул Клопа по спине.

— Работать будешь? За лошадками смотреть? — весело спросил плешивый, любуясь монетами на ладони.

Клоп радостно закивал, а второй — немолодой уже мужик — ткнул маленьким твердым кулачком под дых. Клоп рухнул на землю — удар был слабым, но и он сколько дней не жравши!? В четыре руки его быстро обыскали. Ничего не найдя, усадили на задницу. Плешивый схватил одну из лошадок, выглядевшую не такой заморенной, и пустился вниз.

— Ты откуда взялся? — принялся расспрашивать оставшийся табунщик.

Клоп только знай, мычал жалостливо, кивал в сторону гор и пожимал плечами. Дознатчику это быстро надоело, и он махнул на недомерка рукой. И сам принялся жалиться на жизнь, рассказывая, в какую переделку он, Маурх, с другом-лошадником Мотром попал в этих клятых горах. Тогда-то Клоп и узнал, что встреченные оборванцы — его старые знакомцы. Почти. Как оказалось, приятели недавно прислуживали тем дорожникам, чьи тела Клоп с остальными восставшими побросали в Колодец. Хозяев, получается, прибили, а слуги с лошадьми остались.

Клоп вспомнил побег из Старого Поста с пьяным в дым Книжником. Вспомнил, как их чуть не прирезал встреченный Пиво с дружками. Всё вспомнил. И встреченный по дороге вниз разоренный лагерь дорожников, и то, как соватажники с горящими глазами метались по стоянке, горланя во всю глотку и вспарывая тюки в поисках добра и браги с вином. И себя, радостного, вспомнил; как он упёр оттуда мешок овса.

Не иначе, сам Пагот-насмешник поставил этих двух на его пути. Клоп покосился на разговорившегося Маурха. Если табунщики узнают, что это он виноват в бедах их любимых лошадок, то забьют на месте. За тот украденный мешок овса еще и покуражатся напоследок. Поэтому главное — чтобы никто не признал в нем беглого колодезного раба. А кто его может признать? Из тех, кто отправился за горским золотом, в живых осталось только двое: он и Книжник. Но Арратоя увезли в другую сторону, а в горах зима настает быстро.

Размышления прервало появление плешивого Мотра. Он вел в поводу конягу, навьюченную мешками. Лошадник снял один из них и стал сыпать зерно на землю. Лошади, словно курицы, бросились на звук сыплющегося зерна и обступили счастливого Мотра. Клоп понял, что одну монету из трех плешивый спустил. Не на себя — на лошадок. Покосившись на Клопа, плешивый достал из-за пазухи горбушку хлеба и крупную луковицу и швырнул приблудышу. Клоп поймал скудную снедь, прижал к груди и отправился к реке.

Пожалуй, с этими двумя каши не сваришь. Не из чего будет её варить, кашу-то. Всё зерно на кляч спустят. Из болтовни Маурха беглец понял, что их подкармливают дорожные строители, которые сидят здесь сиднем уже невесть сколько. И дорогу до Колодца не строят, и уйти не могут: не велено. Покосившись на впалые щеки табунщиков, Клоп понял, что подачки у строителей скудные. Маурх сетовал, что и самих дорожных рабочих кормят жители ближайшего села по указу местного рекса. А строители делятся с лошадниками не по доброте душевной. Просто седмицу назад пала кобыла, которую тут же пустили в общий котел. Теперь все ждали, когда сдохнет следующая.

Клоп понял, что кормить его никто не будет. Трясти мошной не хотелось — показывать монеты нельзя. Клоп зачерпнул студеной воды из речки и вдоволь напился. Только затем откусил кусок хлеба. Беглец сидел на камушке, хрустел луковицей, чавкал хлебом и думал, что сделать такого, чтобы эта еда не стала последней? И придумал. Даром что ли столько коровников сменил в свое время?