Золотое рандеву - Маклин Алистер - Страница 48

— Еще не все потеряно, Сьюзен.— Из меня никогда не получится коммивояжера, тоскливо подумал я. Если бы я встретил в Сахаре человека, умирающего от жажды, я бы не сумел убедить его в том, что ему нужна вода.— Никогда не бывает так, чтобы все было потеряно.— Это прозвучало не более убедительно, чем моя первая попытка.

Я услышал скрип пружин и увидел, что Макдональд приподнялся на локте, его черные брови в знак удивления и озабоченности были приподняты. Боцмана разбудил, должно быть, плач Сьюзен.

— Все в порядке, Арчи,— сказал я.— Немного расстроена, только и всего.

— Извините.— Она выпрямилась и повернула залитое Слезами лицо в сторону боцмана.— Мне очень неловко. Я вас разбудила. Но ведь никакой надежды, не так ли, мистер Макдональд?

— Зовите меня просто Арчи,— очень серьезно сказал боцман.

— Хорошо, Арчи.— Она попыталась улыбнуться ему сквозь слезы.— Я просто страшная трусиха.

— Вы проводите весь день с родителями и не находите возможным рассказать им все, что знаете. Это называете трусостью, мисс? — укоризненно заметил боцман.

— Вы не отвечаете на вопрос,— не сдавалась, несмотря на слезы, Сьюзен.

— Я шотландский горец, мисс Бересфорд,— медленно начал Макдональд,— и обладаю даром своих предков. Страшным временами даром, без которого предпочел бы обойтись, но он у меня есть. Я могу сказать, что произойдет завтра или послезавтра, не часто, но иногда могу. Это ясновидение нельзя вызвать по заказу, оно приходит, и все тут. За последние годы я много раз предсказывал то, что должно произойти, и мистер Картер может вам подтвердить, что я ни разу не ошибся.— Я впервые об этом слышал. Боцман был таким же отпетым лгуном, как и я.— Все для нас кончится хорошо.

— Вы так думаете, вы действительно так думаете? — В ее голосе появилась надежда, отразилась она и в глазах. Медленная, размеренная речь Макдональда, наивность и искренность, написанные на загорелом лице, внушали доверие, уверенность, непоколебимую веру. И это было весьма впечатляющим. Вот, подумал я, тот человек, из которого получился бы замечательный коммивояжер.

— Я не думаю, мисс Бересфорд.— Опять сдержанная улыбка.— Я знаю. Наши неприятности приближаются к концу. Делайте так, как поступил я,— поставьте все до последнего цента на мистера Картера.

Он убедил даже меня. И я тоже стал уверен, что все уладится наилучшим образом, но потом вспомнил, на кого он рассчитывает. На меня. Я протянул Сьюзен носовой платок и сказал:

— Вытрите слезы и расскажите Арчи об этой работе.

— Вы что, собираетесь доверить свою жизнь этой штуке? — На лице Сьюзен застыло выражение ужаса, а в голосе была паника, когда она увидела, что я завязываю булинь вокруг пояса.— Да она тоньше моего мизинца! — Сьюзен была права: тонкий витой трос, не толще бельевой веревки, вряд ли был рассчитан на то, чтобы вызвать у кого-нибудь доверие. Он не особенно вдохновлял и меня, хотя я хорошо знал его свойства.

— Это нейлон, мисс,— успокаивающе объяснил Макдональд.— Точно такие же веревки альпинисты используют в Гималаях. Вы ведь не думаете, что они доверяют свою жизнь чему-то, в чем они абсолютно не уверены? Вы можете подвесить к одному концу этой веревки большой автомобиль, и она выдержит.— Сьюзен смерила было его своим коронным взглядом «вам легко говорить, не ваша жизнь подвергается опасности», но, прикусив губу, промолчала.

Часы показывали полночь. Если я правильно разобрался в циферблатах «Твистера», максимальное время задержки взрыва, которое можно было установить,— это шесть      часов. Предположим, Каррерас перехватит корабль точно      в намеченные пять ноль-ноль. По меньшей мере час ему нужен, чтобы скрыться. Таким образом, бомба могла быть приведена в боевую готовность только после полуночи.

Все было готово. Дверь лазарета я предварительно запер изнутри взятым у Тони Каррераса ключом, так что охранники не могли неожиданно войти в разгар событий.

Но если бы даже они что-то заподозрили и вломились внутрь, применив силу, у Макдональда на этот случай был пистолет.

Макдональд сидел на моей койке около иллюминатора. Мы с Марстоном перетащили его туда. Доктор Марстон, чтобы унять боль, сделал ему укол. Я получил в два раза большую дозу — ведь мне, в отличие от боцмана, в эту ночь нога должна была понадобиться, а ему только руки да плечи. А руки и плечи у Макдональда были в порядке. Самые сильные на «Кампари». У меня было такое чувство, что этой ночью мне потребуется вся сила. Только Макдональду было известно то, что было у меня на уме. Он единственный знал, что я намерен вернуться тем же путем, которым уходил. Остальные думали, что я собираюсь осуществить самоубийственный план нападения на мостик, и считали, что       если мне повезет, то вернусь я через двери лазарета. Но вряд ли кто-либо верил, что я вообще вернусь. Атмосфера была отнюдь не праздничная.

Буллен уже проснулся и лежал на спине с мрачным и непроницаемым лицом. На мне был тот же вечерний костюм, который я одевал предыдущей ночью. Он еще не успел высохнуть и был покрыт коркой запекшейся крови. Я был босиком. В одном кармане у меня был складной нож, в другом — фонарик, завернутый в клеенку, на лице маска, на голове колпак. Нога болела, я чувствовал себя, как после тяжелого приступа лихорадки. Но это уже не в моей власти. Было сделано все, чтобы подготовиться как можно лучше.

— Свет! — скомандовал я Марстону.

Щелкнул выключатель, и в лазарете стало темно, как в могиле. Я отодвинул занавеску, открыл иллюминатор и высунул голову наружу.

Шел сильный дождь. Холодный, косой дождь с северо-запада. Капли через иллюминатор полетели на койку. Небо было черным, без единой звездочки. «Кампари» все еще качало, но это была ерунда по сравнению с минувшей ночью. Корабль шел со скоростью примерно двенадцать узлов. Я вывернул шею и посмотрел вверх. Там никого не было. Высунувшись, насколько это было возможно, я посмотрел вперед и назад. Если в ту ночь на «Кампари» где- то и горел свет, то я его не увидел.

Можно было действовать. Я поднял бухту нейлонового каната и, убедившись, что он привязан к ножке койки, выбросил бухту наружу, в дождь и темноту. Сделав последнюю проверку другого каната, которым был обвязан я сам и конец которого держал в руках боцман, сказал:

— Ну, я пошел.

Для прощальной речи я должен был сказать что-нибудь более красноречивое, но это было все, что я смог придумать в тот момент. Капитан Буллен отозвался:

— Удачи, малыш.

Он мог сказать намного больше, если бы знал, что у меня на уме. Что-то буркнул и Марстон, но слов я не расслышал. Сьюзен вообще ничего не сказала. Стараясь не задеть раненую ногу, я пробрался через иллюминатор и повис снаружи, опершись о проем локтями. Я скорее чувствовал, чем видел боцмана, готового травить конец, завязанный у меня на поясе.

— Арчи,— тихо сказал я.— Повтори мне свои слова. Про то, что все кончится хорошо.

— Вы вернетесь раньше, чем мы осознаем, что вы ушли — бодро сказал он.— Вот увидите. И принесете назад мой нож.

Я нащупал канат, привязанный к койке, взялся за него двумя руками и заскользил вниз с той скоростью, с которой боцман успевал травить свой конец, и через пять секунд оказался в воде.

Она была темная и холодная, и у меня перехватило дыхание. После тепла лазарета шок от резкого изменения температуры был почти парализующим. На какое-то мгновение я невольно выпустил из рук канат. Когда осознал, что произошло, отчаянно начал его искать и таки поймал его. Боцман трудился в поте лица — неожиданная нагрузка, должно быть, едва не выдернула его из иллюминатора.

Но холод был не самое страшное. Если вы пережили первый шок, вы можете холод до определенной степени переносить, смириться с ним нельзя, но привыкнуть можно.

С чем нельзя смириться, так это с невольным заглатыванием больших порций соленой воды каждые несколько секунд. Именно это и происходило со мной. Я предполагал, что тянуться на канате рядом с кораблем, делающим двенадцать узлов,— занятие малоприятное, но я никогда не думал, что будет до такой степени плохо. Я не принял во внимание такой фактор, как волны.