Золотое рандеву - Маклин Алистер - Страница 40

— Вы видели,— по неизвестной мне самому причине я перешел на шепот,— там кто-нибудь есть?

— Я не успела рассмотреть. Это было так быстро.

Я выпрямился, прижал лицо к окну и начал пристально всматриваться. Темнота внутри была абсолютная до тех пор, пока еще один зигзаг молнии не осветил всю надстройку «Кампари». В первое мгновение я увидел свое лицо в маске и свои глаза, которые отразились в стекле» а затем я невольно вскрикнул, потому что увидел еще что-то.

— Что такое? — хрипло спросила Сьюзен.— Что случилось?

— А вот что.— Я вытащил фонарик Марстона, прикрыл его рукой и посветил через стекло внутрь.

Кровать стояла прямо у переборки, почти под иллюминатором. Сердан лежал одетый на кровати и как завороженный следил за лучом фонаря. Широко открытые, нёподвижно смотрящие глаза. Его седые волосы были не там, где они были раньше, они сдвинулись назад, приоткрыв его собственную шевелюру. Черные волосы со странной прядью седых волос почти посередине. Черные волосы с седой прядью? Где я видел кого-то с такими волосами? Когда слышал об обладателе таких волос? И вдруг меня осенило: именно «когда», а не «где». Я знал ответ. Я погасил фонарь.

— Сердан! — В голосе Сьюзен было потрясение, удивление и полное непонимание.— Сердан! Связан по рукам и ногам, привязан к кровати, так что не может пошёвелиться. Сердан! Но нет, нет! — Она готова была все бросить.— О, Джонни, что все это значит?

— Я знаю, что все это значит.— Несомненно, я точно знал, что это значило, но лучше бы мне этого не знать. Это мне раньше только казалось, что боюсь, когда я лишь догадывался. Но время догадок прошло, господи, уже прошло. Сейчас я знал истину, и эта истина была гораздо хуже, чем все мои предположения. Я подавил в себе появившееся чувство паники и сухими губами бесстрастно произнес:

— Вы когда-нибудь грабили могилу?

— Я когда-либо...— она замолкла, а когда заговорила опять, в ее голосе были слезы.— Мы оба измучены, Джонни. Пошли вниз. Я хочу вернуться в лазарет.

—У меня для вас новость, Сьюзен. Я не сумасшедший. Но я не шучу. И надеюсь, что могила не пустая, — я схватил ее за руку и увлек за собой. В этот момент снова вспыхнула молния и осветила ее глаза, полные страха. Интересно, Какой ей показались мои глаза?

9. Четверг. 22.00 — полночь.

Из-за темноты, моей поврежденной ноги, беспрерывных вспышек молний, дикого завывания ветра, раскачивания «Кампари» и необходимости предпринимать максимальную предосторожность при движении нам понадобилось добрых пятнадцать минут, чтобы добраться до трюма номер четыре, расположенного в дальнем конце кормы. И когда мы прибыли туда, отодвинули брезент; оторвали пару досок и заглянули вниз в мрачные глубины трюма, я отнюдь не обрел уверенность, что очень рад достигнутой цели.

Вместе с некоторыми инструментами по пути из склада боцмана я прихватил электрический фонарь, и хотя он давал не очень много света, его было достаточно для того, чтобы увидеть, что на полу трюма был совершенный беспорядок. Груз был закреплен после выхода в море из Карраччо, но он не был закреплен с учетом ураганных условий по той простой причине, что в случае плохой погоды «Кампари» обязательно уходил в противоположную сторону.

Но сейчас Каррерас вел корабль к центру тайфуна и либо не побеспокоился, либо просто забыл усилить крепление груза. Почти наверняка забыл, потому что трюм номер четыре представлял, мягко говоря, угрозу для жизни всех находившихся на борту, включая самого Каррераса и его людей. По крайней мере дюжина тяжелых ящиков, причем вес одного или двух из них измерялся тоннами, сорвалась и носилась по полу при каждом нырянии носа «Кампари», ударяя по очереди закрепленный груз в кормовой или носовой части трюма. Я считал, что это не шло на пользу носовой переборке. Но как только курс «Кампари» изменится и вместо килевой качки начнется бортовая, да еще учитывая приближение к центру тайфуна; массивный груз этих катающихся ящиков начнет штурмовать борта корабля. А дальше — гнутые листья обшивки, сорванные заклепки и гибельная для судна течь.

Положение ухудшалось тем, что люди Каррераса не потрудились убрать разбитые и раздробленные боковые стенки контейнеров, в которых они сами и их орудия были погружены на борт. Теперь они также носились по полу и постепенно уменьшались в размерах, по мере того как взбесившиеся контейнеры крушили ими переборки, пиллерсы и закрепленный груз. Не менее пугающей составной всего этого ужаса был скрежет по стальному полу обтянутых железными полосами контейнеров« пронзительный, гнусный, сводящий зубы визг, который закономерно и всякий раз неожиданно оканчивался резким ударом, сотрясавшим весь трюм, когда контейнеры натыкались на прочную преграду. И вся эта какофония усиливалась в десять раз в гулкой грохочущей полости трюма. Я бы, пожалуй, не выбрал пол этого трюма местом для послеобеденного отдыха.

Посветив на вертикальный стальной трап, уходящий в недра трюма, отдал фонарь Сьюзен.

— Спускайтесь вниз,— сказал я.— И ради всего святого не отпускайте лестницу. Там внизу, на высоте трех футов от пола, находится отражательная перегородка, зайдите за нее. Там вы будете в безопасности.

Я посмотрел, как она медленно спускалась вниз, затем попытался пристроить две доски над своей головой на прежнее место—нелегкая работа для одной руки — и оставил их так.

Конечно, они могли и съехать обратно, и даже свалиться в трюм. Но на этот риск я вынужден был пойти, ибо закреплялись они только сверху, как и брезентовый чехол. Так что с этим я ничего не мог поделать. Если кому-то взбредет в голову выйти в такую ночь — особенно если учесть, что Каррерас не натянул штормовые леера,— то скорее всего безумец даже не заметит болтающегося конца брезента, а если и заметит, то пройдет мимо или, в худшем случае, закрепит его. Если же кто-нибудь окажется настолько любопытен, что сдвинет доски, тут уж ничего не попишешь.

Я спустился медленно вниз, — мнение Марстона о его обезболивающем средстве намного выше, чем мое,— и присоединился к Сьюзен, которая уже была внизу, за перегородкой. Здесь, в глубине, грохот усилился вдвое, а зрелище толкающихся по трюму контейнеров выглядело еще страшнее.

— Где же гробы? — спросила Сьюзен. Я ведь сказал ей лишь, что мы собираемся обследовать некие гробы. Я не мог заставить себя сообщить ей, что мы могли в них обнаружить.

— Они упакованы. В деревянном ящике. На другой стороне трюма.

— На другой стороне! Она повернула голову и направила свет фонаря на катающиеся обломки и ящики, которые с визгом и грохотом носились по полу.— На другой стороне! Да нас расплющит еще до того, как мы пройдем полпути.

— Вполне вероятно, но я не вижу другого выхода. Подождите меня минутку.

— Вы! С вашей ногой! Да вы еле ковыляете. Нет! — прежде чем я мог остановить ее, она перепрыгнула через отражательную перегородку и бросилась бегом через трюм. Она то и дело спотыкалась о рассыпанные обломки, но каждый раз ей удавалось сохранить равновесие — вовремя остановиться или ловко увернуться, когда на нее несся контейнер. Она была проворна и легка, это надо признать, но измученная морской болезнью, утомленная постоянной сильной качкой «Кампари», она не должна была добраться на другую сторону. Но Сьюзен это сделала, и я увидел, как она размахивает фонарем в другом конце трюма. Восхищение мое ее смелостью могло сравниться разве только с раздражением, связанным с ее поступком. Что она собиралась делать с этими гробами, когда найдет? Принести их обратно по одному под мышкой? Но их там не оказалось, так как, осмотрев все, она отрицательно покачала головой. Затем она побежала назад, а я попытался предостеречь ее криком, но крик застрял в горле, обратившись в шепот, правда, она не услышала бы и крика. Громыхающий контейнер, приведенный в движение неожиданным сильным креном «Кампари», когда тот зарылся носом в очень крутую впадину между волнами, ударил ее в спину, сбил с ног и потолкал перед собой, как будто был наделен человеческой, вернее бесчеловечной склонностью к злу и вознамерился раздавить ее о переднюю переборку. И только в последний миг перед тем, как она должна была погибнуть, «Кампари» выровнялся, контейнер с визгом остановился в ярде от переборки, а Сьюзен осталась неподвижно лежать между ними. Я находился от нее, по крайней мере, в пятнадцати футах, но совершенно не помню, как преодолел расстояние от отражательной перегородки до того места, где она лежала, и обратно, но я это сделал, ибо неожиданно мы оба оказались в безопасном месте, и она прильнула ко мне, как будто я был ее последней надеждой во всем мире.