Посмертные записки Пиквикского клуба - Диккенс Чарльз - Страница 68

• Предыдущая
• 68/221
• Следующая

– Будьте покойны, – отозвался мистер Уинкль. – Они делают стойку?

– Нет, нет! еще нет! тише! тише!

Они осторожно подвигались вперед и подошли бы очень тихо, если бы мистер Уинкль, совершая какие-то весьма сложные манипуляции со своим ружьем, случайно не выпалил в самый критический момент над головой мальчика, как раз в то самое место, где находился бы мозг рослого дозорщика, будь тот на месте мальчика.

– Да на кой черт вы стреляли? – воскликнул старый Уордль, когда птицы улетели, нимало не пострадав.

– В жизни не видал такого ружья, – отвечал бедный мистер Уинкль, разглядывая замок, как будто это могло исправить дело. – Оно стреляет само. Стреляет, да и только.

– Стреляет, да и только! – повторил Уордль слегка раздраженным тоном. Хотел бы я, чтобы оно само что-нибудь застрелило.

– Оно и застрелит, сэр, – заметил дозорщик тихим пророческим тоном.

– Что вы хотите этим сказать, сэр? – сердито спросил мистер Уинкль.

– Ничего, сэр, ничего, – отвечал дозорщик, – а мать вот этого мальчика получит кое-какие блага от сэра Джеффри, если мальчик будет убит на его земле. Заряжайте, сэр, заряжайте.

– Отнимите у него ружье! – кричал из тачки мистер Пиквик, устрашенный мрачными намеками дозорщика, – Пусть кто-нибудь отнимет у него ружье, слышите?

Никто, однако, не вызвался исполнить приказание, и мистер Уинкль, бросив строптивый взгляд на мистера Пиквика, зарядил ружье и продолжал путь имеете с другими.

Мы вынуждены, опираясь на авторитет мистера Пиквика, заявить, что приемы мистера Тапмена отличались значительно большей осторожностью и осмотрительностью, чем приемы, усвоенные мистером Уинклем. Тем не менее это нисколько не умаляет значительного авторитета сего последнего джентльмена во всех вопросах, связанных со спортом; ибо, – как правильно замечает мистер Пиквик, – с незапамятных времен почему-то случалось так, что многие из наилучших и способнейших философов, которые были истинными светочами науки в области теории, оказывались совершенно неспособными применять эти теории на практике.

Метод мистера Тапмена, подобно многим нашим замечательнейшим открытиям, был чрезвычайно прост. С быстротой и проницательностью гения он сразу подметил, что нужно придерживаться двух важнейших правил: первое – стрелять так, чтобы не причинить вреда самому себе, и второе – стрелять так, чтобы не подвергать опасности окружающих; ясно, что наилучший способ, когда преодолена трудность самого выстрела, заключается в том, чтобы плотно зажмурить глаза и палить в воздух.

Случилось так, что, совершив этот подвиг, мистер Тапмен открыл глаза и увидел, как падала на землю подстреленная жирная куропатка. Он собирался поздравить мистера Уордля с неизменным успехом, но этот джентльмен приблизился к нему и с жаром пожал ему руку.

– Тапмен, – сказал пожилой джентльмен, – вы наметили именно эту птицу?

– Нет, – сказал мистер Тапмен, – нет.

– Наметили, – возразил мистер Уордль. – Я видел... я заметил, как вы ее выбрали... я обратил внимание на вас, когда вы подняли ружье и прицелились, и вот что я скажу: лучший стрелок не сделал бы этого с большим искусством. Вы вовсе не такой новичок, каким я считал вас, Тапмен, – вы охотились раньше.

Тщетно возражал мистер Тапмен с улыбкой самоотречения, что он никогда не охотился. Даже улыбка была принята как доказательство противоположного, и с этого дня его репутация была установлена. Это не единственная репутация, приобретенная с такою ловкостью, и столь счастливое стечение обстоятельств бывает не только во время охоты на куропаток.

Между тем мистер Уинкль палил, гремел и пускал дым, не достигая никаких осязательных результатов, достойных упоминания: то посылал заряд в воздух, то предоставлял ему скользить так низко над поверхностью земли, что жизнь двух собак все время находилась в некоторой опасности. Его манера стрелять как пример стрельбы фантастической – была очень изменчива и любопытна; как демонстрирование стрельбы в цель, она была, пожалуй, неудачна. Считается признанной аксиомой, что «всякой пуле своя доля». Если она применима в равной степени к дроби, то дробинки мистера Уинкля были несчастными подкидышами, лишенными естественных прав, обреченными скитаться по миру и обездоленными.

– Ну, – сказал Уордль, подходя к тачке и вытирая пот, струившийся по его веселой красной физиономии, – горячий денек, не правда ли?

– Да, что и говорить, – отозвался мистер Пиквик. – Солнце ужасно припекает, даже я это чувствую. Не представляю себе, каково приходится вам.

– Да. – сказал пожилой джентльмен, – довольно жарко. Но уже первый час. Видите вон тот зеленый холм?

– Конечно.

– Там мы будем завтракать. И клянусь Юпитером, мальчик с корзинкой уже там – точен, как часовой механизм.

– Совершенно верно, – просияв, сказал мистер Пиквик. – Славный малый! Сейчас дам ему шиллинг. Ну, Сэм, катите меня.

– Держитесь, сэр, – сказал мистер Уэллер, оживившись от предвкушения завтрака. – Прочь с дороги, кожаные гетры! Если вы дорожите моей жизнью, не опрокиньте меня, как говорил джентльмен вознице, когда тот вез его на Тайбурн[57].

И, разбежавшись, мистер Уэллер легко покатил своего хозяина к зеленому холму, ловко вывалил его у самой корзины и принялся ее распаковывать с величайшим проворством.

– Телятина в тесте, – беседовал сам с собой мистер Уэллер, раскладывая съестные припасы на траве. – Очень хорошая штука – телятина в тесте, если вы знаете леди, которая ее готовила, и совершенно уверены, что это не кошатина, а в конце концов не все ли равно, если кошка так похожа на телятину, что даже сами пирожники не могут отличить.

– Не могут, Сэм? – спросил мистер Пиквик.

– Не могут, сэр, – отвечал мистер Уэллер, прикасаясь рукою к шляпе. Когда-то я жил в одном доме с пирожником, сэр, и очень он был хороший человек – регулярная голова вдобавок, – паштеты умел выделывать из чего угодно. «У вас много кошек, мистер Брукс», – говорю я ему, когда подружился с ним. «Да, говорит, у меня их очень много», – говорит. «Должно быть, очень любите кошек», – говорю. «Не я, а другие любят, – говорит и подмигивает мне, – а впрочем, сейчас не их сезон, подождем зимы», – говорит. «Не их сезон!» говорю. «Да, говорит, фрукты в сезон – кошки вон». – «Что вы хотите этим сказать?» – говорю. «Что хочу сказать? – говорит. – Да то, что я никогда не войду в союз мясников, чтобы повышать цену на мясо, – говорит. – Мистер Уэллер, – говорит он, жмет мне руку очень крепко и шепчет на ухо: – Вы этого никогда не повторяйте, но все дело в том, чтобы их подсезонить. От этого они все превращаются в благородных животных, – говорит и показывает на очень хорошенького серого котенка, – и я их сезоню под бифштекс, телятину или почки, смотря по спросу. Я вам больше скажу, – говорит он, – телятину я могу сделать бифштексом, бифштекс – почками, либо и то и другое – бараниной в один момент, как только изменится спрос на рынке и аппетиты потребуют разнообразия».

– Должно быть, это был очень изобретательный молодой человек, Сэм, – заметил с легкой дрожью мистер Пиквик.

– Вот именно, сэр, – ответил мистер Уэллер, продолжая выгружать корзину, – и паштеты были прекрасные. Язык – очень хорошая штука, если это не женский язык. Хлеб, окорок ветчины – ну и картина!.. Холодный ростбиф нарезанный – очень хорошо! А что в этих глиняных кувшинах, молодой повеса?

– В одном пиво, – сказал мальчик, снимая с плеча две больших глиняных бутыли, связанные кожаным ремнем, – в другом холодный пунш.

– А завтрак получился очень недурной, – заметил мистер Уэллер, с большим удовлетворением обозревая расставленные им закуски. – Ну-с, джентльмены, милости просим, как сказали, примкнув штыки, англичане французам.

Второго приглашения не понадобилось, чтобы побудить компанию воздать должное трапезе; не пришлось также настаивать, чтобы мистер Уэллер, рослый дозорщик и двое мальчиков расположились на траве неподалеку и начали уничтожать соответствующее количество яств. Старый дуб предоставил свою тень охотникам, а перед ними расстилалась широкая перспектива полей и лугов, пересеченных живыми изгородями и пышно декорированных лесом.

• Предыдущая
• 68/221
• Следующая