Выбери любимый жанр

Посмертные записки Пиквикского клуба - Диккенс Чарльз - Страница 105


Изменить размер шрифта:

105

Лишь только пошевелили дрова, как посыпались мириады сверкающих искр. Багровое пламя разлило яркий свет, который проник в самые дальние углы комнаты, и отбросило веселый отблеск на все лица.

– Теперь затянем песню, рождественскую песню, – сказал Уордль. – Я вам спою одну, если никто не предлагает лучшей.

– Браво! – воскликнул мистер Пиквик. – Налейте стаканы! – крикнул Уордль. – Пройдет добрых два часа, раньше чем вы увидите дно этой чаши сквозь темно-красный уосель. Наполните стаканы и слушайте!

Затем веселый старый джентльмен без дальнейших разговоров запел приятным, звучным, сильным голосом:

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ГИМН

Что весна мне!
Пусть под ее крылом
Расцветают цветы в полях.
Но под утро холодом и дождем
Она все их развеет в прах.
Вероломный эльф не знает себя,
Не знает, что верен часок,
Улыбается он, навек губя
Беззащитный первый цветок.
Что мне солнце!
Пусть за тучи, в свой дом
В летний день идет отдыхать.
Мне и так легко, не стану о нем
Я скорбеть и к нему взывать.
Его сын любимый – жестокий бред
По следам горячки идет.
Коль сильна любовь, недолго согрет...
Это каждый – увы! – поймет.
Лунный свет порой осенних работ,
Пронизая ночную тень,
Мне милей и больше меня влечет,
Чем бесстыдный и яркий день.
Но увижу – лист на земле лежит,
И на сердце тоска легла.
Опадают листья – сердце щемит,
Разве осень тогда мила?
Я веселым святкам гимн пою.
Золотая пришла пора!
В честь ее я чашу налил свою
И тройным встречаю «ура».
Распахнем мы дверь принять Рождество,
Старика совсем оглушим.
Пока есть вино, потешим его
И друзьями простимся с ним.
Как всегда, он горд, и к чему скрывать
Загрубелую сеть рубцов!
Не позор они – их легко сыскать
На щеках лихих моряков.
И я славлю вновь, и песня звонка –
Пусть гудит и дом и земля, –
Этой ночью славлю я старика –
Четырех времен короля.

Этой песне бурно аплодировали, ибо друзья и слуги составляют чудесную аудиторию, – в особенности бедные родственники были в подлинном экстазе. Снова подбросили дров в камин и снова наполнили стаканы уоселем.

– Какой снег! – тихо сказал один из слуг.

– Снег? – переспросил Уордль.

– Суровая, холодная ночь, – отозвался слуга. – И ветер поднялся. Он гонит снег по полю густым белым облаком.

– Что говорит Джем? – осведомилась старая леди. – Что-нибудь случилось?

– Нет матушка, – ответил Уордль. – Он говорит, что поднялась метель и ветер холодный и пронизывающий. Я бы мог догадаться об этом по тому, как он гудит в трубе.

– А! – сказала старая леди. – Помню, такой же был ветер и так же шел снег очень много лет назад – за пять лет до того, как скончался бедный ваш отец. Тогда тоже был сочельник, и помню, что в тот самый вечер он нам рассказывал историю о подземных духах, которые утащили старого Гебриела Граба.

– Какую историю? – спросил мистер Пиквик.

– О, пустяки! – отозвался Уордль. – Историю о старом пономаре, которого будто бы утащили подземные духи, как думают здешние добрые люди.

– Думают! – воскликнула старая леди. – Да разве найдется такой смельчак, который бы этому не верил? Думают! Да разве вы не слыхали с самого детства, что его похитили подземные духи, разве вы ничего не знаете об этом?

– Отлично, матушка, если вам угодно – его похитили, – смеясь, сказал Уордль. – Его похитили подземные духи, Пиквик, и конец деду.

– О нет! – возразил мистер Пиквик. – Уверяю вас, не конец, потому что я должен узнать, как и почему, вообще все подробности.

Уордль улыбнулся, видя, что все вытянули шеи, чтобы лучше слышать; щедрой рукой налив уоселя, он выпил за здоровье мистера Пиквика и начал следующий рассказ...

Но да помилует бог наше писательское сердце – в какую длинную главу дали мы себя втянуть! Заявляем торжественно: мы совсем забыли о таких пустячных ограничениях, как главы. Но так и быть, подземного духа мы выпустим в новой главе. Подземные духи – на сцену, и никакой им пощады, леди и джентльмены!

ГЛАВА XXIX.

Рассказ о том, как подземные духи похитили пономаря

«В одном старом монастырском городе, здесь, в наших краях, много-много лет назад – так много, что эта история должна быть правдивой, ибо наши прадеды верили ей слепо, – занимал место пономаря и могильщика на кладбище некто Гебриел Граб. Если человек – могильщик и постоянно окружен эмблемами смерти, из этого отнюдь не следует, что он должен быть человеком угрюмым и меланхолическим; наши могильщики – самые веселые люди в мире; а однажды я имел честь подружиться с факельщиком, который в свободное от службы время был самым забавным и шутливым молодцом из всех, кто когда-либо распевал залихватские песни, забывая все на свете, или осушал стакан доброго крепкого вина одним духом. Но, несмотря на эти примеры, доказывающие обратное, Гебриел Граб был сварливым, непокладистым, хмурым человеком – мрачным и замкнутым, который не общался ни с кем, кроме самого себя и старой плетеной фляжки, помещавшейся в большом, глубоком кармане его жилета, и бросал на каждое веселое лицо, попадавшееся ему на пути, такой злобный и сердитый взгляд, что трудно было при встрече с ним не почувствовать себя скверно.

Как-то в рождественский сочельник, незадолго до сумерек, Гебриел Граб вскинул на плечо лопату, зажег фонарь и пошел по направлению к старому кладбищу, ибо ему нужно было докончить к утру могилу, и, находясь в подавленном состоянии духа, он подумал, что, быть может, развеселится, если тотчас же возьмется за работу. Проходя по старой улице, он видел через старинные оконца яркий огонь, пылавший в каминах, и слышал громкий смех и радостные возгласы тех, что собрались возле них; он заметил суетливые приготовления к завтрашнему пиршеству и почуял немало аппетитных запахов, которые вырывались с облаком пара из кухонных окон. Все это было – желчь и полынь для сердца Гебриела Граба; а когда дети стайками вылетали из домов, перебегали через дорогу и, не успев постучать в дверь противоположного дома, встречались с полдюжиной таких же кудрявых маленьких шалунов, толпившихся вокруг них, когда они взбирались по лестнице, чтобы провести вечер в рождественских играх, Гебриел Граб злобно усмехался и крепче сжимал рукоятку своей лопаты, размышляя о кори, скарлатине, молочнице, коклюше и многих других источниках утешения.

В таком приятном расположении духа Гебриел продолжал путь, отвечая отрывистым ворчанием на добродушные приветствия соседей, изредка попадавшихся ему навстречу, пока не свернул в темный переулок, который вел к кладбищу. А Гебриел мечтал о том, чтобы добраться до темного переулка, потому что этот переулок в общем был славным, мрачным, унылым местом, куда горожане не очень-то любили заглядывать, разве что средь бела дня и при солнечном свете; поэтому он был не на шутку возмущен, услышав, как юный пострел распевает какую-то праздничную песню о веселом рождестве в этом самом святилище, которое называлось Гробовым переулком еще в дни старого аббатства и со времен монахов с бритыми макушками. По мере того как Гебриел подвигался дальше и голос звучал ближе, он убеждался, что этот голос принадлежит мальчугану, который спешил присоединиться к одной из стаек на старой улице, и для того, чтобы составить самому себе компанию, а также приготовиться к празднеству, распевал во всю силу своих легких. Гебриел подождал, пока мальчик не поравнялся с ним, затем загнал его в угол и раз пять или шесть стукнул фонарем по голове, чтобы научить его понижать голос. Когда мальчик убежал, держась рукой за голову и распевая совсем другую песню, Гебриел Граб засмеялся от всей души и, придя на кладбище, запер за собой ворота.

105
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело