Голые чувства (СИ) - Рымарь Диана - Страница 35

Улыбке Слады позавидовали бы даже модели, рекламирующие зубную пасту, настолько широкой она была.

Служанка разрезала утку, разложила по тарелкам и разнесли каждому.

— А че ты так лыбишься? — вдруг спросил Антон, сидевший напротив.

— Сын! — рявкнул Хватов.

— Не, ну а че она так лыбится? Утку никогда не видела?

— Успокойся… — процедил его отец и стал разрезать ножом мясо.

На минуту всё затихло, а потом Данил попытался как-то загладить ситуацию:

— Слада, какой ты хочешь салат? Я попросил приготовить несколько…

— Отец, да что ты с ней цацкаешься? Пусть жрет, че дали. Нафиг она вообще тебе упала? — А потом повернулся к Сладе. — Ты тут ненадолго, в курсе?

— В курсе, — кивнула Слада неожиданно даже для самой себя. — Уйду, когда скажут.

— Выйди вон, Антон! — скомандовал Хватов похоронным голосом.

Когда его сын ушел, Слада тоже попыталась встать:

— Я не голодна, можно я пойду?

— Сиди и ешь! — прорычал Хватов.

Сам же вскочил с места и ринулся вслед за сыном.

Есть после такого Слада решительно не могла. Посчитала, что достаточно пострадала за желание Хватова-старшего соблюсти правила приличий и пошла в свою комнату.

По дороге услышала, как сын и отец ругались в его кабинете.

«О-о-о…» — мысленно застонала.

Кажется, она своей злосчастной улыбкой сделала только хуже. Вон как орут, даже за дверью слышно. Впрочем, дверь-то в кабинет Данила и не заперта.

Слада прокралась поближе на цыпочках и застыла, подслушивая:

— Либо ты начинаешь уважать других людей, либо я превращу твою жизнь в ад! — шипел на сына Хватов.

— Моя жизнь — уже ад, — не остался в долгу Хватов-младший.

— Хорош ад! Живешь в огромном доме, комп игровой, экран на полстены, самые разные гаджеты, брендовое шмотье, которое ты не бережешь, гироскутер, лучшие репетиторы к твоим услугам, а ты их шлешь на три буквы, шельмец! Каждому бы ребенку такой ад… У меня в твои годы ничего похожего не было!

— Ой, пап, только не надо мне щас прогружать про свое голодное детство. Стухни уже!

— Ты обалдел так с отцом разговаривать?!

У Слады от голоса Данила мурашки по коже бежали, а его сыну хоть бы хны.

— А че? Че ты мне сделаешь? Ну че?

— Неделя без интернета!

— Ну и че? Переживу, не впервой…

— После школы сразу домой…

— Ты еще выпороть пообещай!

— Ты допросишься у меня…

— Только грозишься, а у самого кишка тонка меня выпороть…

— Засранец…

И тут она услышала звук падения чего-то тяжелого об пол.

— Ты че, свихнулся?! — взвизгнул Антон.

Слада отчетливо услышала свист ремня, удар о какую-то твердую поверхность, а потом новый визг мальчика.

Тут же ожило воспоминание из детства: как соседской девочке доставалось от отца ремнем. Здоровые синие полосы на плечах, руках, ногах… Кровоподтеки от бляхи. В минуты, когда подружка жаловалась ей на жестокого родителя, Миловой хотелось стать сильной-сильной и надавать этим же ремнем по морде обидчику.

И, сама не понимая зачем, она влетела в кабинет Хватова.

— Только грозишься, а у самого кишка тонка меня выпороть!

Никогда еще Хватов не чувствовал себя таким бессильным, как в тот момент, когда сын настолько открыто и гадко хамил ему. Шельмец совершенно его не боялся и не уважал. Окончательно от рук отбился. Маленький засранец отца в грош не ставил, унижал его женщину — и всё это открыто, напоказ.

Дикая, слепая ярость отключила самоконтроль Хватова всего на минуту… на одну вшивую минуту!

— Засранец! — заскрипел он зубами.

Руки вдруг зажили отдельной жизнью, мозг временно отключился. Хватов даже сам не понял, как отшвырнул стул, на котором сидел, как перемахнул через стол, стащил с себя ремень и замахнулся им на собственного сына.

Шельмец увернулся — ловко, шустро, будто только тем и занимался, что уворачивался от побоев. В результате Хватов врезал ремнем по стулу, где еще секунду назад сидел Антон.

Сын метнулся в сторону двери, пробежал мимо дивана, попытался обогнуть преграждавшее путь кресло, но не вовремя обернулся на преследователя, не вписался и рухнул прямо на мягкий подлокотник. Хватов настиг его, замахнулся и… тут сбоку промелькнуло нечто с распущенными черными волосами, и это нечто вдруг накрыло Антона собой за секунду до того, как на засранца должна была обрушиться кара.

Кожаный ремень громко хлестнул по девичьей спине.

— Слада! — охнул Данил, когда было уже слишком поздно.

Он замер на месте, нервно сглотнув.

Сын бросился в сторону из-под своей спасительницы. Белоснежка попятилась, но оступилась о складку на ковре и со всего размаху грохнулась, приложившись затылком о стену. Осела на пол.

— Слада! — закричал Данил с надрывом и бросился к ней.

— Пап, я не виноват! — вдруг возник рядом с ним сын.

— Чтоб глаза мои тебя не видели! — рявкнул Хватов и наклонился к Белоснежке. — Ты как? Сильно ударилась?

— Ой-ой, — простонала она, открыв глаза.

— Больно, маленькая?

Хватов опустился рядом с ней на колени, ощупал ее затылок, почувствовал пальцами зарождавшуюся шишку. Поднялся, недолго думая, подхватил Сладу на руки и потащил вниз, на кухню.

Рявкнул на повара и помощника, и те тут же вылетели вон. Посадил драгоценную девочку на стул, а сам достал из холодильника лед, завернул в полотенце и приложил к ее затылку.

— Как себя чувствуешь? — спросил каким-то глухим, неестественным голосом.

— Голова гудит, но в целом нормально, — тихо ответила Слада.

— Сильно гудит?

— Не очень…

Хватов громко выдохнул.

Поставил стул рядом и продолжил держать лед на шишке, свободной рукой придерживая волосы Белоснежки.

Сердце билось в груди до такой степени яростно и быстро, что у Хватова в висках стучало. Шутка ли, чуть не угробил девчонку просто так. И не какую-нибудь, а самую-самую любимую. Сколько людей так погибает? Простейшая бытовая травма вполне могла закончиться катастрофой.

Он никогда не бил женщин и меньше всего хотел бы причинить боль именно этой конкретной женщине. Самой дорогой, какая у него была. Той, кому и намека на предательство простить не мог.

Не мог простить, и всё тут.

После того случая с женихом Белоснежки стоило Хватову увидеть ее, как кровь мгновенно вскипала. Хотелось крушить мебель, делать гадкие вещи, о которых потом обязательно пожалеет.

Сохранять контроль над собой стоило неимоверных усилий, поэтому Данил и держался от Слады подальше. Максимум — полчаса общения в день, в основном за едой. Но и домой отпустить не мог; от одной мысли, что Милова исчезнет, становилось тошно.

Слада всё это время вела себя так, будто была даже рада резкому похолоданию в их отношениях. Это добивало окончательно, резало изнутри, бесконечно мучило.

И всё равно обидеть ее не хотел, тем более полоснуть ее по спине ремнем.

У нее же такая нежная кожа, она же вся безумно нежная, для любви созданная…

— Слада, покажи спину, — потребовал он тут же.

Она нехотя позволила ему задрать свою кофточку. Под ней показалась красная полоса, которая очень скоро превратится в здоровенный синяк. Полоснул от всей души…

Хватову тут же стало еще больше не по себе, как будто это не ей, а ему по спине досталось.

Злость на себя и полная неспособность что-либо изменить в четыре руки принялись его душить.

— Вот же… — скривился он. — Извини, что так вышло. Но какого хрена ты полезла, куда не просили, а?

— Я…

Слада замолчала на пару секунд, а потом опустила кофту и зафырчала на Хватова:

— А не надо бить детей!

— Ты что? — охнул Данил. — Ты думаешь, я этого сучка маленького бью, что ли? Да если бы я его бил, он, может быть, таким оболтусом и не вырос бы. Я первый раз.

— Он ребенок! Нельзя бить детей, они ведь не могут дать сдачи! — заявила Милова с чувством.

И это был, пожалуй, первый раз, когда она всерьез принялась с ним спорить.