Десерт по имени Аля (СИ) - Рымарь Диана - Страница 44

— Но у меня же работа…

— Солнышко, ну какая работа? Возьми отпуск!

— Я сейчас не могу в отпуск, у меня заказов одной рекламы в «Вишенке» на весь следующий месяц…

— Откажись! — в моем тоне против желания появляются стальные ноты.

— Как же я откажусь? Я за это получила оплату!

— Верни деньги, — предлагаю самый очевидный исход дела.

— Я не могу их вернуть, я их уже потратила!

Она поворачивается ко мне, прищуривает глаза, продолжает строго:

— И потом, это же моя репутация! Я с этими людьми надеюсь на долгосрочные перспективы…

— Какие к чертям перспективы, Аля? Ты думаешь, я тебя в Краснодаре оставлю, что ли? Да никогда! Тебе эти перспективы не нужны. Я — твоя перспектива!

Что-то в ее взгляде неуловимо меняется.

— Ты хочешь сразу забрать меня в Пермь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Конечно! Вернемся домой и будем нормально жить. А ты, если хочешь, веди свой инстаграм, только в семье добытчик — я, запомни это. Фотографируй ради удовольствия, если так уж нравится. Кстати, когда пойдут дети, тебе вообще будет не до того! Ну? Мы друг друга поняли?

Думал, начнет спорить, придется ей опять расписывать по пунктам очевидные вещи, но она не стала. Просто кивнула:

— Да, мы друг друга поняли…

— Вот и хорошо, моя девочка, вот и прекрасно!

Я целую Алю лоб, нос, щеки, постепенно добираюсь до губ. Продолжаю изучение ее рта языком, и тут понимаю, что снова ее хочу. Боже, неужели во мне еще остались какие-то силы? Мистика, не иначе. Укладываю жену под себя, пытаюсь коленом развести ей ноги и чувствую, как в грудь упираются ее кулаки. Это меня лишь раззадоривает, в то же время понимаю — надо бы прислушаться. Не ровен час, замучаю девчонку своей любовью.

— Миш, хватит!

— Хватит так хватит… — соглашаюсь скрепя сердце, хотя настоять хочется до дрожи.

Ладно, я сильный, я могу потерпеть до утра. До очень-очень раннего утра. Или не могу? Черт! Кажется, все-таки не могу…

— Аль, я в душ!

Решаю покинуть мою голубку до того, как желание овладеть ею станет нестерпимым. Долго стою под горячими струями, смывая с кожи последствия страстных контактов. Потом растираю кожу полотенцем, накидываю халат и выхожу.

Вдруг обнаруживаю, что постель пустая. Али в ней больше нет.

— Родная? — зову ее громко.

В ответ тишина. Я прохожу по всему номеру. Но ни в гостиной, ни в коридоре ее нет. В полном шоке заглядываю даже в шкаф. Возвращаюсь в прихожую и вижу, что на вешалке с верхней одеждой Алиной куртки нет, зато на тумбе лежит написанная на салфетке записка:

«Извини меня, это было ошибкой. Прощай!»

Достаю телефон, набираю ее номер. Идет гудок и сброс. Снова звоню — и снова сброс. Она не возьмет трубку, она всё сказала в записке.

Осознание прибивает меня к месту бетонной плитой.

Нужен я ей… Ага, как же! Как рыбе зонтик, как собаке пятая нога, как козе баян, как зайцу кружево… Я-то думал, что она что-то там переосмыслила, осознала, раз ко мне пришла. Похоже, я все ее чувства ко мне сам себе и придумал. Не любит … И уже не полюбит. Я в ее жизни лишняя фигура.

Возвращаюсь в спальню, падаю в кровать. Она всё еще пахнет ею. Вдыхаю аромат полной грудью и понимаю — последний раз мне такое счастье перепало. От осознания этого мне хочется сдохнуть.



Несколькими минутами раньше:

Аля

— Полный аут! — бурчу себе под нос, пытаясь натянуть то, что осталось от комбинезона, который, между прочим, еще возвращать. — Вот же гризли неуклюжий!

Кое-как сцепляю разорванные края лифа булавкой. Трусики и колготки никакому восстановлению не подлежат. Запихиваю их в сумку, хватаю куртку — и прочь из логова разврата.

«Вот же ж дурища! Вот же ж кретинка!» — ругаю себя.

С другой стороны, что с Михаила взять, он всегда таким был. Да, стал ласковее, но и только. Все-таки я ожидала от него другого, совсем другого.

Пока бегу к лифту, меня провожает неодобрительным взглядом какая-то парочка. В холле на меня пялится администратор. Выскакиваю на улицу и только тут перевожу дыхание. К счастью, возле гостиницы дежурит такси. Прыгаю на заднее сиденье, даже не спросив, свободно ли.

— Куда едем, красавица? — слышу легкий кавказский акцент.

В салоне включается свет, и водитель поворачивается ко мне.

— Ой… Тебя обидел кто?

— С чего вы взяли? — хмурюсь.

Водитель тоже хмурится.

— Ты себя в зеркало видела, красавица? Кстати, здесь недалеко отделение полиции, хочешь, бесплатно отвезу. Но в свидетели не пойду, так и знай!

— Не нужно в полицию! Отвезите меня домой!

Называю адрес.

Водитель морщится, но машину заводит и поворачивает в нужном направлении.

— Дуры-бабы… — слышу, как он бурчит это себе поднос.

«Господи, неужели так паршиво выгляжу?»

Достаю пудреницу, вглядываюсь в свое отражение и невольно охаю. Блеск для губ размазан по лицу ровным слоем, тени растерты, волосы до такой степени растрепаны, что тюк соломы по сравнению с ними — верх аккуратности. Шея в засосах и, кажется, Михаил умудрился оставить синяк на щеке… или это тоже засос. Короче, звезда пленительного счастья. Неудивительно, что меня захотели отвезти в полицию.

Чуть позже замечаю, как ноет тело. Словно хочет разломиться на составляющие: руки отдельно, ноги тоже. Губы саднит, живот ноет после резких вторжений несдержанного великана. Чувствую себя так, будто во мне побывала целая рота солдат, а ведь он был один-единственный. Между ног до сих пор всё пульсирует, хотя должна признать, боль какая-то сладкая, томная. В последний раз я так себя чувствовала во время нашего с Михаилом медового месяца.

Эх, сколько же надежд я на него тогда возлагала! Не счесть их, надежд этих. Вот и сейчас также.

«Какие к чертям перспективы, Аля?!» — кричит на меня Михаил в моей же собственной голове.

Невольно всхлипываю. Действительно, какие у меня могут быть еще перспективы, кроме как служить ему и нашим будущим детям. И без того достаточно погуляла. Пора в стойло.

Отчего-то сразу вспоминаются сказанные когда-то в гневе слова приемного отца:

— Женщина рождена подчиняться! Не будешь слушаться, я тебя сломаю!

И ведь ломал! Еще как ломал меня и остальных сестер. Эх, как они там, родные мои…

Первый год моей жизни с Михаилом мы довольно часто созванивались с теми, кто еще остался в «Отличной». Они думали, что мне повезло, у меня всё хорошо, я — любимица фортуны. Муж — красавец, совсем не старый и даже не грубый, словом, мужчина хоть куда. Сестры поздравляли меня с праздниками, желали счастья, спрашивали, как мой супруг. Ну не могла я им правду сказать, не могла жаловаться. Ведь я для них была воплощением надежды на то, что у них могут быть удачные браки и мужья будут их любить. А Михаил всё продолжал закручивать гайки, делать мою и без того сложную жизнь невыносимой.

В какой-то период общения с сестрами настал момент, когда в моих рассказах о семейной жизни не осталось ни слова правды. Я не хотела врать, но ровно так же не хотела, чтобы меня жалели. Потом попросту стало стыдно признаваться, какая я лгунья, и я свела наше общение на нет.

Без них мне было очень одиноко. Я безумно скучала, до сих пор скучаю. Мы с ними со всеми были родными, хоть и не по крови. Мы друг за дружку горой стояли, прикрывали перед приемными родителями, помогали. Жаль, в браке такая поддержка невозможна.

Когда такси подвозит меня к дому, я уже еле сдерживаю слезы. Молча кидаю деньги на сиденье и выбегаю на улицу. Родной подъезд встречает тишиной и темнотой. Наверное, лампочка снова перегорела. Иду к лифту, нажимаю на кнопку, но ничего не происходит.

— Чтоб ты весь проржавел, сволота! — пищу я, стуча по дверцам кабинки.

Кажется, снова сломался. Делать нечего, поднимаюсь на седьмой этаж пешком.