Избранница Золотого дракона. Часть 1 (СИ) - Снежная Марина - Страница 22

Принцесса так не походила на всех тех, кто всю жизнь окружал его. Казалась глотком свежего воздуха среди атмосферы интриг, лести и фальши, царящих при королевских дворах. Живая и непосредственная, не умеющая скрывать собственных эмоций и совершенно чуждая обычных женских уловок и жеманства. Наверное, она единственная из всего рода Серебряных драконов, к кому он при всем желании не мог относиться так, как к другим.

И вот теперь, когда он перешел последний рубеж, захватив столицу королевства ее отца, переступил порог дворца в качестве нового хозяина, от него требовалось наказать девушку за то, в чем, по сути, не было ее вины. Кирмунду пришлось напомнить себе, ради чего вообще затеял всю эту войну, искусственно взращивать в себе гнев, пока шел по направлению к покоям принцессы. И ему это даже начало удаваться. Вплоть до того момента, пока не переступил порог девичьих покоев и не увидел измученное личико и обращенные к нему сияющие прежним чувством глаза.

Почему она так смотрит? Разве не знает, что он сотворил с ее семьей, с ее королевством? То, что чувства Адалы к нему не изменились, вызывало внутри непонятное замешательство и стыд. Было бы проще, если бы она смотрела с ненавистью, проклинала, ненавидела.

Почему-то защемило сердце при виде явных признаков того, что девушка недавно перенесла тяжелую болезнь. И так худенькая, теперь она казалась практически бесплотной и едва на ногах держалась. На узком лице живыми были одни глаза, кажущиеся и вовсе огромными. И от их пронзительной, ничем не замутненной, какой-то детской чистоты собственная чернота в душе воспринималась еще непрогляднее.

Впервые Кирмунд ощутил ужас из-за всего, что натворил, посмотрев на себя будто другими глазами. Теми, что смотрели на него сейчас с затаенной надеждой и трепетом. Проклятая слабость. Ему пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы действовать по первоначальному плану. Мелькнула даже мысль, что если сумеет затушить свет в этих глазах, обращенных прямо к нему в душу, то больше никогда не будет подвержен досадному малодушию.

И он сделал все возможное, чтобы это произошло. Был намеренно груб, несдержан, унижал эту трогательную девочку всеми возможными способами, хотя внутри все странно противилось этому. Даже собственный зверь почему-то реагировал на нее иначе, чем на прочих женщин.

Нет, это не было страстью или похотью. Непонятное стремление защищать, будто своего детеныша. А еще, впервые после пробуждения драконьей крови оказавшись достаточно близко от принцессы, он осознал, насколько нравится ему ее запах. Неуловимо свежий, но словно неясный, не до конца оформившийся. Этот аромат вызывал в его звере странные эмоции, будто он признавал в девушке что-то близкое, родное. Ощущение, которому Кирмунд не мог найти объяснений. Но в этот раз дракон внутри него был ему явно не помощник.

Пришлось обращать на Адалу собственный гнев, хотя в нем было больше искусственного, чем настоящего. И это еще больше смущало. То, что рядом с этой девушкой ярость утихала и легче поддавалась контролю. Может, потому он и выпил так много, чтобы заглушить собственную совесть и решиться сделать все так, как считал правильным. Окончательно растоптать свет внутри юной принцессы.

До сих пор воспоминания о том, как именно прошла их брачная ночь, вызывали горький осадок. Он даже не решился утром в последний раз посмотреть ей в глаза. Неизвестно, что боялся там увидеть больше: остаток прежнего чувства или нечто полностью противоположное.

Целый год после окончания войны Кирмунд давал волю своему зверю. Едва не угробил все, что всю жизнь строил отец. Экономику государства, хорошие политические отношения с другими державами. Значительно расширившее свои пределы благодаря захвату соседей королевство трещало по швам. Чиновники, чувствуя вседозволенность, разворовывали казну, а король предавался оргиям в обществе Маррги и придворных повес.

Как ни странно, вернуть ему человеческий облик помог тот, на кого он и не рассчитывал. Ретольф Маранас. А ведь Кирмунд изначально мало доверял предателю, перешедшему на его сторону. Пусть даже тот прошел все проверки, какие ему устраивал. Чутье подсказывало королю, что не стоит слишком близко подпускать к себе того, кто уже однажды предал собственного господина. Но то, как вел себя лорд Маранас, не могло не удивлять.

Ретольф стал его совестью, гласом разума в том безумии, что окружало. Помогал стране окончательно не погрузиться в хаос, получая все больший авторитет среди советников и уважение придворных. А однажды, выбрав момент, когда Кирмунд еще не успел снова накачаться выпивкой, предоставил ему детальный отчет о ситуации в королевстве до войны и после. То, насколько сильно разрушилась экономика. Огласил безжалостные цифры, о которых напрямую не смел ему говорить никто из чиновников, зная буйный нрав короля. Это подействовало ушатом ледяной воды. Кирмунд в полной мере осознал, насколько мало оказался достоин наследия собственного отца и каким бездарным правителем стал.

— Мы можем что-то сделать, чтобы исправить это? — потирая раскалывающуюся от похмелья и обуревавших мрачных мыслей голову, спросил он тогда у Ретольфа.

И тот предложил реальный план выхода из кризиса. Продуманный, блестящий, смелый. Притом настолько действенный, что за следующие три года ситуация в королевстве стала стремительно улучшаться. Через несколько лет все и вовсе станет еще лучше, чем было в годы правления отца.

Нужно ли говорить, как сильно оценил Кирмунд вклад лорда Маранаса в это дело? Теперь он доверял ему безоговорочно, пусть и старался не показывать этого слишком явно. Если бы Ретольф хотел зла, разве бы помог в трудной ситуации? Это стало для него ключевым. Именно лорд Маранас помог Кирмунду понять, что с самого начала было не лучшим выходом позволить инстинктам стать ключевым в принятии решений. Напомнил о том, чему всю жизнь учил отец.

Теперь, размышляя о прошлом, Кирмунд в полной мере понимал, что именно инстинкт зверя, проснувшийся в отце, стал причиной его смерти. Мудрый и сдержанный правитель в одночасье превратился в дикого зверя, защищающего то, что считал своим по праву и отнятым у него. И что хорошего это принесло? Все закончилось реками крови и разрушением обеих могущественных держав. Кирмунд больше не намерен был повторять ошибок отца. После того переломного разговора он оставил безудержные попойки с друзьями и значительно ограничил общение с Марргой, несмотря на все ее попытки снова манипулировать им. У короля словно глаза открылись и он не намерен был снова становиться слепцом. Даже лорд Маранас поражался тому, как быстро Кирмунд сумел вникнуть в государственные дела и стать тем правителем, какого никто и ожидать не мог.

Оставалось еще кое-что, что продолжало грызть короля изнутри и не давало покоя. Что делать с той, кого он назвал женой и держал пленницей вдали от всех? Его терзало чувство вины перед этой девушкой за то, как повел себя с ней, за те слова, что наговорил. Сейчас, думая об этом, в полной мере сознавал, что повел себя тогда, как несдержанный юнец, вымещающий злость на том, кто никогда не смог бы ответить тем же. Покопавшись в собственных ощущениях, Кирмунд в полной мере осознал, что не собирался на самом деле поступать с девушкой так. Даже тогда, когда выплевывал те ядовитые слова, в глубине души знал, что не сможет. Убивать собственных детей только за то, что оказались не той крови, лишать их материнской любви.

Надеялся, что за четыре года, что Адала проведет в обители, ее обида стихнет, и они смогут все начать сначала. Пусть между ними всегда останется напряжение и никогда не будет любви, но по крайней мере, он станет относиться к ней с тем уважением, какого заслуживает статус супруги. Иногда ему приходило в голову, что можно будет попытаться ей все объяснить. То, что им двигало тогда. Но наверное, пробудившаяся кровь драконов изменила его слишком сильно. Кирмунд продолжал воспринимать подобные проявления, как постыдную слабость. Довольно будет и того, что станет обращаться с ней подобающим образом. В конце концов, он король и не обязан ни перед кем отчитываться за свои действия. Разве что перед самим собой, что порой не так легко, как кажется. Но о последнем никому знать не стоит.