Тринадцать ящиков Пандоры - Кошик Рафал - Страница 46

Во всем остальном она мыслила настолько в духе кораблей, насколько только может человек. Мне она нравилась.

— Доктор Ранганатан, — тихо сказал я. Кажется, она меня не заметила. Я повторил громче. Ответа не последовало.

Я сел перед ней. Она, должно быть, заметила движение, потому что вздрогнула и в панике огляделась.

— Извините, что напугал. Вы, кажется, в первый раз меня не услышали. Не бойтесь, мы друзья, — вы же помните меня, верно?

— Ты Икар Кейли, — сказала она.

Я улыбнулся.

— Да. Это я. Просто хотел спросить, как вы поживаете. Это ведь то, что делают друзья. Вы в последнее время не узнали чего-нибудь интересного?

— Чего-нибудь интересного?

— Чего-то неожиданного о черном карлике, странном излучении, новом объекте…

— Да, — перебила она. — Новый объект. Вчера обнаружили карликовую планету, которая вращается вокруг Ross 1015-В. Большая полуось около 20 астрономических единиц, небольшой эксцентриситет, диаметр… — Она перечисляла параметры просто по своей феноменальной памяти.

Значит, планета. И Торрес, вероятно, отправил туда десант, поскольку не хочет полагаться только на автоматизированные зонды. Я должен был знать. Я, черт побери, больше всех годился на роль пилота — если может быть пилот на корабле, который в пилотах не нуждается. Возможно, Торрес и был командиром, но я-то был оператором корабля — или заклинателем, как часто называли подобных мне. Я должен был знать обо всем, что хоть как-то способно повлиять на корабль, в идеале — о каждом нюансе этой миссии. Я подозревал, что полковник скрыл эту информацию от меня не для того, чтобы я не узнал, — он наверняка понимал, что рано или поздно я докопаюсь до правды. И промолчал просто из принципа.

Для Франческо Торреса я был почти что врагом.

Глядя во тьму, я представлял себе, как мог возникнуть черный карлик.

Я слышал, что ученые говорят об альтернативных вселенных, невероятно древних или с немного отличающимися фундаментальными константами, и о том, как они могут проникнуть сквозь барьер, отделяющий их от нашей вселенной, о капсулах пространства с ускоренным ходом времени, о сферах Дайсона[13] с чудовищным количеством вытекающего охлажденного газа… Мне лично больше всего понравился вариант, который любой эксперт назвал бы невозможным: локальные различия в термодинамике. Охлаждение белого карлика является чисто термодинамическим процессом, общим рассеиванием тепла; нет необходимости переписывать то, что мы знаем о звездной эволюции. Но что, если законы термодинамики не универсальны… Представьте себе последствия! Что, если циклы Пуанкаре, которые обычно по длительности превышают возраст нашей вселенной, могли бы проявляться локально и имели бы гораздо более краткий период?[14]

Это невозможно. Но я все равно любил эту теорию. И даже после одиннадцати месяцев нашего здесь пребывания вопросы появлялись один за другим.

Все это делало человеческие ссоры такими мизерными и несущественными. Что значит наша мелочная вражда перед лицом такой тайны? Кто мы сами, если то, за чем мы наблюдаем, не естественное явление, а порождение иной цивилизации, уровень развития которой выходит за пределы нашего понимания?

Однако я не был настолько наивным, чтобы думать, будто все смотрели на черного карлика с такими же радостью, трепетом и увлечением.

Взять, к примеру, Ранганатан: следует отдать должное ее гениальности, но ведь она напрочь лишена воображения. Ранганатан следует протоколам, которые она понимает интуитивно, астрофизика дается ей так же легко, как дыхание. Она осознает требующую решения проблему. Но ведь не представляет, что означает это открытие для человечества. Для нее это просто еще одно уравнение.

И это еще не худший вариант. Ранганатан — хороший человек, хоть и не совсем похожа на обычных людей.

Или, к примеру, Торрес. Он видит потенциальное оружие, ничего больше. Он наделен воображением — достаточным, чтобы представить себе, как мы инкапсулируем систему Чары и ускорим время, превратив всю их цивилизацию в пыль за считанные наносекунды с точки зрения нашего временного потока. Или чтобы представить, как он, если подвернется такая возможность, попросту вышвырнет их в необитаемую вселенную.

«Джордано Бруно» переживала кошмар.

Она поймала меня, когда я шел в ванную. Виски пронзило резкой болью. Я едва успел схватиться за ручку двери, прежде чем перед глазами заплясали черные пятна и я упал на пол.

— Прекрати, — закричал я, — прекрати! Ты убьешь меня!

Я кое-как собрался с силами и коснулся «Джордано», пытаясь ее успокоить. Без толку; боль не утихала и пронзала уже все тело, я чувствовал горечь на языке и резкий запах, вызывавший рвоту, слышал оглушительную какофонию, чувствовал, как острые иглы вонзаются мне в кожу. Только зрительный канал оставался недоступным. Всепоглощающая тьма.

Мне удалось коснуться главной сенсорной системы «Джордано», и я попытался добраться до ее кошмара. У людей сны рождаются в стволе головного мозга, выплескиваясь в лимбическую систему и кору. Корабли же вообще не спят. Тем не менее они могут переживать сновидения, если, конечно, этот ни разу не биологический процесс можно назвать сном. Обычно это явление зарождается в банках памяти и пробирается в сознание компьютера через сенсорную систему.

Я нашел его. Большой поток данных, провоцирующий целые пакеты странных реакций.

Корабли не чувствуют боли. Но это не означает, что определенные данные не причиняют им… дискомфорт.

Наплевав на свою боль, я заставил себя отследить поток до самого источника.

Но это не был ни один из банков памяти.

Это был настоящий сигнал. Внешний сигнал.

Что-то пытается… связаться с кораблем?!

Меня охватил ужас. Я лихорадочно искал способ оборвать сигнал. Словно издалека, я различил в этой какофонии отчетливый крик. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять: это я сам. Боль… звуки…

Вдруг все прекратилось. Все ужасные ощущения исчезли. Зрение постепенно возвращалось ко мне.

Тело болело, но, кажется, работало нормально. Я попытался медленно встать. Оказалось, я лежал в луже мочи. Ну, по крайней мере, не блевал.

В голове раздался тревожный голос «Джордано Бруно»:

— Ты в порядке?

Я был в порядке, — по крайней мере, мне так казалось. Намного важнее сейчас было понять, в порядке ли корабль.

Она утверждала, что с ней все хорошо, но позволила мне внимательно изучить ее разум. Я не нашел ничего настораживающего и с облегчением выдохнул, нежно погладив корабль.

Сигнал оборвался, не добившись своей цели, какой бы она ни была. Бьюсь об заклад, никто, кроме меня, ничего не заметил. Даже если бы сигнал причинил нам вред, у корабля было столько предохранителей, что нанесение повреждений, несовместимых с дальнейшим ее и нашим существованием, было на грани невозможного.

Однако, осознавая то, что мы прибыли сюда из-за объекта, само существование которого невозможно, я не слишком-то расслаблялся.

Я должен был сообщить полковнику Торресу об этом странном сигнале, но я чувствовал себя слишком вымотанным и слабым. Я долго сидел в ванной, израсходовав свои водные запасы на несколько недель вперед, а после того, как вылез и надел чистую одежду, отправился на смотровую площадку. Невесомость была сродни целительному бальзаму для тела, а окружающая тьма — для сознания.

И я, конечно, не ожидал, что полковник Торрес, у которого наверняка было полно важных дел и мест для посещения, появится там через несколько минут.

— Икар, — кивнул он мне. — Выглядишь больным.

Он знал.

Я видел свое отражение в толстом стекле: мои щеки стали бледными, я сутулился.

Торрес знал, что случилось с «Джордано», я был в этом уверен. А я редко ошибаюсь в людях.