Невеста Моцарта (СИ) - Лабрус Елена - Страница 59

— Я сказал это со зла, малыш, — выдохнул я. — И злился я не на тебя, на себя. Что в кой-веки был так недальновиден. Я даже не подумал, что это станет проблемой. Клянусь, я не хотел делать тебе больно. Не хотел вставать между тобой и сестрой.

— Понимаю. Я не имела права на эту ревность. Ведь ты мне ничего не обещал. Ты сказал, что тебе на хер всё это не надо: сцены, сложности и сования носа в твои дела. Я помню. Я больше не буду. Можешь встречаться с кем хочешь.

— О, спасибо за разрешение, — я усмехнулся. — Но, прости, детка, если мне надо будет с кем-то встретится, я встречусь. И спрашивать не буду. Если надо позвонить или ответить — позвоню и отвечу. И даже если понадобится встретится с твоей сестрой, я тоже это сделаю. Не потому, что она твоя сестра или я хочу тебя наказать, а потому, что так надо. Просто верь мне. Иначе ничего не получится. Не секс двигает отношения. Не в моём случае.

Не в моём.

И я не мог ей этого сказать, но не просто так ходил с ней в институт и по магазинам. Брал её на работу и спал в одной постели. Я должен был понять смогу ли. Хочу ли. Не ошибся ли. Потому что с ней я до устрачки боялся двух вещей. Что это нереализованный отцовский инстинкт. Такой же есть? Из-за него я же мог привязаться к этой девочке? Это раз.

И ещё больше я боялся разочароваться. Это два.

Нас разделала пропасть в двадцать с лишним лет, но меня смущала не малолетка в постели, в конце концов она совершеннолетняя, просто секс — последнее с чем бы я стал заморачиваться в принципе. С ним всё будет в порядке, уверен. Вот только мне давно мало одних инстинктов. В женщине, что я назвал бы своей, меня куда больше привлекают ум, а не грудь. Как бы сладко с ней ни кувыркалось, этого недостаточно. Если с ней не о чем поговорить, это меня отворотит куда быстрее, чем возможность иметь её в любое время дня и ночи. Давно ушло то время, когда мне было интересно только это. Как раз лет двадцать назад. Так стоит ли начинать и давать этой славной девочке обещания, что я не смогу сдержать, и надежды, которым не суждено сбыться. Разбить ей сердце — не входило в мои планы. И до сих пор не входит.

Я погладил её по щеке.

Я влюблён в тебя, детка. Но я наступлю на горло этой песне. Я смогу. Я вырву глупое сердце из груди голыми руками, если для тебя так будет лучше.

— А если надо будет снова её трахнуть? Трахнешь? — положила она свою маленькую ладошку в мою и заглянула в глаза.

— Только если ты меня об этом попросишь, — улыбнулся я. — Ты играешь с огнём, детка. Не надо прощупывать границы дозволенного и проверять меня на прочность.

— Так дай мне повод тебе верить! — выкрикнула Женька. — Пусти меня дальше своих границ сам! Дай нам шанс!

— Я уже дал. Я тебя поцеловал.

— М-н-н? Круто! — хмыкнула она.

— Думаешь, это ничего не значит?

— Думаю, тебе пора признаться, Моцарт. Я нужна тебе. Но совсем не за тем, чтобы оказаться при политике и власти, или в узком закрытом кругу недобитой интеллигенции, — Она выдержала многозначительную паузу. Я успел подумать обо всём за эти несколько секунд. В том числе и о том, что она куда умнее, чем кажется. Когда, наконец, она решилась: — Я нравлюсь тебе сама по себе.

— Чёрт, ты меня раскусила, — лукаво улыбнулся я, прижав её тёплую ладошку к своей щеке. Но готов поклясться: что-то плескалось в глубине её ангельских глаз. Притворство? Коварство? Секрет, что она решила скрыть? — Именно в этом я и хотел тебе сегодня признаться, — не остался я в долгу и бессовестно соврал.

— Врун! — толкнула она меня, скользнув по проступившей к вечеру щетине. Моя голова качнулась как от пощёчины.

— Лжец звучит красивше.

— А ещё красивее звучит: грёбаный ты болтун! Если бы тебе требовался депутатский мандат, ты мог бы просто заплатить. Барановский и без всякой женитьбы на мне устроил тебе такую головокружительную политическую карьеру, что президент разволновался бы в своём кресле.

— Мог бы, но это так скучно. Сидеть на полу возле толчка с мелкой дерзкой пьяньчужкой куда веселее.

— Чёрта с два я на это поведусь, Моцарт!

— А что тебя убедит? — подтянул я её к себе.

Она посмотрела на меня в упор.

— Правда.

— Хорошо. Правда в том, моя девочка, что чего бы я ни хотел, это ничего не изменит. Я буду решать бесконечные проблемы, свои или чужие. И дальше выбивать долги и зубы. А политика это, бизнес или банда — всё одно. Везде требуется железный кулак, информация и контроль.

— И у тебя отлично это получается. Я бы сказала, что ты для этого создан. Но чего ты хочешь на самом деле?

— Просто жить, — улыбнулся я и встал.

— Бла-бла-бла, дорогой Моцарт, — отставив на пол стакан, она встала следом. — Ну и как тебе верить после этого? Как безоговорочно доверять, если ты ничего не рассказываешь?

— Что ты хочешь знать, милая? — подхватил я её на руки.

— Всё!

— Всё — это ничего. Конкретнее.

— Ты даже про Антона до сих пор мне ничего не рассказал, про вашего отца, хоть и обещал.

— Раз обещал, расскажу. Но это долгий разговор, а сегодня уже поздно.

— Нет, нет, нет! — завопила она, когда, сняв с себя эту маленькую обезьянку, я уложил её всё на ту же кровать. — Я хочу спать с тобой!

— Ты же знаешь, спорить бесполезно, — закрыл я её одеялом по самое горло. — Сегодня ты спишь здесь.

Она надулась. И отвернулась, когда я сел рядом.

— Если Барановский узнает, что ты спишь с его женой, можешь забыть о политике, законодательной власти и парламенте. В какую бы палату ты ни собрался, дорога туда тебе будет заказана, — мстительно пробурчала она. А потом развернулась и села на кровати. — И знаешь зачем тебе звонит Сашка? Сказать, что будет, если она ему признается. Или сказать, что уже призналась. Муж не даёт ей развод пока она не родит и не оставит ему ребёнка. И тебя он, если узнает…

— Что? — переспросил я, видя, как она задумалась. — Сотрёт в порошок?

— Он же может? — мелькнула в её глазах тревога.

— Он может попробовать, — равнодушно пожал я плечами. — Но, боюсь, он обязан мне стольким, что я мог бы трахнуть его самого и он не стал бы возражать.

Блядь, мы серьёзно это обсуждаем? Я заглянул в её глаза. Чего же больше в них сейчас: тревоги или сомнений?

Барановский проглотит измену жены и не подавится, не сомневайся во мне, детка. Он прекрасно знает, что его жена шлюшка. Но за то, как она сосёт и сношает его страпоном, он проглотит что угодно. Вот так выглядит правда. Ты такую правду хочешь? И чтобы я рассказывал её моей неиспорченной девчонке?

Потом, когда-нибудь, может быть я тебе и поведаю, моя сладкая, что внутри семьи всё бывает совсем не так, как кажется со стороны. Что люди любят жаловаться, но при этом ничего в своей жизни десятилетиями не меняют. Что зависимые отношения — больные, но это не значит, что у них нет поклонников. Если есть палач, всегда будет и жертва. И что не приемлемо одному, другому — в кайф. Жизнь бесконечна в своём многообразии.

— Я разберусь, — кивнул я. — Как всегда. Ложись.

— Так одиноко без Перси, — вздохнула она. — Долго ещё он будет на случке?

— На вязке. Нет. Скоро уже заберём.

— Вот, даже у собаки есть секс, — снова надула она губы. — У всех есть секс. Кроме меня.

— У меня тоже нет, если тебя это утешит, — улыбнулся я. Потянулся, чтобы её поцеловать, но она отвернулась.

«Да не очень-то и хотелось, твою мать, Евгения Игоревна!» — хмыкнул я.

— Спокойной ночи! — я хотел встать, но она повернулась.

Одумалась?

— Это правда будет так больно?

Ах, мы снова об этом!

— Ну ты сравни себя и меня. Это тот случай, когда размер имеет значение.

— Покажи.

— Так, всё, — выдохнул я и начал вставать. — Вечер откровений на сегодня закончен.

— Я не шучу. Покажи, — потянула она за штаны.

— Женя! Я тоже не шучу! — схватил я её за руки. — Не заставляй меня пожалеть и передумать.

— О чём передумать? — замерла она.

— О том, чтобы двигаться дальше, мой боевой хомячок. Спи. Утро вечера мудренее.