Невеста Моцарта (СИ) - Лабрус Елена - Страница 40

Нет, к моим услугам, конечно, был и второй душ, и вторая раковина, и незапертая дверь, но до такой степени раскрепощённости я ещё не дошла. Я так задолбалась отворачиваться, то и дело замечая то его обнажённую грудь, то обтянутые трусами ягодицы, что мечтала о скафандре или полном наборе рыцарских доспехов, и чтобы на шлеме обязательно закрывалось забрало, а чёртов Моцарт не видел куда я смотрю и как мучительно краснею.

Вот только Моцарта это ничуть не смущало, скорее забавляло. Подозреваю, он именно этого и добивался. И то, что я встречаюсь с Артуром — тоже выглядело теперь как его коварный план, а не мой: так эпично я всё портила.

Второе свидание тоже не задалось.

В этот раз Артур пригласил меня на какой-то жутко депрессивный фестивальный квир-фильм с полным спектром ЛГБТК+ о парне гее, что зарабатывает вебкам-трансляциями, во время которых обмазывает своё тело неоновыми красками, и мечтает открыто говорить о своей ориентации.

И лучше бы я опять заснула: теперь хотелось повеситься.

Я надеялась, что, хотя бы после сеанса мы развеемся, погуляем по городу, посидим где-нибудь в кафе, поговорим, но не успели мы покинуть небольшой зал, как Артур передал мне свой телефон.

— Это тебя, — натянуто улыбнулся он.

Я с опаской приложила к уху телефон. Моцарт? Он мог. Но услышала в трубке голос дяди Ильдара.

— Привет, принцесса. Надеюсь, ты порадуешь меня новостями, — и пока я хватала ртом воздух, не зная, что сказать, добавил: — Я тут недалеко. И у меня есть кое-что для тебя.

При отеле, в котором проходил показ кино, были спа-центр, бассейн, несколько ресторанов и кафе. Но меня пригласили пройти в бар с кофе и закусками.

Полумрак, красивая музыка, вежливые официанты — всё это, конечно, было круто, но меньше всего мне хотелось пить на ночь кофе (я и так не сплю, а после фильма я бы с радостью согласилась на алкогольный коктейль). И ещё меньше — находиться в этом изысканном месте с дядей Ильдаром. Даже с Артуром я бы посидела с большим удовольствием. Но Артур незаметно слинял, а передо мной поставили капучино.

Итальянцы прибили бы за такое кощунство: пить кофе с молоком, по их мнению, можно только утром и никогда после еды. Теперь я буду страдать не только от бессонницы, но и от несварения — к густой пенке с рисунком пёрышка прилагался ещё и круассан. С добрым утром, дорогая Евгения Игоревна!

Хотелось кричать: господа, налейте водки! У меня такой трудный разговор. А ещё больше: заберите меня отсюда, плиииз, кто-нибудь! Но увы…

— Я слушаю, — натянуто улыбнулась я, отломив кусочек круассана.

— А я думал, у тебя будут вопросы, — удивился Ильдар Саламович.

О чём? О том, что чёртов Артур, наверняка только затем и вернулся, чтобы стать ширмой для встреч с первым заместителем прокурора? Я же не дура! Его неискренность чувствовалась. Я, правда, подумала, что Артурчик решил взять реванш и всё же уговорить меня на секс. Или принудить, если уговорить не получится, и только затем, чтобы тут же бросить. Он не из тех, кто легко мирится с поражением, а я сказала ему «нет». Но одно другому ведь не мешает.

— Они есть, дядя Ильдар, — послушно кивнула я. — Но не о том, что вы позвонили Артуру, чтобы пригласить меня. Я так понимаю «Тамара» дискредитирована, и Моцарт знает?

Он сделал движение бровями «к сожалению!» и кивнул.

— У вас слишком много общего с господином Емельяновым, — усмехнулась я. — Слежка. Вербовка агентов. Давление. Манипуляции. Этому я не удивилась. Но знаете, что вас невыгодно отличает? Моцарт честнее.

— Честнее? — засмеялся дядя Ильдар. — Это в чём же?

Кажется, я была в отчаянии, раз Моцарта выдвигала как аргумент и снова кинулась его защищать. Но плевать…

— Во всём, — гордо вскинула я подбородок. — Он никогда не даёт обещаний, которых не выполняет. Не рассказывает небылиц. И не принуждает меня делать то, чего я не хочу.

— Не обольщайся на его счёт, — затряс он то ли головой, то ли одними подбородками как индюк. — Я же тебя предупреждал: не обманывайся! Он не благородный рыцарь, не доблестный паладин и не джентльмен. Он использует тебя, как ты не понимаешь! И пока не получит всего, что хочет, не успокоится, — скривился Ильдар Саламович, словно то, как Моцарт хочет меня использовать, доставит мне боль только одного, совершенно определённого толка. Не ошиблась. Он понизил голос: — Он не отпустит тебя, пока не изнасилует. Самым грязным образом. И будет насиловать, как рабыню, пока ему не надоест, а потом, может быть, и вернёт родителям или человеку, за которого ты хотела бы выйти замуж. Но будешь ли ты ему нужна?

И таким сальным взглядом блуждал он при этом по моему телу, что у меня закралось обоснованное сомнение: не проносились ли эти грязные мыслишки в голове у самого зампрокурора? Не мечтает ли он сам всё это со мной сделать? Слишком уж сильно разыгралось его воображение.

Вот только не поздновато меня запугивать, да ещё так дёшево? Что помешало бы Моцарту уже мной попользоваться? И кто вообще сказал этому служителю закона, что я против?

А если учесть, что Неджентльмен, Непаладин и Нерыцарь мне и предложение сделал, и сплю я с ним в одной постели, а он меня даже не поцеловал ни разу…

— Поверь, я знаю, о чём говорю. Он так уже делал. И я уже ничем не смогу помочь, солнышко, когда вы будете женаты. Он будет в своём праве. А он хочет… — продолжил было Ильдар Саламович.

— Чего бы он ни хотел, у нас договор. И я хочу выполнить свою часть честно, — пресекла я его попытку и дальше рассказывать гнусности о Моцарте. И удивилась тому, что даже не смутилась. Всё же жизнь с Нерыцарем и его двусмысленными намёками давала свои плюсы — меня не вогнали в краску скабрёзности дяди Ильдара и даже его противный липкий взгляд не вызвал мучительного стыда, как было бы раньше.

Чёрт, я взрослею.

— Значит, не хочешь на него шпионить? — легко догадался дядя Ильдар и пожевал губами, словно ему жмут зубы.

— Я хочу правду. И ответы на свои вопросы.

— Так задавай, принцесса. Я с радостью на них отвечу.

— Хорошо, — усмехнулась я, уже предвкушая как они ему не понравятся. — Когда вы рассказывали мне про бандитские разборки, то случайно, не забыли упомянуть, что были лично знакомы с Вадимом Лукьяновым?

— Солнышко, — расплылся он тёплой улыбкой, — я всю жизнь в органах. Борьба с бандитизмом — моя работа. Конечно, мы встречались лично. И не раз.

— Нет, — скривилась я. — Вы знали его задолго до того, как он создал свою банду. Задолго до того, как пришли в прокуратуру. Сорок лет назад, когда в парке стреляли в Марго, сколько вам было? Больше, чем мне?

Он застыл, глядя на меня не моргая. Глубокая складка залегла между бровей, но больше по его лицу ничего не читалось.

— Чуть больше, — наконец, выдохнул он. И от благодушия, с каким он обычно общался с глупенькой послушной девочкой Женечкой Солнышко Мелецкой, не осталось и следа. — Я уже учился на юридическом факультете. Мы познакомились курсе на третьем. Я, Лука, Давыд, Марго…

— Так это Давыд был с вами в парке?! Тот самый Дмитрий Давыдов, что расстрелял беременную жену Моцарта? И которого потом Сергей…

— Сергей! — зло усмехнулся он. — Да, это твой Сергей нафаршировал Давыда свинцом как рождественского гуся яблоками, — кивнул Ильдар Саламович. — Только в его жену стрелял не он, а палач.

— Да какая разница! Это же был палач Давыда! Его приказ, его предупреждение Моцарту. Неужели когда-то вы с этим Давыдом тоже дружили?

— Знаешь, говорят, нет врагов злее, чем бывшие друзья, — отхлебнул он кофе и скривился. Себе он заказал ристретто, самый крепкий, самый бодрящий, «самый итальянский» кофе, как его отрекомендовал бариста. Я кисло посмотрела на свой дамский напиток, бросила сверху несколько крошек круассана, словно проверяя крепко ли взбита пенка, и снова подняла глаза на дядю. Он как раз выдохнул и продолжил: — Дружили — это Лука с Давыдом. Я был так, сбоку припёка. Меня и всерьёз не воспринимали. Терпели, посмеивались, гоняли за выпивкой и сигаретами.