Золотая жила
(Записки следователя) - Василенко Иван Дмитриевич - Страница 17

Изъятые ценности, наличие большого количества дорогого имущества говорили сами за себя. Семья Гия жила явно не по средствам. Помимо этого, Гий приобрел для дочерей две кооперативные квартиры: одну в Тернополе, вторую в Киеве. А для получения многокомнатной квартиры в городе Киеве Гий записал в состав своей семьи дочерей, зятя и даже внуков, которые проживали в Тернополе.

Самого хозяина в тот день дома не оказалось, он поправлял свое «пошатнувшееся» здоровье в одном из лучших санаториев Советского Союза.

И вот пришел час, когда ко мне в кабинет ввели задержанного Гия. Выглядел он лет на пятьдесят пять, был выше среднего роста, с темно-коричневым припухшим лицом, со следами крымского загара, тупым коротким носом, маленькими, как у барсука, глазами, оттопыренными губами, подчеркивавшими надменность и высокомерие.

Войдя в кабинет, Гий не поздоровался, злобно заскрипел зубами:

— Я взяток не брал. За незаконное задержание вы ответите по всей строгости закона.

— Здравствуйте, Петр Емельянович, — перебил я его. — Культурные люди должны прежде всего здороваться.

— Не желаю из-за вас… — продолжал Гий.

— Садитесь. Успокойтесь.

Но он кричал, продолжая размахивать руками.

Понадобилось немало усилий, чтобы остановить его.

Наконец-то он сел, злобно уколов меня зеленоватыми, бегающими глазами.

«Откуда у него столько злобы? — подумал я. — Неужели он надеется выкрутиться, как уходил от ответственности добрый десяток лет?»

Первым делом я решил убедить его в том, что утаивание правды бесполезно, что только раскаяние — верный путь защиты.

Что ему было надо? Ведь у него было все: хорошая должность, приличная зарплата (получал он до восьмисот рублей в месяц), прекрасная квартира, обставленная по последней моде, обеспеченная семья, автомашина, гараж… От государства взял все, а чем ему отблагодарил?

Поначалу я решил не вступать в полемику с Гием, дать ему высказаться до конца, выслушать весь арсенал его возражений. Допрос — не простое следственное действие, это состязание двух сторон процесса. И при допросе один пропущенный вопрос, поспешность, неверный тон могут сбить с пути, завести в тупик. Потом придется терять уйму времени, чтобы восполнить упущенное.

Допросы шли изо дня в день. За пять дней было исписано свыше восьмидесяти листов бумаги. Но Гий по-прежнему все упорно отрицал, стараясь все запутать и ускользнуть от прямых ответов. На многие вопросы отвечал поверхностно, умышленно упуская из виду детали сделок, жалуясь на головные боли и провалы в памяти.

Протоколы его допросов пестрели противоречиями, которых Гий не замечал, делая вид, что из-под его пера выходит одна только правда. Но то была одна ложь.

— Вы меня не учите, я сам грамотен и умею постоять за себя. Будьте спокойны, — отвечал Гий на мои дополнительные вопросы.

По поводу кинокамер, фотоаппаратов, магнитофонов, радиоприемников отвечал, что он их купил в Москве, прямо на улицах, у неизвестных лиц.

А на вопрос — зачем купил три одинаковые кинокамеры — ничего не ответил.

Связи с Бассом категорически отрицал:

— Вы уничтожили меня как ученого, как хирурга и как человека!

— Зря вы на меня в обиде. Я выполняю свой служебный долг. За преступление нужно отвечать. Пришло время. Наберитесь мужества и начните рассказывать.

— Ни за что!.. Я не виновен, — кричал Гий. — Вы, вы меня уничтожили!..

— Гий, вы сами себя уже давно уничтожили, встав на путь преступления.

Прошло еще несколько дней напряженной работы, и я решил перейти в наступление.

Начал я с того, что упрекнул Гия в нетактичном поведении на допросах, в невыдержанности, лжи и тут же зачитал некоторые выдержки из его показаний, а также свидетелей, подтвердивших его знакомство с Бассом. Напомнил о том, что Басс заказывал для Гия и его семьи костюмы в ателье № 32 в Черновцах, куда ездили в одной машине Басс, Гий и его жена. Доказал, что кинокамеры, фотоаппарат японской фирмы он не покупал, а вручены они ему жителями Тернополя Гримблатом и Кабанцом как взятки.

Гий замахал руками.

— Нет, нет, только не это.

Но я продолжал дальше:

— Малогабаритный японский телевизор вручил вам Хомчук, магнитофон «Телефункен» — Сорокин.

Он вскочил, прошелся по кабинету, затем понял, что запираться нет смысла, я располагаю неопровержимыми фактами, уликами, документами, так называемыми «немыми» свидетелями, и решил сдаться.

— Ладно, пишите. Было всего два случая — гонорара! — выдавил, тяжело вздыхая.

— Всего два? А может, двадцать два?

— Что вы, что вы, господь с вами, — замахал руками.

— Господь не поможет, придется рассказывать.

Гий попросил воды. Я подал ему полный стакан. Он выпил, сел, расстегнул ворот рубашки, глубоко дыша, уставился на меня жалобными глазами. Нужен был еще небольшой толчок с тем, чтобы окончательно убедить его в бессмысленности запирательства.

— Сегодня вам будет предъявлено обвинение, постановление уже составлено, — спокойно сказал я ему.

— Обвинение? — встревожился Гий. — Без моего признания?

— Конечно.

— Тогда пишите, все расскажу начистоту.

— Вот бумага, пишите сами. Только правду.

Я дал ему чистые листы бумаги, а сам подошел к окну.

Было воскресенье. Солнечный день. Тишина. Не шелохнется ни один лист на деревьях. Люди толпами сновали по улице. Их разноцветная одежда, сливаясь в едином потоке, напоминала огромный движущийся ковер. Люди отдыхали, веселились. А я томился в душном кабинете. Я умышленно не подходил к Гию. Пусть сам пишет. Заговорила ли совесть? Правду говорят: совесть не едят, с ней живут. Есть ли она вообще у него?

Сидел он молча. Несколько раз брался за ручку, вертел ее в руках и снова ложил на стол.

— Сегодня не могу. Завтра, — наконец произнес он, повернувшись ко мне.

Я по опыту знал, если он сегодня не напишет, то завтра не жди. Уже будет поздно. Отпускать его было нельзя. И я стал ему объяснять:

— Дело ваше, когда писать. Промедление не в вашу пользу. Так или иначе — писать придется, так что лучше сегодня.

Наконец Гий взялся за ручку. Писал долго, обдумывая каждое слово, каждое предложение.

На первом листе он написал:

«Я с Бассом познакомился в 1959 году. Позже он обратился ко мне с просьбой оказать ему помощь в поступлении в институт Эпельман Софие из гор. Черновиц. Когда она сдавала экзамены, моя поддержка заключалась лишь в том, что я говорил: данного абитуриента необходимо поддержать, благосклонно к нему отнестись, т. е. не срезать. После зачисления Эпельман в институт в конце августа или в начале сентября Басс вручил мне в подъезде моего дома пакет. Проверив дома содержимое его, я обнаружил десять тысяч рублей… Вручая пакет, Басс сказал: „Это в знак благодарности за прием в институт…“».

С горем пополам Гий дописал вторую страницу, расписался и поставил дату.

— Все. Разоружился, — вздохнул он, — словно камень сбросил.

Он указал в заявлении лишь две взятки, причем оба эти случая не были известны следствию.

— И это все?! Нет. Такое раскаяние в вашем деле ничего не стоит, — возвратил я Гию его заявление. — Напишите, за что вам давали «гонорар». Ведь это чистой воды взятки.

— Для меня гонорар, а для вас взятки, — недовольно буркнул. — Я не юрист.

Тем временем подошел обед. Я вызвал дежурного и предложил отвести Гия в камеру и накормить. Уходя из кабинета, Гий прихватил с собой и свое заявление. Это была моя оплошность. Ровно через час привели Гия.

— Дайте ваше заявление, — сказал я.

— А я его порвал, — ехидно улыбнулся Гий. — Вы же сами сказали, что оно — филькина грамота. Ну я его и на кусочки…

— Ну что ж, порвали так порвали, — сдерживая свое разочарование, ответил я. — Однако вам придется признаваться во всем и сразу.

Гий на мгновение задумался, уткнувшись лицом в ладони. В такой позе он находился несколько минут, затем попросил:

— Дайте бумаги.

…Писал он второе заявление еще дольше, лицо выражало муку и страдания. Вспомнил только шесть случаев получения «гонорара». Названные два эпизода в первом заявлении опустил. О них я не напоминал. Достаточно было, что я их хорошо запомнил.