Няня для дракоши (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна - Страница 1

Телефонный звонок разбудил меня на два часа раньше, чем полагалось по мнению будильника. Нащупав мобильник, я с секунду тупила, глядя на экран, а потом просто сбросила звонок. Откинувшись на подушку, услышала ворчливое:

— Опять звонят. Опять. Опять звонят.

— Отстань, Паша, — пробурчала и накрылась одеялом с головой.

— Звонят. Опять.

— Спи!

Трындит только без толку… Но поспать нам не удалось. Телефон настойчиво запиликал опять. Я застонала. Да что ж такое? Неужели даже в воскресенье нельзя выспаться?! А от окна снова раздалось противное:

— Звонят-звонят-звонят!

И дьявольский хохот. О Господи… Я откинула одеяло и взяла трубку, приняла звонок:

— Слушаю…

— Машенька, дорогая, прости, пожалуйста, что беспокою так рано в выходной, но ты сама понимаешь, у нас ни выходных, ни отпусков, ни праздников!

— Елена Сергевна, ничего страшного, — пробормотала я, пытаясь разлепить веки. — Что случилось?

— Золотце, мы на объекте как раз! Блин, тут такое… В общем, изымаем, как обычно, сама понимаешь, ну тут мелочь — йорки, шитцу, чихуашки, мопсы… Это мы пристроим, это ничего, но тут питбулиха на цепи сидит! С течкой! А куда я её с течкой дену? Мои с ума сойдут, ты же знаешь, а девочкам уже звонила, нигде нет свободной клетки, только коллективные, а куда её в коллективную… Может, возьмёшь, Машенька?

Я села на кровати, свесив ноги. В тапки не попала и поджала пятки, спасаясь от холодного пола. Питбулиха с течкой. Только этого мне и не хватало!

— Машенька, стерилизуем, вот течка пройдёт, и сразу на операцию, а держать пока негде, помогай, золотце, я тебе за это корма привезу! Машунь!

— Елена Сергевна, у меня же Малыш… Ну, вы же в курсе…

— Малыш дурик! — отозвался Паша.

— Пашке привет от меня! — снова зачастила Елена Сергеевна. — Слушай, ну подержи эту красотку на цепи пока, я же видела у тебя цепь от старых хозяев осталась.

— Вы живодёр, знаете ли… На цепи!

— Машенька, лучше у тебя на цепи, чем в приюте она всех порвёт, а в клетке дома держать не могу, понимаешь? Не мо-гу!

Я понимала. У Елены Сергеевны четыре кобеля дома, и все не маленькие. В двушке. И пять с половиной кошек, если считать месячного котёнка, выкормленного из пипетки. А у меня кисы — свободные, гулящие дамы, да и Малыша можно ограничить. Подниму заборчик, который сняла. Цепь… Да, цепь висит, я к ней шину для Малыша привязала.

— Ладно. Когда привезёте? — сдалась я, нагнувшись в поисках тапочек. Их под кроватью не оказалось. Опять Цезарь спёр! Вот зараза…

— Сегодня к вечеру нормально будет? У нас этой мелочи целая стая, просто не представляешь себе ужас, который тут творится! Вот как разгребёмся — я к тебе сразу, договорились?

— Договорились, — со вздохом ответила я, сбрасывая звонок. Спать сегодня уже не придётся.

Поднялась, выпрямившись, и погладила потревоженную Касю. Чёрная кошка лениво подняла голову, зевнула и повернулась на спину. Лапы в стороны, хвост верёвочкой, поза зю. Артистка! Ладно, где же мои тапочки?

Накинув халатик, завязала поясок, огляделась. Бася на кресле, розовый нос в белое брюшко — прямо Уроборос кошачий какой-то. Мисс Гранжер — в лукошке у печки. Любимое место. Тепло, светло, вся комната как на ладони. Где же тапочки? Дверь-то закрыта.

— Где мои тапочки? — спросила в воздух. Пашка отозвался немедленно:

— Цезарь мелочь пузатая. Цезарь. Цезарррррь, ко мне!

— Ты уверен? — я, поджав губы, уставилась на него. Попугай встопорщил остатки перьев на загривке, встряхнулся, совсем как собака, и сообщил:

— Цезарь, опять украл тапочки. Цезарь мелочь пузатая. Фу, нехорошая собака.

А потом наклонил голову, кося выпуклым чёрным глазом, и осведомился ласково:

— Яблочко будешь?

— Не буду. Мне надо кофе, — вежливо отказалась я. Пашка фыркнул моим голосом:

— Макария-Швейцария! Кофе. Фу какая гадость.

Фейспалм летучий, а не попугай! Я похлопала по плечу:

— Ладно, пошли, дам яблочка.

Пашка распустил крылья, словно чайка на взлёте, нерешительно потоптался по своей жёрдочке и тихонечко пропел:

— Ма-а-ашенька, хорошая Ма-а-ашенька!

— Подлиза, пошли уже. Ногам холодно!

В доказательство я переступила пятками по крашеным доскам пола. Пашка резво запрыгнул мне на плечо, почти не помогая себе крыльями, уцепился за ткань халатика когтями и принялся нежно перебирать мои волосы из-за уха:

— Ма-а-ашенька. Яблочко будешь?

— Отстань, — открыв дверь в кухню, я ступила на старенький тканый половик, доставшийся от старых хозяев.

— Цезарь мелочь пузатая. Каська, пусти попугая! Рыжая зараза. Малыш. Р-р-рав! Ав-ав!

— Перестань ябедничать, — против воли прыснула я, а Пашка придержал моё ухо и доверительным тоном просвистел прямо в барабанную перепонку:

— Опять тапочки спёр! Мышка, мышка! Бася хитр-рожопая.

— Да знаю я всё это. Чего бы нового рассказал.

— Пашка — порода русскоговорящих попугаев с красным носом, отличается умом и сообр-разительностью, — доверительно сказал ябеда, перепрыгнув на стол, пока я искала тапки, приподняв скатерть. — Пашка отличается умом! Пашка с носом.

— Пашка балбес, — отмахнулась я, оглядывая кухню, по совместительству хомячатник, птичник и гостиную. Отдёрнула шторы. В клетках сразу зашевелились, подали голоса. Пашка захлопал крыльями, вытянувшись, издал громкий вопль и с усилием перелетел на вольер волнистиков:

— Тишина в стр-рою! Молчать! Всех на улицу! Всех! Улицу!

Птички тут же притихли перед строгим генералом, только хомячиха Мышка ломанулась к своему колесу и побежала ежедневный марафон. Колесо заскрипело, как несмазанная телега, и я поморщилась. Как буду чистить клетки — капну маслом, а то невыносимо просто.

Да где же тапочки?

— Цезарь! — громко, но ласково позвала я, внимательно оглядывая возможные нычки противной собаки. — Цезарь, иди ко мне, маленький! Иди ко мне, что я тебе да-а-ам!

— Цезарь мелочь пузатая, — презрительно отозвался Пашка и, вытянув голову, залился самым натуральным лаем крохотной собачонки. Волнистики зачирикали громче воробьёв, а щеглы засвистели от возбуждения.

— О Гос-споди, — прошипела я. — Пашка, ты балбес!

Но попугай не замолчал, продолжая лаять, взвизгивая периодически. А ему в ответ раздался точно такой же лай из-под печки. Пашка резко оборвал свою песнь и, чистя клювом коготь на лапе, сказал обличающим тоном:

— Цезарь. Тапочки спёр. Цезарь пузатая мелочь.

Я присела на корточки и заглянула в подпечье. Там хранились собачьи кастрюли и миски, а среди этого богатства залёг Цезарь прямо на моих тапочках.

— Ай-ай-ай, какая нехорошая собака, — покачав головой, я вытащила чихуашку за ошейник из-под печи, и он приехал в кухню лапами в тапочках. В больших выпученных глазёнках ясно читался укор и возмущение, но хвост был поджат под задние лапы. В прошлом Цезаря таскали исключительно на руках и в сумочке, оставляли в машине на полдня и спускали на пол только, чтобы позволить сходить в лоток. В результате собака заработала хроническую почечную недостаточность и фобию на траву, снег и асфальт. Ещё Цезарь кусался в любой непонятной ситуации, а укусы крохотных, как зубья вилки, челюстей — это, знаете ли, не более приятно, чем кошачьи царапки.

— Цезарь противный! — снова вякнул Пашка и захохотал, как доктор Зло. А я всё никак не могла привыкнуть к этому его смеху, даже вздрогнула и плюнула:

— Пашка, прекрати! Цезарь хороший мальчик, правда, Цезарь?

Хвостишко выбрался на свободу и завилял легонечко. Я вытащила тапки из-под собаки, с облегчением сунула в них ноги, старательно игнорируя обслюнявленный верх, и вздохнула:

— Ну, вот и новый день.

— День, тень, пень на плетень, — перечислил Пашка. Гугл-рифма, да и только. Включила чайник и достала из шкафчика яблоко. Пашка тут же припорхал на стол, крутясь вокруг ножа, которым я покромсала фрукт: