Огонь блаженной Серафимы - Коростышевская Татьяна Георгиевна - Страница 50

Закладные, купчие, контракты… Вот!

Я раскрыла на столе кожаный бювар, в котором оказался плотный конверт с водяными и чародейскими метками.

Евангелина Романовна взяла его двумя пальцами, рассмотрела, понюхала, зачла тисненную штампом надпись:

— Сохранный господ Адлера и Робинзона коммерческий банк.

— Сейф, Геля! — воскликнула я, отобрала конверт и вытряхнула на бювар плоский серебряный ключик. — А про время мы сейчас тоже разберемся.

Вытащив из конверта стопку листов, я пробежала текст глазами.

— Хранение, сохранение… Бобынина Наталья Наумовна, берендийская подданная, проживающая постоянно… Понятно… Оплата, обстоятельства расторжения… Сроком на десять лет!

Пошелестев бумагой, я посмотрела на дату, прикинула в уме.

— Перфектно, Попович! Все один к одному сошлось. Смотри! Договор она сроком на десять лет заключила, в червене, второго числа.

— Сейчас сечень. — Въедливая сыскарка не могла не перечить.

— Правильно, — кивнула я. — Завтра как раз будет полгода как срок истек, ровно полгода. Понимаешь?

— Не понимаю, но как объяснишь, сразу уразумею.

— Это договор на так называемое недлительное хранение, то есть по истечении оговоренного срока ты либо забираешь свое имущество, либо оплачиваешь продление. То есть ты можешь и раньше свое забрать, никто не держит… — Прервавшись на мгновение, я вздохнула. — Прости, просто батюшка в меня столько финансовой премудрости вложил, что иногда она не вовремя наружу лезет. Так вот, если продление ты не оплатил, банк еще шесть месяцев ничего не предпринимает, а после просто вскрывает ячейку, распоряжаясь ее содержимым по своему разумению. Ценные предметы обычно через аукцион продают, а прочее как придется. Наталья договор не продлила, может, забыла, может, не догадывалась, что это необходимо. Дворянской барышне в презренных деньгах разбираться неприлично.

— Аукцион? — Геля позеленела, вообразив, видимо, бойкую торговлю покойниками.

— Побежали, — велела я, схватив ключ и засовывая в конверт документы. — Если в банке присутственное время не кончилось, мы успеем.

— Аукцион?

— Перестань, не будет князь торгов дожидаться, тем более, не часто их проводят и не регулярно. У него человечек в банке прикормлен, тот завтра утром сейф отопрет и содержимое ему, фальшивому Кошкину, передаст.

Я выбежала из кабинета и столкнулась с Иваном Ивановичем, который деловито басил в трубку телефонного аппарата:

— Да, именно Бобынина Наталья Наумовна. Мы прибудем через четверть часа самое позднее. — Чародей схватил меня за руку, остановил, привлек к себе. — Да, да… Уж будьте так любезны. Да… До скорой встречи, господин Адлер.

— У тебя деньги есть? — спросила я, глядя на Ивана с видом влюбленной дурочки. — Потому что гнумы без наличных нас на порог не пустят.

Значит, Зорин кузину все же расколол и те же выводы, что и я, сделал. И, в отличие от меня, догадался в банк протелефонировать. Ай да молодец.

Взгляд Иван Ивановича остановился на уголке моего рта:

— Взмок я, твою родственницу допрашивая. Мы с Натальей Наумовной господ Адлера с Робинзоном посетим, а после тебе придется мне душевные раны залечивать. Ох и помучила меня голубица кроткая. Вот вроде нет ее рядом, а голос до сих пор голову сверлит.

Мы поцеловались, обнявшись. Зорин был такой огромный, такой плотный, что захотелось распластаться на нем всем телом, от макушки до кончиков пальцев ног. Живот налился жаркой тяжестью, колени подогнулись, я повисла на чародее, желая остаться с ним так до самого утра.

Четверть часа дороги, там еще побудем сколько-то, а после…

— Где Натали? — обожгла неожиданная мысль. — Ты ее, что ли, переодеваться отпустил?

Пробежав прихожую, я толкнула дверь хозяйской спальни, которая, разумеется, оказалась пуста.

— Болван ты Иванович, Зорин!

Тот спорить не стал, пересек спальню, выглянул в раскрытое окошко. Стекло звякнуло, рассыпаясь осколками. Чародей пригнулся.

— Геля!

Попович оттащила меня за дверь, прижала к стене.

— Что происходит?

— Нас окружили. — Сыскарка держала в опущенной руке револьвер, расслабленно-расчетливая поза говорила о немалом огнестрельном опыте. — Совсем страх потеряли, в столице в войну играть. Бобынина у них, я видела, как она бежала.

Со двора что-то крикнули, мне послышалось «Абызову» и «отдать», Зорин ответил неприлично.

— Штурмовать они, положим, пока не решаются. — Геля посмотрела на меня по-кошачьи сожмурив глаза. — И подмогу я вызвала, Семен с Эльдаром примчатся, как только смогут.

— Время теряем.

— И я о том же.

— Более получаса нас в банке ждать не будут.

— Ага.

— Наталья у навов, без нее нам сейф не отопрут.

— А ей без документов. — Геля решительно взяла меня за руку. — Пригнись, нам надо до лестницы пробраться.

Гавр зевнул, приветственно «ав-ркнул».

Попович распахнула гардероб, напялила на меня первую попавшуюся шубу и шляпку, оказавшуюся вовсе не зимней:

— В лицо твою кузину в банке никто уже не помнит. Представишься ею, контрактом помашешь, ключ предъявишь, дальше действуй по обстоятельствам, а мы с Иваном пока навов отвлекать будем.

Она побежала вниз, я завязала под подбородком ленты.

— Полетаем, разбойник?

Гаврюша не возражал.

— Сейчас тетя Геля лихих людишек отвлечет, и только тогда мы сможем на балконе появиться, не раньше.

— Ав-р?

— Не знаю как.

С первого этажа донесся звук выстрелов.

Гавр с оседлываниями морочиться не стал, ухватил меня зубами за ворот шубы, как мама-кошка новорожденного котенка, и взвился, со свистом пронзая темнеющее небо.

Через четверть часа господина Адлера, запирающего на ночь двери банка, остановила очень хорошенькая, слегка заплаканная и растрепанная барышня с пухлой собачонкой на руках.

Ну, то есть, заплаканной я не была, мне ветром в глаза надуло, все прочее наличествовало. Хорошенькая, что греха таить. Вон и гнум очаровался, принялся расточать комплименты и поворачивать ключ в обратную сторону, продляя время присутствия. Банк был вполне обычным, я в таких неоднократно бывала. Приемную уже украшала рождественская ель, и бумажные гирлянды опоясывали колонны. Бубусик увлекся вазочкой с конфетами, что стояла на конторке. Господин Адлер, невзирая на очарованность, контракт прочел внимательно, спросил:

— Вы, Наталья Наумовна, желаете срок продлить?

— Желаю, — улыбнулась я и похолодела.

У меня не было при себе денег. Вообще. А без денег, будь я хоть тысячу раз красавицей, ни один гнум со мною ничего не подпишет.

— Я, господин Адлер, желаю сей же час свой предмет изъять.

Хорошо сказала, уверенно. Навьючу на Гавра поклажу, да и заберу как-нибудь.

— К сожалению, срок хранения уже истек, и для начала, барышня Бобынина, вам придется оплатить нам следующие десять лет хранения. Вы же читали контракт, правда? Ну а после оплаты вы сможете изъять вклад в любой момент, хоть нынче. Но по контракту же остаточная сумма возврату вам подлежать не будет.

Ах так? Я ласково улыбнулась и со вздохом покачала головой:

— В шестом пункте сего документа, драгоценнейший господин владелец банка, указано, что срок хранения истекает в полночь.

— Но полгода, которые мы оказывали вам, дражайшая барышня Бобынина, услугу без оплаты, облагаются штрафом.

— О котором в контракте ничего не сказано.

Гнум посопел, я рассеянно считала конфеты, исчезающие в пасти прожорливого Бубусика, и улыбалась с невинно-придурочным видом.

Вазочка опустела, гнум сел за конторку, предложив мне обождать на диванчике, и стал перечитывать документ.

Читай-читай! Не будь я дочерью Абызова, если там хоть полсловечка про штрафования сказано.

Пустые банковские помещения были наполнены гулкой тишиной, солидной, надежной, успокаивающей. Из-под входной двери тянуло сквозняком, я подумала, что гнум неплотно ее прикрыл.

— Вы абсолютно правы, барышня Бобынина, — наконец недовольно сказал Адлер. — Удивительно наблюдать столь отточенный в финансах ум у столь юной особы.