Огонь блаженной Серафимы - Коростышевская Татьяна Георгиевна - Страница 5
- Предыдущая
- 5/59
- Следующая
— Примерно такое же чудовище мне снилось, — сказала Попович.
— Ужасно.
Что еще говорить, я не представляла. То, что я сновидица, знать должно как можно меньше народа. По крайней мере, в нашей богоспасаемой отчизне. Да и признаваться, что я ее из ревности стращала, чиновнице не хотелось. Стыдненько было.
— Порассматривайте еще, — предложила Попович. — Давайте каждого котофея в подробностях изучим.
— В смысле?
— За нами слежка, — задрав голову к статуе, сказала Геля. — Не оборачивайтесь. «Хвост» по-нашему. От «Жарю-парю» ведут. Минимум четверо, сменяются каждый квартал, чтоб глаза не намозолить. Эльдар либо ваша нянька им нелюбопытны, они не разделились, когда разделились мы.
За спиной скрипнул шагами снег, я повернула голову. По тропинке приближался к нам мастеровой в тулупе. Обыкновенный мужичок с деревянным ящиком под мышкой.
— Перфектно. А револьвер я в приказе оставила. Вы не до смерти огнем кидаться можете, барышня Абызова?
Я в ответ уронила искру под ноги:
— Который злодей, в тулупе?
— Сзади!
Повернуться не успела, проклятые каблуки скользнули в луже растопленной воды, и я упала, к счастью потеряв сознание прежде, чем ушиблась.
Снов не снилось, уж об этом учитель Артемидор позаботился. Я вынырнула из чернильной тьмы сначала слухом.
— Гелюшка, — сокрушался знакомый голос, — да как же так? Работнички! Надворную советницу от загорской няньки не в состоянии отличить!
— Виноваты, ваше высокопревосходительство, — шамкал голос незнакомый, — обознатушки получились. Только и госпожа Попович разбираться не стала, вон как нас отметелила.
— Потому что по уставу сперва представиться должно. — Это говорила Геля. — А то, как тати ночные, напрыгнули на девиц. Они ведь напрыгнули, Юлий Францевич. Этот, который без зубов, еще и палкой госпожу Абызову огрел.
— Я тогда еще с зубами был!
— Не махал бы палицей, с ними бы и оставался! Юлий Францевич, налицо превышение служебных полномочий.
Я открыла глаза и застонала. Ничего не болело, стонала для порядка и для подчеркивания своего страдательного статуса.
— Где я?
— Серафима? — Геля склонилась надо мной, заслонив свет настольной лампы. — Голова болит? Мутит? Сколько пальцев видишь?
— Нисколько, ты мне свет заступила.
— Не бил я ее по голове, — шепелявила фигура в дальнем углу. — А палицей по привычке замахнулся.
— Вон! — Канцлер вытолкал беззубого за дверь.
Я с помощью Гели села на твердом диване, осмотрела кабинет, в котором кроме диванчика были лишь стол с лампой под зеленым абажуром, плотные шторы на окне и два стула. Один хозяйский, другой для посетителей. Ножки последнего оказались приколочены к полу, и на него направляла луч света лампа.
Подозреваю, что господин канцлер планировал барышню Абызову не на диванчике раскладывать, а на приколоченном стуле держать. Диванчик у него для других барышень задуман. Я даже начинала догадываться для которых.
— Евангелина Романовна, голубушка вы моя, — сюсюкал Брют, — накажу разгильдяев примерно, уж будьте покойны. Мне всего лишь с Серафимой Карповной побеседовать хотелось, а эти дуболомы разницы между арестом и приглашением понять не смогли.
Артритными пальцами Юлий Францевич убрал от Гелиного лица выпавший из прически локон. Я многозначительно кашлянула, напомнив о своем присутствии.
— Вот и подруга ваша в себя пришла. Не правда ли, Серафима Карповна?
— Желаешь о бесчинствах тайного приказа в канцелярию донести? — спросила Евангелина деловито.
— Не желаю.
— Перфектно. Тогда я в приемной тебя дождусь. Его высокопревосходительство обещал долго не задерживать, чтобы мы на фильму не опоздали.
Когда надворная советница Попович покинула строевым шагом кабинет, канцлер угрожающе обернулся:
— Зачем пожаловала?
— И не хотела даже, — пожала я плечами, — подчиненные ваши меня сюда затащили.
— Ты мне куражиться брось! Почему ты в Мокошь-граде? Сумасшедший Артемидор выгнал?
— На вакации отпустил, с родственниками повидаться. На Рождество обратно отбуду.
— Что постичь успела? В чужие сны проникать можешь?
— Не могу. Учитель сказал, рано мне еще с тонкими мирами работать, и сновидческие способности запер от греха.
Брют походил по кабинету из конца в конец:
— Получается, ты сейчас для меня бесполезна… Зачем в чародейский сыск проникла? Встречи с Иваном своим искала? Так я тебе сразу обскажу, чтобы ты лишнего не думала. Докладывали мне, что господин Зорин к кузине твоей женихается.
— Совет да любовь, — умилилась я фальшиво. — Только вы уж, Юлий Францевич, зятя моего будущего заботою не оставляйте. Мы же про конкретного человека договаривались, а не про его при мне роль.
— Наглая ты девка, Серафима. — Брют устало опустился на диван рядом со мной. — Но это ничего, это терпимо… Ну раз все равно в столице гостишь, будет у меня тебе задание.
— Вся внимание.
— К жениху присмотрись, будь любезна. Да не к чужому, Серафима, к своему. Анатолий Ефремович тревожить меня стал.
— Князь Кошкин? И что с ним не так?
— Если б знал, ты бы не понадобилась. У меня что-то такое… — канцлер пошевелил в воздухе пятерней, — …на уровне ощущений.
Ссориться с начальником Тайной канцелярии не хотелось. Тем паче что задание его представлялось необременительным. Искать встречи с Анатолем я не собиралась, но, ежели он сам пожелает визит нанести, отчего б не присмотреться.
— Через пару дней тебя в приказ приглашу для отчета.
— Если без палок и арестов, явлюсь с удовольствием.
— Ну так ступай! Гелюшка, поди, тебя заждалась.
Евангелина Романовна вертелась перед настенным зеркалом и пыталась наживо приметать оторванный воротничок.
— Не уберегла мундира, — пожаловалась она. — Но, к чести моей, их четверо было.
Она воткнула иглу в подушечку в форме сердца, после засунув ее в верхний ящик секретарского столика.
— Отпустил тебя его высокопревосходительство? Тогда поспешим.
У подъезда ожидал нас приказной извозчик. До фильмотеатра домчались за три минуты.
— Что канцлер от тебя хотел? — спросила чиновница, когда мы входили в нарядно украшенное фойе.
— Службой озадачить. — Я высмотрела среди публики Маняшу с Мамаевым и приветственно им махнула. — Он меня личным агентом к себе определил.
— Эх, жаль ты доносить не стала!
— Кому? В тайную канцелярию на тайную канцелярию? Не смеши!
— Закон, Серафима, — сказала Попович с серьезной простотой, — один для всех быть должен. Это государственная основа, на ней вся Берендийская империя держится.
Я могла бы возразить, что держится она на деньгах, армии, несметных природных богатствах и паутине интриг, но не стала. Вместо этого быстро, пока не слышали Маняша с Эльдаром, спросила:
— Позволишь новый мундир тебе преподнести в благодарность за спасение от ночных татей?
И, расценив молчание согласием, подумала, что и перчатки Евангелине Романовне куплю новые.
Публики в фойе было преизрядно разной, нарядной и не особо, дамы в туалетах для выхода в свет со спутниками, закутанные в меха купчихи, купцы, мастеровые, парочка гнумов и с десяток неклюдов, к счастью, без гитар.
Геля возбужденно что-то рассказывала Мамаеву, когда мы рассаживались на обитых бархатом креслицах первого ряда.
— Канцлер для доклада вызывал, — поведала я няньке, вопросов не ожидая. — В кабале я у него.
Я села почти с краю, место по правую руку пустовало.
— Что-то ты, дитятко, со всех сторон закабалилась без моего пригляда. И у учителя в рабстве, и у приказного начальника.
Я вздохнула, соглашаясь:
— Не зря я этой силы не желала, одни от нее сложности.
— Про что доложилась? Чего исполнить должна?
— Господин Брют по поводу моего нареченного опасения имеет. К слову, Маняша, князь Кошкин за эти месяцы визитов вам не наносил?
— Мне-то уж точно нет.
— А вот ты, когда мне на Руяне являлась, велела его отыскать.
- Предыдущая
- 5/59
- Следующая