Первый Зверь (СИ) - Синякова Елена "(Blue_Eyes_Witch)" - Страница 37

Это было настолько страшно, что я изо всех сил пыталась отогнать от себя видения, которые кружились в голове, теперь понимая, откуда у Зверя появился этот чудовищный шрам на спине, который зарос неровными кусками.

— Для медведей я такой же враг, как и для людей.

Я даже не могла представить себе какого это — прожить всю жизнь в таком одиночестве! Быть отверженным у всех, лишь по факту своего рождения, не причинив никому вреда.

Да, потом, когда он вырос и стал сильным, можно было не бояться ничего и никого.

Но пока он был ребенком и не обладал ни этой мощью, ни этой скоростью — как он выжил?..

— Если хочешь, спроси меня о своем отце. О том, что привело нас к этому, — отозвался вдруг Зверь, говоря осторожно и вкрадчиво, явно боясь задеть те струны моей души, которые были разорваны и уже никогда не смогут зарасти.

Эта рана не заживала.

Она тихо тлела внутри меня, вырываясь болью и слезами каждую ночь, когда я видела во сне отца.

Просыпаясь в поту и слезах, я долго не могла успокоиться, зная, что Зверь тоже не спит за стенами домика, прислушиваясь ко мне и молча терзаясь вместе со мной.

Иногда я точно ощущала его прямо за дверью. Видела метущуюся тень его огромного тела, но за проведенные ночи он ни разу не позволил себе войти, боясь потревожить мою память и сделать своим появлением лишь еще больнее.

Многое изменилось, между нами. Моя прошлая жизнь была сожжена и уничтожена.

Не изменилось только то, что именно Зверь убил моего отца…

И каждый раз, когда я думала об этом, мне становилось тошно, и в груди вспыхивала рана, кровоточа и отбирая остатки воздуха.

Я еще была не готова услышать это, даже если теперь знала наверняка, что сказанные когда-то Зверем слова были чистой правдой, он не убивал ради выгоды, забавы или от скуки. Каждый кто умирал от его руки заслужил смерть…

…но невозможно было думать об этом, вспоминая папу…

Зверь как всегда молча кивнул, научившись принимать не только меня саму, но каждую эмоцию, которую он остро чувствовал, даже если иногда не знал, что именно это такое.

Какое-то время мы молчали, слушая дыхание друг друга и не торопясь заговорить.

— И у тебя нет имени? — тихо произнесла я снова, не замечая, как глажу его кожу пальцами, водя небольшими кругами, отчего на ней выступали мурашки, а урчание снова стало громче и жарче.

— Нет. Отец был медведем и не мог говорить, чтобы дать его мне.

— Кто же тебя стал называть Зверем?

— Люди. Но если ты хочешь, то можешь дать мне такое имя, которое понравится тебе.

Он уткнулся в мой затылок, блаженно выдохнув и, кажется, засыпая, а мое сердце трепетно билось от его слов и того, как мы лежали теперь. Вместе. Обнаженные. Не прикрытые даже легким покрывалом.

Рядом с ним холод не ощущался, и теперь было необычно и тепло на душе, оттого что напряжение улетучилось, оставляя только трепет в груди.

Зверь на самом деле уснул, дыша глубоко и ровно, но не отпуская меня от себя даже во сне, а вместе с ним уснула и я.

Когда я проснулась, солнце уже высоко светило в небе, по всей видимости был полдень, а Зверь уже хозяйничал в домике, убирая из печи истлевшие ветки, чтобы положить новые и развести огонь, отчего дом тут же наполнился сказочным ароматом смолы и особенным теплом, которое всегда так дорого, долгими зимними вечерами.

— Выспалась? — улыбнулся он мне, широко и невероятно обаятельно, так, что я не смогла сдержать улыбки в ответ, вдруг подумав о том, что на самом деле Зверь был настоящим красавцем! Пусть слишком необычным, чтобы люди могли увидеть это за собственным страхом, но все-таки красавцем!

— Хочешь рыбы?

Я кивнула, видя, как он буквально засиял от восторга и радости, заставляя меня в очередной раз внутренне удивиться и даже умилиться его реакции на простое общение, которое было для него чем-то совершенно волшебным и восхитительным.

— В озере ее полно. Скоро вернусь!

Я уже не вздрагивала и не пугалась того, насколько резко и молниеносно он поднялся, застыв на секунду у печи в полусогнутом состоянии, но вместо того, что выйти на улицу, сделал поспешный шаг ко мне, целуя в губы осторожно и как-то собранно, словно хотел понять, как я отреагирую на это его прикосновение сейчас, и всеми силами прислушивался ко мне.

А я поцеловала его в ответ, кожей ощущая его невообразимую радость, что делала Зверя похожим на ребенка. Чистого, светлого, в чем-то по-прежнему наивного, который радуется всей душой даже легкому поцелую в ответ, отчего его глаза становятся похожими на бескрайнюю гладь океана, залитого солнечным светом, когда волны кажутся золотыми и излучают тепло.

— Ты пробовал когда-нибудь жареную рыбу? Или, приготовленную на огне?

Зверь покачал головой, улыбаясь в предвкушении чего-то нового и еще неизведанного, а я думала о том, что, как он открывал мне свой мир, так и я хотела показать ему, что в мире людей есть что-то хорошее и приятное, что, возможно, сможет ему понравиться, хотя бы немного.

На самом деле за эту неделю, пока наши раны постепенно залечивались с помощью его необыкновенной крови и некоторых трав, которые Зверь приносил из леса, запаривая в кипяченой воде, я готовила — варила каши, делала куличи и лепешки, томила мясо. Собирала на маленький низкий столик, за которым приходилось сидеть на полу, чтобы он был впору, и обязательно ставила тарелку для Зверя.

Первое время он отказывался.

Говорил, что не голоден.

И я понимала, что, привыкший к совершенно другой жизни, ему было проще перекусить в лесу, поймав того, кто станет его ужином или обедом, а потому не могла корить его за отказ.

Но в один из дней, на предложение попробовать сладкую кашу с медом и засушенными яркими ягодами, которые Зверь принес вместе с некоторыми специями, мукой и солью, он неожиданно согласился, присев на пол рядом, скованный и напряженный.

Все это ему было чуждо и ново. Тарелки, ложки.

Он смотрел на них так, словно ждал, что утварь начнет двигаться, уползать или верещать, если только он коснется их.

Зверь явно чувствовал себя неловко, но как же трогало за сердце то, что ради меня он решился даже на это, когда проговорил приглушенно:

— Я не умею пользоваться всем этим. Тебе придется показать мне…

И я показывала, с улыбкой и трепетом в душе наблюдая, как он искренне пытается делать все, как нужно, даже если сначала у него ничего не получалось, и обе ложки были сломаны.

Тогда я поняла, что поступаю эгоистично, пытаясь заставить его делать то, что привыкли делать люди, когда он вовсе не был человеком. Что я снова ломаю его представление и мирный уклад жизни, который до меня тек совсем по-иному.

Поэтому отказалась от ложек и старалась готовить еду так, чтобы ее можно было есть руками.

Не все Зверю нравилось. Например, мясо он ел только сырым, но из тарелки, куда я резала его небольшими кусочками, не содрогаясь от его предпочтений и постепенно привыкая к новому укладу жизни. А вот каши и лепешки пришлись ему по вкусу, как и пирожки.

— Скоро приду.

Зверь поцеловал меня еще раз, явно не горя желанием покидать стены домика, что я отчетливо видела в его солнечных глазах, как и то, что он снова возбуждается, в этот раз не одевая на себя брюк из кожи.

А вот я поспешила одеться, как только он ушел, не поборов свое смущение настолько, чтобы ходить перед ним обнаженной, зная заранее, что много времени Зверю не потребуется, чтобы раздобыть рыбы. Он и с охоты всегда возвращался быстро и приносил уже разделанное мясо, словно понимал, что я не смогу вынести вида растерзанного животного в доме.

Его забота была настоящей. Теплой. Искренней.

Без громких слов, без обещаний звезд с неба, без глупых подарков, он делал каждый день моей никчемной жизни легким и уютным, ни в чем не упрекая и словно находя особое очарование и радость в том, что теперь заботился обо мне.

Вот и сейчас рыба была уже почищена и выпотрошена, когда Зверь вошел в дом, аккуратно положив на столик с десяток рыбин разной величины от небольшой, размером с мою ладонь, до огромных, которые едва помещались на столе.