Тень разрастается (СИ) - Крейн Антонина - Страница 22

Дахху оживал.

То ли пришло его время вернуться из странного пограничного состояния, которое мы, по примеру западных коллег, называли комой; то ли просто ни один из знахарей до сей поры не додумался дернуть Смеющегося за нос, — а друг, как бы далеко от тела не витала его искра, не мог такого простить.

Нет, конечно, он не сел на кровати, не заговорил и даже не открыл глаза. Но вдруг проступило дыхание. Слабое, но уже слышимое. Сердце забилось чаще, в чем я сразу же поспешила убедиться. Лицо перестало отливать пугающим болотным цветом — на щеках заиграли краски, такие же нежные, как самые-самые первые лучи восходящего солнца. Я сосредоточенно придумывала, что бы мне еще такого проверить, когда вихрь в лице Кадии непочтительно отбросил меня от койки. Прямо в кресло, которое закачалось от неожиданной ноши так сильно, что я чуть не перекувырнулась через спинку.

— Уху-ху-ху! — мстительно захихикал Марах.

Я метко швырнула в птицу клочок бумаги, застрявший в обивке кресла. Бумага была свернута неплотно, текст на ней складывался в стихотворные строки, написанные знакомым корявым почерком. Я постыдилась читать, хотя очень хотелось.

Стихи от Кадии? Это что-то новенькое.

****

В итоге мы просидели в Лазарете весь день.

Кадия отправила в Чрезвычайный департамент ярко-лиловую ташени.

— Скажу, что заболела, — подмигнула мне она.

В ответ прилетело аж пять голубей. Один за другим, подряд. Если у первого голубя на ноге была лишь маленькая записка, то последний притащил добрый такой свиток в колбе.

— Все нормально? — забеспокоилась я.

— Ну… Командор Груби Драби Финн считает, что молодым специалистам не пристало простужаться, — покраснела Кадия.

Зная, что гномы — весьма не сдержанный в выражениях народ, я содрогнулась. Это в каких же словах руководитель Чрезвычайного департамента высказал свое фи, что подруга так запунцовела?

Ответ прилетел со следующей птицей. Это уже не был голубь. Это была редкая разновидность ташени — куда дороже классической, а потому гораздо менее популярная. Такие ташени — крупные, с глубоким зобом, отличались тем, что передавали свои сообщения вслух.

— КАДИЯ ИЗ ДОМА МЧАЩИХСЯ! — заорала волшебная птичка низким гномьим голосом, — ХОРНАЯ ТЫ Ж ЛЕНИВИЦА, ГРЁК ТЕБЯ ПОДЕРИ! БЫСТРО НА РАБОТУ, БЕЛОКУШНАЯ ТЫ ЛОДЫРИЩА! А ТО БУДЕШЬ ПОСУДУ В СТОЛОВОЙ ТРИ ДНЯ МЫТЬ! ТРИ НОЧИ! ПОСЛЕ РАБОТЫ! И ТОЛЬКО ГРЁКНИ МНЕ!

Я в восхищении покачала головой:

— Ого! Это он так с сотрудниками разговаривает?

— Да. Всегда, — позеленела Кадия. — Командор Груби верит, что, чем больше гномьих ругательств он изречет, тем серьезнее мы воспримем угрозу.

— Что, уже жалеешь, что перевелась из корпуса Стражей? — посочувствовала я. — Как тебя звать-то теперь? Чрезвычайница?

— Не, не жалею. Условия еще хуже — хотя в это сложно поверить, но перспектив больше. Да продолжай стражницей называть, все осталось по-прежнему, просто теперь в случае городского несчастья я в авангарде.

Я не стала вникать в тонкости профессиональных отличий между разными департаментами Военного ведомства. Вместо этого пожала плечами:

— Ну ты иди на работу, раз он так беснуется. Я сообщу, если что изменится.

— Ага, щаззз, — блеснула глазами Кад. — Ничего, это он только угрожает. Посуду мыть не заставит — я при всем желании на ведомственную кухню не влезу, она под гномий рост сделана.

Так наше добровольное дежурство продолжилось.

Знахари приходили каждый час, по двое, что-то замеряли, тихонько колдовали, радовались прекрасным симптомам и вводили Смеющемуся некие лечебные растворы посредством длинных тонких трубок, неприятно напомнивших мне Рамблу.

Я рассказала Кадии о своих подводных приключениях.

— Так что, Мелисандр продолжает квест один, без тебя? — нахмурилась Кад.

— Ну да.

— Обидно что-то.

— Отнюдь, — я пожала плечами. — Мне бы с настоящим разобраться! Куда уж там ворошить далекое прошлое.

Вдруг со стороны кровати раздался глубокий шипящий вдох. Будто воздушный шар наполняют гелием. Мы так и подпрыгнули. Все четверо: Кад, я, Снежок на подстилке и Марах, который все-таки соизволил меня простить и теперь привычно сидел на плече.

— Дахху! — хором возопили мы, кидаясь к другу.

— Книгу, — невнятно произнес Дахху, не открывая глаз. Его правая рука с усилием поднялась.

— Что? Кто?

— Книгу. Доронах. Дайте.

Нижняя губа Кадии мгновенно надулась, как у маленькой девочки. Я тоже не обрадовалась такому приветствию, но все же исполнила первую волю оживающего… Когда стопка черновых бумаг оказалась на груди у Дахху, он открыл глаза. И сразу же увидел мой выдающийся нос.

— Небеса-хранители! Что с тобой? — сипло ахнул он.

— Конспирация, — буркнула я. — Ты вообще как?

— Нормально, — уголком рта улыбнулся Дахху и начал увлеченно копаться в своих листочках.

Я с ужасом следила за Кадией.

Глаза ее налились кровью, губы сомкнулись в одну узкую линию. Кажется, Смеющийся никогда не был так близок к смерти, как в этот момент. Я всерьез испугалась, что сейчас мы потеряем его по-настоящему, и приготовилась грудью защищать друга от рассвирепевшей стражницы. Но она сдержалась:

— Что ж, Дахху, мы очень рады, что ты очнулся, да еще и такой бодрый, — отчеканила она, сжав кулаки так сильно, что побелели косточки пальцев. — Пойду на работу, а ты приходи в себя. Тинави тебе расскажет, что у нас тут творилось в последние две недели.

Кадия наклонилась, рывком схватила свою брошенную на пол сумку, и твердым шагом направилась к выходу из палаты. Снежок попробовал потереться о ее ноги, но Мчащаяся проигнорировала волка. Хорошо, что не пнула!

Дахху осоловело заморгал:

— Две недели, что?

Дверь за Кад хлопнула, едва не развалившись. Марах ехидно захлопал крыльями. Я деликатно откашлялась:

— Боюсь, ты кое-что не учел, дружище…

Но меня перебила почта: в открытое окно влетела ярко-лиловая ташени, с яростью врезалась мне в грудь, упала и раскрылась в послание — «ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ НИЧЕГО ЕМУ ГОВОРИТЬ!!!!!». Я пожевала губами. Снова-здорово.

Дахху, впрочем, не сильно-то заинтересовался. У него уже хватило сил, чтобы принять более или менее сидячее положение, взять со столика карандаш и что-то там черкать на бумагах. Кровавое пятно внизу титульной страницы его совсем не смущало.

— Слушай, Дахху, — протянула я. — А ты, эээ, вообще что-то помнишь?

— Помню, — кивнул он, не отрываясь от работы. — Обряд «Ночная пляска». Бокки рассказали мне такое, такое! Ох, надо срочно зафиксировать. А потом этот псих в капюшоне напал, стоило мне прийти в себя. Я две недели в отключке, серьезно? — он изумленно покачал головой, не поднимая глаз. — Кошмар.

— Да уж…

— Тинави, а ты можешь пригласить ко мне Анте Давьера, пожалуйста? Я бы Кадию попросил, но она убежала, — серьезно посмотрел на меня однокурсник.

Его умные зеленые глаза были абсолютно безмятежны. Я только и могла, что протянуть:

— Эээ…

— Просто я хотел бы обсудить с ним кое-что из рассказанного бокки, — пояснил Дахху и педантично поправил вязаную шапочку.

— Ну, эээ…..

— Понимаю, что ты спешишь поделиться со мной новостями, — он вел себя так, будто разговаривал с неразумной пятиклашкой, — И да, я тоже не откажусь обладать информацией о том, кто на меня напал, да и все остальные нюансы, безусловно, представляют немалый интерес, но работа — работа прежде всего. Надеюсь, вы не расстроились, что я сразу заговорил о «Доронахе»? Неловко вышло, да? — Он нахмурился, такой серьезный, интеллигентный и отчужденный, что хоть плачь.

Я потрясла головой. Да так сильно, что фальшивый нос чуть не отвалился.

— Дахху, — обалдело сказала я. — Но ведь это Анте Давьер чуть не убил тебя! Это он — шолоховский маньяк! Ты стал его последний жертвой перед тем, как Кадия запихнула его в тюрьму!

Кажется, впервые в жизни я увидела, как челюсть Дахху из Дома Смеющихся отправляется в вольное путешествие к груди друга.