Большие надежды - Диккенс Чарльз - Страница 42

• Предыдущая
• 42/121
• Следующая

Мой опекун с полным равнодушием прошел мимо незадачливого челобитчика и оставил его плясать на тротуаре, как на горящих угольях. После этого мы без дальнейших помех дошли до конторы, где застали клерка и одноглазого субъекта в меховой шапке.

– Пришел Майк, – сказал клерк, слезая со своего табурета и с доверительным видом подходя к мистеру Джеггерсу.

– Вот как? – сказал мистер Джеггерс, поворачиваясь к Майку, который стоял и дергал себя за вихор на лбу, как бык в песенке про реполова – за веревку колокола. – До вашего приятеля очередь дойдет сегодня, часов в пять. Ну?

– Да что ж, мистер Джеггерс, – отвечал Майк голосом человека, страдающего хроническим насморком, – с ног сбился, но одного все-таки разыскал, как будто подходящий.

– Что он может показать под присягой?

– Да как бы это выразиться, мистер Джеггерс, – отвечал Майк, утирая нос теперь уже меховой шапкой, – вообще-то говоря, что угодно.

Мистер Джеггерс вдруг рассвирепел.

– Я же вас предупреждал, – сказал он, тыча пальцем в перепуганного клиента, – что, если вы когда-нибудь позволите себе здесь такие речи, вам не поздоровится. Негодяй вы этакий, да как вы смели сказать это мне?

Клиент совсем оробел и растерялся; казалось, ему было невдомек, чем он вызвал такой гнев.

– Болван! – тихо сказал клерк, толкая его локтем в бок. – Бестолочь! Кто же говорит вслух такие вещи!

– Слушайте вы, тупица несчастный, – загремел мой опекун. – Я вас опять спрашиваю, и притом в последний раз: что может показать под присягой человек, которого вы сюда привели?

Майк внимательно посмотрел на моего опекуна, словно стараясь прочесть на его лице подсказку, и медленно ответил:

– Либо то, что за ним отродясь ничего такого не водилось, либо, что он всю ту ночь ни на шаг от него не отходил.

– Так. Ну, теперь думайте, что говорите. Какого звания этот человек?

Майк посмотрел на свою шапку, потом на пол, потом на потолок, потом на клерка, потом на меня и только после этого начал было, заикаясь:

– Мы его нарядили… – но мой опекун грозно прервал его:

– Что? Вы опять свое?

(– Болван! – добавил клерк, снова толкая его локтем.)

Майк беспомощно умолк, но через некоторое время лицо его прояснилось, и он начал по-другому:

– Одет он прилично, как пирожник. Вроде даже кондитера.

– Он здесь? – спросил мой опекун.

– Я его тут поблизости оставил, – сказал Майк. – Сидит на крылечке, дожидается.

– Пройдите с ним мимо этого окна, я посмотрю.

Мы втроем подошли к окну конторы, забранному проволочной сеткой, и вскоре мимо нас с независимым видом проследовал Майк, а с ним – зверского вида верзила в белой полотняной куртке и бумажном колпаке. Безобидный этот кондитер был сильно навеселе, а под глазом у него темнел замазанный краской синяк, уже позеленевший от времени.

– Пусть сейчас же уберет прочь этого свидетеля, – с брезгливой гримасой сказал мой опекун, обращаясь к клерку. – Да спросите его, о чем он думал, что притащил сюда такую личность.

Затем мой опекун пригласил меня к себе в кабинет и, не садясь, принялся завтракать сандвичами, которые он запивал хересом из фляжки (он, кажется, и на сандвич умудрялся нагнать страху, прежде чем съесть его), попутно сообщая мне о том, какие шаги им предприняты в отношении меня. Сейчас я отправлюсь в Подворье Барнарда, к младшему мистеру Покету, куда уже послана для меня кровать; я пробуду у младшего мистера Покета до понедельника; в понедельник мы с ним съездим к его отцу и посмотрим, как мне там понравится. Узнал я еще, сколько денег мне разрешается тратить ежемесячно (оказалось, довольно много), а также получил припрятанные в столе моего опекуна карточки с адресами портных и других торговцев, чьи услуги могли мне понадобиться.

– Вы увидите, мистер Пип, что кредит вам будет оказан самый широкий, – сказал мой опекун, торопливо глотая херес из фляжки, от которой пахло, как от целой бочки с вином, – а я таким образом буду следить за вашими расходами и одергивать вас, если окажется, что вы рискуете наделать долгов. Не сомневаюсь, что вы все равно свихнетесь, но это уж будет не моя вина.

Поразмыслив немного над этим утешительным предсказанием, я попросил у мистера Джеггерса разрешения послать за каретой. Он сказал, что не стоит, – идти совсем недалеко. Если угодно, Уэммик меня проводит.

Выяснилось, что Уэммик и есть тот клерк, которого я видел в конторе. Сверху вызвали другого клерка, чтобы временно заменить его, и я вышел следом за ним на улицу, предварительно распростившись с моим опекуном. У дверей уже опять толпились просители, но Уэммик заставил их расступиться, сказав хоть и не громко, но решительно:

– Не ждите, все равно без толку; он сегодня ни с кем больше не будет разговаривать.

И очень скоро мы отделались от них и спокойно пошли рядом.

Искоса поглядывая на мистера Уэммика, чтобы получше рассмотреть его при ярком свете дня, я увидел, что он худощав и невысок ростом, а черты его квадратного деревянного лица точно выдолблены тупым долотом. Кое-где на этом лице выделялись метины, которые, будь материал помягче, а инструмент поострее, могли бы сойти за ямочки, а так остались просто щербинками. В частности, их имелось две или три у него на носу, но долото, задумавшее было так его приукрасить, бросило эту затею на полдороге и даже не потрудилось сгладить следы своей работы. Судя по обтрепанному воротничку и манжетам мистера Уэммика, я решил, что он холост; он, видимо, понес в жизни немало утрат, – у него было по меньшей мере четыре траурных перстня, да еще брошь с изображением девицы и плакучей ивы, склоненных над погребальной урной. Я заметил также, что на его цепочке от часов болталось несколько колец и печаток, словом, – весь он был обвешан напоминаниями об отошедших в вечность друзьях. У него были маленькие черные глазки, блестящие и зоркие, и большой рот с тонкими губами. Насколько я мог понять, все это досталось ему в собственность тому назад лет сорок, а то и пятьдесят.

– Так вы здесь впервые? – спросил меня мистер Уэммик.

– Да.

– Когда-то и я был здесь новичком, – сказал мистер Уэммик. – Сейчас даже смешно кажется.

– А теперь вы хорошо знаете Лондон?

– Да, неплохо, – сказал мистер Уэммик. – Все ходы и выходы знаю.

– Вероятно, это очень страшный город? – спросил я больше для того, чтобы поддержать разговор.

– В Лондоне вас могут надуть, обобрать и убить. Впрочем, на такие дела охотники повсюду найдутся.

– Если это люди, которые питают к вам злобу, – добавил я, чтобы немного смягчить его слова.

– Ну, это не всегда по злобе делается, – возразил мистер Уэммик. – Злобы в людях не так уж много. Вот если на этом можно что-нибудь выгадать, тогда пойдут на что угодно.

– Это еще хуже.

– Вы так полагаете? – сказал мистер Уэммик. – А по-моему, одно другого стоит.

Шляпу он сдвинул на затылок и шагал, глядя прямо перед собой, с таким независимым видом, словно вокруг не было ничего достойного его внимания. Рот его напоминал щель почтового ящика, и казалось, что он все время улыбается. Мы уже поднялись на Холборп-Хилл, когда я наконец разобрал, что это оптический обман и что на лице его нет и тени улыбки.

– Вы знаете, где живет мистер Мэтью Покет? – спросил я мистера Уэммика.

– Да, – сказал он, мотнув головой куда-то влево. – В Хэммерсмите, к западу от Лондона.

– Это далеко отсюда?

– Миль пять будет.

– Вы его знаете?

– Э, да вы по всем правилам допрос ведете! – сказал мистер Уэммик, одобрительно поглядывая на меня. – Да, я его знаю. Я-то его знаю!

Произнес он эти слова не то снисходительно, не то с пренебрежением, что сильно меня обескуражило; я все поглядывал искоса на его деревянное лицо, надеясь прочесть на нем какое-нибудь успокоительное пояснение к этому тексту, но вместо того он вдруг сказал, что вот мы и дошли до Подворья Барнарда. Сообщение это нисколько меня не утешило, ибо в мечтах мне рисовалась большая гостиница, которую содержит мистер Барнард и перед которой наш «Синий Кабан» не более как заезжий двор. Оказалось же, что Барнард – это бесплотный дух, фикция, а его подворье – куча донельзя грязных, облупленных домов, втиснутых в зловонный закоулок, который облюбовали для своих сборищ окрестные кошки.

• Предыдущая
• 42/121
• Следующая