Трогать нельзя (СИ) - Зайцева Мария - Страница 15

Но сами виноваты.

Двое на одного! Надо же, поганцы какие! На друга своего, да что там! На начальника непосредственного кидаться!

Сажусь в кресло.

Наливаю себе виски, пью. Надо давно было это сделать. Стресс снять.

— Ну что, Зверята, поговорим?

— Сразу надо было говорить! А ты ржешь! — пожаловался гнусаво Рома, все еще придерживая салфетку у носа.

— А что мне, плакать?

— Просто сказал бы правду, — хрипит с пола Димас.

— А если б я сказал, что сплю с ней? — вопрос я задаю из чистого любопытства. Прямо интересно, насколько у них это все серьёзно. И вообще… Прикольно. Роковая девочка Элли. Не успела приехать, уже встряла по самое не балуйся. Интересно еще — Зверята в курсе, что она за бомбочка замедленного действия? Что-то мне кажется, что нихрена.

Братья от моего вопроса опять начинают яриться и даже делают попытки подняться. Правда, пока еще вялые, потому что не до того им. Организмы реагируют правильно, не пуская своих хозяев к новым подвигам.

— Сукаааа… — тянет на одной ноте Димас и бьется затылком о стену. — Когда успела? Когда ты успел?

А Рома, как ни странно, молчит. Смотрит на меня. Скалится.

— Он пиздит! Брат, он брешет! Не спал он с Элькой!

— Да какого хера… — Димас находит все же в себе силы, чтоб встать на четвереньки. Очень смешно при этом выглядит. Я опять ржу. И чувствую, как стресс потихоньку отпускает.

Надо же, кому-то еще хуже, чем мне.

У меня только Татка, а у них… Бл***, у них веселье. И странная девочка Элли — ходячие неприятности. И они, похоже, вперлись от души в это все.

— Ладно, герои, приходите в себя, умывайтесь и давайте вниз, в лаунж, поболтаем. А то здесь все кровью залили.

Я поднимаюсь и иду в зал. Там уже вовсю веселье.

В лаунже мне приносят виски, закуску, и, когда появляются хмурые Зверята, я уже успеваю поесть и еще тяпнуть.

— Ну что, рассказывайте. — Киваю им на закуску.

Они не отказываются. И разговор налаживается.

Оказывается, моя ходячая неприятность — Элли, успела мальчиков подцепить еще в своем родном городе, в том самом, который Даня с Коляном в том году чуть по камешкам не раскатали во имя

Даниной дамы сердца, Елены Прекрасной.

Я же, занятый в то время выкрутасами Татки, из-за которых даже пришлось все бросить и свалить обратно сюда, а потом спешно вернуться, чтоб вытащить героев из местной ментовки, момент влюбленности братьев-близнецов позорно проморгал. А у них, оказывается, там прям драма была.

И вот теперь эта драма приехала в наш город.

И свела Зверят с ума.

А сегодня еще и добавила безумия, когда они услышали, как она по телефону говорила кому-то, что не спит со мной, своим непосредственным начальником!

— Ну так в чем проблема? Она же сказала, что не спит?

— Ага… — глядит исподлобья Рома, — а потом сказала, что может спать с кем хочет, и это не наше дело. И что клятвы верности нам не давала.

— Ну, она права, вообще-то… — пожимаю я плечами.

— Нихера! — рычит Димас, — она — наша!

Я усмехаюсь. Пристрастия братьев в сексе нашему узкому кругу знакомы, мы даже ржем над ними, но так, беззлобно. Мало ли кто чего любит? Кто-то связывать, кто-то секс с двумя бабами… А вот близнецы западают на одних и тех же женщин. И проблемы в этом никто не видит. И их женщины в том числе. А, если никто не видит проблемы, то чего переживать?

Вот у меня, сука, проблемы. Потому что веселая групповушка — это одно, а вот инцест — это вообще другое. И плевать, что Татка не кровная. Сестра моя — и все. Никто из компании не в курсе, что я с ума по ней схожу. Кроме Дани. Но он не сдаст.

— А она вообще в курсе, что она — уже чья-то, а не своя собственная? Мне вот так не показалось…

— Да она вообще, она… — Задыхается Ромка, потом не выдерживает, хлопает рюмашку, тяжело дышит.

— Понятно.

Я медлю, разглядываю их насупленные одинаковые рожи. Да, цепанула их девочка Элли. За живое прям.

Умеют они, девочки, цеплять. Неожиданно и больно. Так, что потом дышишь и думаешь, может лучше и не дышать? Проще.

Мы какое-то время еще беседуем. Выясняем наши отношения. Неожиданно так возникшие между нами сложные отношения. И все из-за одной ходячей бомбочки. И это смешно. И глупо.

Время летит, уже за полночь. Мне еще работать, обычно я в клубе до двух. А затем еду домой.

А тут мне звонят сначала от Костика, из тату-салона. Вернее, от его соседей, где тоже тату-салон, конкуренты, так сказать.

Моя Татка в компании Элли оттуда недавно вырулила.

Я сижу, обдумываю ситуацию.

И медленно зверею.

То есть, эта зараза опять свалила ночью гулять. А завтра ей на пары, между прочим!

— Поехали, Звери! Ваша коза только что себе новую печать поставила на кожу.

Она подрываются, и мы едем. Немного датые, чего я не уважаю вообще, но в этот момент наплевать.

У Костика и в окрестностях их ожидаемо нет. Этот сморчок не признается, куда свалили. Смотрит злобно. Так же, как и я на него. Потому что знаю, что к Татке моей неровно дышит. Ну ничего, когда-нибудь доиграется, и я ему дыхание выровняю.

Телефон я забыл в кабинете в клубе, потому надо возвращаться назад, включать следилку.

А потом мне звонят из караоке. Наши звезды там. И, похоже, зажигают.

Едем туда, на входе разделяемся.

Зверята не маленькие, свою зазнобу сами отроют.

А я свою уже нашел.

Я смотрю на Татку, нереально красивую, просто невозможную. Она стоит на сцене. Поет. И голос ее…

Бл***… Я не слышал, чтоб так пели. Я вообще не слышал, как она поет.

Она закрыла глаза. Не здесь сейчас. Не с нами. Ангел. Просто ангел.

Я с места двинуться не могу. Голос завораживает. Лицо, чистое, нежное, сияет.

А потом она открывает глаза.

И безошибочно находит меня.

И это — как удар кулака. Пропущенный боковой по почкам. Резко становится больно. Дыхания нет. В глазах темные круги.

Она стоит. Поет. И я вижу слезы на ее щеках.

И именно это заставляет меня дышать.

И идти.

К ней.

Первый раз

Я не знаю, что нужно сейчас сказать.

Просто слов нет никаких.

Толпы нет.

Музыки нет.

Ничего нет.

Кроме нее.

Татка не отрывает от меня взгляда, не обращая внимания на аплодисменты, свист, подбадривания и просьбы спеть что-нибудь еще.

Я иду и думаю только о том, что, если она сейчас придет в себя от своего транса и попытается свалить…

Что я сделаю?

Точно что-нибудь сделаю.

Потому что необходимость оказаться рядом перевешивает сейчас все. И умные мысли, и сомнения, и ее гипотетическое нежелание меня и нас в целом.

Так что… Беги, сестренка. Беги. Все равно не убежишь.

Я подхожу к сцене, молча протягиваю руку.

И она доверчиво вкладывает свою ладошку в мою лапу. Это ощущается так, словно котенок к ладони прижимается. Мягко, уютно. Правильно.

Я тяну ее на себя, и Татка так же доверчиво прыгает в мои объятия. Какая-то часть мозга, еще не утратившая способности функционировать, вопит, что малышку надо отпустить. Что тут много народу.

И по-любому кто-то знает, кто я. И кто она. И это наше романтическое стояние выглядит не по-родственному.

Но почему мне на это насрать?

Я аккуратно ставлю ее на ноги и, не убирая руки, веду прочь.

В то же мгновение по ушам бьет танцевальный бит, и толпа про нас забывает. И это хорошо. Потому что рука моя на ее талии лежит совсем не по-братски.

И сжимаю я ее далеко не как брат.

Татка тяжело и взволнованно дышит, но не вырывается. Послушно идет прочь.

Улица, два вдоха осеннего пряного воздуха, такси. Мы на заднем сиденье. Я не убираю руки от нее. Не напираю. Просто держу. И смотрю. Не могу наглядеться. Она сейчас, в полумраке, кажется диснеевской принцессой, Белоснежкой. Белая-белая кожа. Огромные темные глаза, так доверчиво и взволнованно отвечающие на мой прямой, жадный взгляд. Губки, розовые, приоткрытые. Грудь под легкой майкой движется в такт дыханию.