Избавление - Дики Джеймс - Страница 53
- Предыдущая
- 53/64
- Следующая
Ага, вот и оно! У края воды, под деревом, лежала корова. Мы медленно проплывали мимо.
– Вот и какая-то ферма, Бобби, – сказал я. – Мы прибыли. Мы можем приставать к берегу в любой момент.
Но мне не хотелось бы далеко топать по полям и пастбищам в поисках фермерского дома. В надежде увидеть какой-нибудь мост или дорогу я решил проплыть еще немного.
Количество коров увеличилось – некоторые были яркие, бело-черные, а некоторые тусклых оттенков. Они лежали по берегам вдоль реки, подальше от воды, жующие, пьющие, поднимающиеся из воды, тяжело вздымающие рога, вековечно и неизменно глупые, огромные, такие сами себе не нужные. Еще один изгиб реки, и можно считать – мы прибыли. Я был уверен в этом.
Но мы прошли еще поворотов десять – все эти извивы реки были совершенно неотличимы один от другого, – и казалось, что мы постоянно входим в один и тот же поворот. Приблизительно через час – судя по жаре и высоте солнца, наверное, был полдень – мы прошли еще один поворот, точно такой же, как и предыдущие. Но теперь я увидел мост через реку. Стальная арматура, дощатый настил. Сразу за мостом располагался небольшой и тихий отводной канал; под мостом сидели мужчина и мальчик и ловили удочками рыбу.
Мы свернули к берегу. Нам пришлось подналечь на весла, чтобы провести байдарку поперек течения. Когда мы, наконец, пристали к берегу, Бобби встал на ноги, качнулся, затем вылез из лодки, погрузившись по щиколотки в прибрежный ил. Я вылез из лодки в воду, почувствовав, как мои ноги погружаются в ил, с трудом выбрался на берег. Когда мы вытаскивали лодку на берег, я старался больше в воду не входить. Сняли с себя спасательные жилеты.
Льюис лежал в байдарке, сложив руки на груди. Солнце сожгло ему лицо; когда он двигал губами, с них слетали чешуйки шелушащейся кожи.
– Льюис, – сказал я, – ты меня слышишь?
– Я слышу тебя, – ответил он спокойно, ровным голосом, но глаз не открыл. – Я слышу тебя и я слышал все, что ты говорил раньше. Ты все рассчитал правильно. Мы можем гладко из всего выбраться. Меня спрашивать пока ни о чем не будут, а если все же будут, я повторю то, что сказал Бобби. Ты все делаешь абсолютно правильно, ты делаешь все лучше, чем сделал бы я. Так и действуй.
– Как нога? Ты что-нибудь чувствуешь?
– Нет, но я уже долго не шевелил этой ногой, не прикасался к ней, вообще ничего с ней не делал. Я старался как мог, чтобы она, так сказать, уснула, а теперь не могу ее разбудить. Но это не имеет сейчас никакого значения. Я в норме.
– Я отправлюсь за помощью, – сказал я. – Ты еще потерпишь немного?
– Конечно, – ответил он. – Бог мой, те пороги, вот это была штучка, а?
– Да уж, штучка! Но мы справились бы с ними значительно лучше, если бы ты был с нами и вел байдарку сам, дружище.
– Я был с вами.
– Если б ты только видел, что творилось с водой между теми камнями!
– Я их не видел, – сказал он, и было видно, что ему снова становится дурно. – Но я их чувствовал. Моя нога мне обо всем сообщала. И могу тебе сказать, теперь я знаю кое-что, чего не знал раньше.
На его лице появилась хорошая улыбка. Он попытался поднять голову, но тут же откинулся в свою засохшую блевотину.
– Ты уверен... насчет Дрю? – спросил Льюис. – Его не найдут?
– Его не найдут, – успокоил я его. – Будь уверен – я уж точно не расскажу, где нужно искать.
– Ну, тогда, думаю, все в порядке, – сказал он. – А теперь – иди, приведи кого-нибудь на помощь. Кого угодно. Я уже не могу больше поджариваться в этой блядской печке. Я хочу поскорее выбраться из этого ебаного гроба, из этой вонючей жестянки!
– Лежи спокойно. Мы выбрались. Мы свободны. Лежи спокойно и не волнуйся.
Я сказал Бобби, чтобы он оставался рядом с Льюисом, а сам, взобравшись по склону берега наверх, отправился к дороге, которая вела к мосту. Дорога была с тонким асфальтовым покрытием; в полумиле от себя увидел старенькую заправочную станцию, – наверное, «Шелл», – с двумя ярко-желтыми бензоколонками и магазинчиком. Я стоял и размышлял, как мне добраться до этой заправки и при этом не умереть по дороге. Удивительно, почему дорога под ногами не превращается в воду и не начинает течь вокруг меня? Странно было ощущать под ногами твердую, неколеблющуюся поверхность; но асфальт упорно не разжижался. И стоя на дороге, я оглянулся и посмотрел на реку – она была очень красива; уже тогда я знал, что всю свою жизнь я буду чувствовать ее особое притяжение, заново ощущать вес воды, обрушивающийся на меня, ощущать собственную невесомость при погружении в ее глубину, ощущать скорость ее течения – все эти ощущения навеки останутся со мной.
Но сейчас я чувствовал свой полный вес и передвигался с трудом. Рана в боку, покрытая корой засохшей крови, давно закрылась; к ней прочно присох кусок комбинезона, обвязанный вокруг талии. Если бы я попытался отодрать его от себя, я бы наверняка упал в обморок. И поэтому я его не трогал и шел, прижимая к ране локоть и слегка наклоняясь в сторону обочины. Я шел к станции; перешел мост над отводным каналом; заправка дрожала в горячем воздухе и все время убегала от меня, как мираж. А я гнался за ней. Бок сильно болел, но у меня было такое ощущение, что боль как-то отстранилась от меня. Мои лохмотья уже будто не касались раны, обступали ее со всех сторон; ощущения, подобные тем, которые я тогда испытывал, возникают, когда несешь какой-то громоздкий, угловатый, причиняющий боль груз, прижимая его к себе рукой. Когда я отправился в путь к бензоколонке, я чувствовал себя сухим – штанины комбинезона – которые я замочил, вылезая из лодки, быстро высохли, а пот еще не начал заливать меня. Но очень скоро под нейлоновой тканью, плохо пропускающей воздух, стало мокро от пота. К тому времени, когда я добрел до заправочной станции, я был весь исполосован потоками пота. Сквозь проволочную сетку, которой была затянута рама, заменявшая дверь, я увидел подростка, сидящего на старом стуле без спинки. Он выглядел так, как и положено выглядеть подростку в такой глубинке. По сетке ползали мухи, взлетали, ударяясь в нее снова. Подросток наверняка давно уже следил за мной, но мой облик вблизи, должно быть, произвел на него ошарашивающее, впечатление. Он нерешительно встал и открыл сетку-дверь.
– Тут есть телефон? – спросил я.
У него было такое выражение лица, будто он толком не знал, есть ли на станции телефон.
– Мне нужно вызвать скорую помощь, – сказал я. – И нужно позвонить в полицию. Пострадали люди, один погиб.
Я попросил парня, чтобы он позвонил сам – я не мог бы толком рассказать, где находится эта заправочная станция.
– Скажи им, что на реке произошел несчастный случай. И расскажи, как сюда добраться. Попроси, чтобы приезжали поскорее. Мне кажется, долго я не продержусь, а там в лодке лежит человек – он пострадал еще сильнее.
Он дозвонился, повесил трубку и сказал мне, что «скоренько приедут». Я сел на какой-то стул, откинулся на спинку и замер в полной неподвижности, повторяя про себя последний – самый важный раз – то, что я должен буду сказать. Но за придуманной историей стояло реальное происшествие, с его лесами, рекой, со всем тем, что случилось и что заставляло скрывать правду. Мне надо было свыкнуться с мыслью, что за два дня я захоронил трех человек, одного из которых убил сам. Раньше я никогда не видел мертвецов, если не считать отца, увиденного мельком в гробу. Было странно думать о себе как об убийце. Особенно если мирно сидишь на стуле на заправке. Но я слишком устал, чтобы испытывать беспокойство – и я его не испытывал. Единственное, что меня волновало – запомнил ли Бобби все то, что я ему сказал о дереве и обо всем остальном.
Я слышал, как мимо проехала пара машин, но ни одна из них и не притормозила у станции. Моя рана ныла, но боль была не острая – она пока отдыхала, лежала, затаившись у меня под рукой; я ее сотворил сам, она стала частью меня, и с ней можно было уживаться. Что сказать врачу, который будет ею заниматься? Сказать, что наткнулся на свою стрелу и она пропорола меня? Или что я порезал бок о байдарку, когда мы перевернулись? Дело в том, что после всех тех ударов о камни некоторые металлические части байдарки торчали рваными, острыми краями, о которые действительно можно было порезаться. Но я решил все-таки рассказать, что дыру во мне проделала моя же стрела, потому что в ране могли оставаться кусочки краски; к тому же, вид моей резаной раны вряд ли позволил бы выдать ее за нанесенную рваным алюминием.
- Предыдущая
- 53/64
- Следующая
