Откровения секретного агента - Ивин Евгений Андреянович - Страница 64

Мне вспомнились дни, когда наш пароход «Полтава» вез на Кубу ядерные ракеты, прямо под бок главному империалисту. Ох и паника поднялась во всем мире! Буржуи обезумели от страха! Вот это, я понимаю, был мощный взмах социалистическим кулаком! Три дня радио захлебывалось от безумных сообщений. Собака лает, а «Полтава» идет и идет себе вперед. Американцы выбросили свои корабельные заслоны. Навстречу нашему сухогрузу, у которого трюмы были набиты ядерными ракетами, помчались эсминцы, рейдеры; авианосец подтаскивал поближе боевые самолеты.

«Русские не уступят! Русские идут напролом! До начала войны осталось менее десяти часов! Американцы тоже не уступят, и начнется обмен ядерными ударами», — кричало взахлеб западное радио.

И вот тут хлынул поток из Европы: тысячи людей платили бешеные деньги, чтобы улететь на Ближний Восток. Было убеждение, что ядерные удары будут нанесены по России и Америке, а на Ближнем Востоке можно отсидеться. Я видел этих пассажиров с обезумевшими глазами. Это были богачи: в руках чемоданчик, в кармане чековая книжка. Любые деньги за номер в отеле, за транзистор, за телевизор. А дикторы, захлебываясь, кричали: война приближается с каждым часом! Европу сметет ядерный вихрь! Они говорили правду: ядерная война никого не пощадит, спасайтесь кто может.

«До начала войны остается восемь часов!» Восемь часов оставалось до встречи американских боевых кораблей с «Полтавой». Самолеты прибывали в Каир каждые полчаса, беженцы растекались по огромному городу. Говорили только о начале войны, никаких других тем не существовало. Туристическое бюро предлагало экскурсии к пирамидам, к сфинксу, в долину Смерти Королей в Асуан. Никто не слушал эти глупые предложения. Всем хотелось куда-то закопаться, укрыться, выжить.

Удивительное дело, только наши военные специалисты были тогда спокойны, хотя и понимали, что столкновение может вызвать войну между СССР и США. Мы тоже обсуждали радио- и телекомментарии. Мы знали английский язык, и на нас обрушивалась вся эта истерия. Наши полковники жили в относительном неведении. Профсоюзный руководитель, а попросту политкомиссар, собрал нас, переводчиков, и приказал информацию среди советских специалистов и их жен не распространять. Он тогда посоветовал нам: «На вопрос отвечайте, что это все буржуазная пропаганда и клевета на нашу страну. Империализм хочет поставить нас на колени, но с нашей Родиной у них номер не пройдет!»

А радио- и телекомментаторы продолжали надрываться в эфире: «До войны осталось четыре часа! „Полтава“ приближается к месту мировой катастрофы! Русские намерены идти напролом! Три подводные лодки русских с полным комплектом ядерного вооружения на борту всплыли рядом с „Полтавой“. Русский ядерный конвой из подводных лодок закрыл собой борта „Полтавы“. Американские боевые самолеты с авианосца делают облеты сухогруза и подводных лодок. Ядерной войной резко запахло в воздухе! Ракеты, запущенные с подводных лодок, достигнут берегов Америки в считанные секунды. Если США не нанесут упреждающего удара по подводным лодкам, жить американцам осталось четыре часа!»

В таком духе вопил эфир на английском, французском, немецком, испанском языках. Несколько тысяч человек собрались на набережной Нила и молча стояли, слушая страшную информацию. Да, умеют западные пропагандисты и идеологи нагнетать истерию, взвинчивать людям нервы.

«До начала войны осталось два часа! Десятки самолетов висят в воздухе. Они проносятся над самыми мачтами „Полтавы“, имитируют атаку. Но, видно, нервы у русских жгутовые, они идут вперед… Уже видна заградительная зона, выстроенная из боевых кораблей. Если „Полтава“ не отвернет в сторону, она врежется в борт эсминца».

Я сидел перед телевизором на нашей конспиративной квартире, куда меня привез Визгун. Мы глядели все, что снимала армейская хроника. Я переводил Визгуну все комментарии. Он молча слушал и мрачнел.

— Пусть только попробуют! — грозно прорычал я, даже не обращаясь к шефу.

Он пристально поглядел на меня, словно оценивая мою ментальную способность правильно мыслить и рассуждать. Его тяжелый взгляд исподлобья придавил меня к креслу.

— Ну и дурак! — тихо, но выразительно произнес он. — Кто тебя так задурил? Колесовать бы его!

Это было что-то из ряда вон: Визгун не одобрял моего ура-патриотизма. Но почему? Он же всегда стоял горой за наш патриотизм. Если бы я заикнулся против того, что творилось в океане, где медленно, но неотвратимо сближались два полушария ядерного заряда. Да, я не думал о том, что будет. Я только был уверен, что мы все сделаем правильно. Наш Никита Сергеевич не ошибается! Как он им в ООН башмаком по трибуне! Сразу все замолкли. Может быть, так с империалистами и надо? Цыц! — и башмаком. Если подводные лодки поднялись рядом с «Полтавой», это еще не значит, что их тут только две или три. Все в боевой готовности. Наверное, уже дана команда «товсь!». Палец на кнопке!

— Ты когда-нибудь задумывался, что будет, если начнется ядерная война? — неожиданно продолжил Визгун разговор.

— Главное — упредить, — произнес я, как попугай, бездумную фразу. Черт возьми! Я уже был такой набушмаченный лозунгами из газет, что своего не осталось в мозгах. А надо думать! Мыслить! Ведь этому нас учат наши идеологи. Да, но в каком направлении мыслить? Если только «пусть попробуют» — то честь и хвала. А если «что будет, коль начнется ядерная война?» — сгорим все в ядерном огне. Так мыслить нельзя.

— Что будет с нами? — снова спросил Визгун, и я понял только одно: он задал вопрос, который у меня вертелся в голове. — Вся эта тысячная орава, которая примчалась на Ближний Восток, здесь уцелеет? Горячо будет на всем земном шарике. Весь мир сгорит дотла. Одни — в огне, остальные вымрут от радиации.

Я понял, что шеф все это говорил не мне. Он просто рассуждал вслух, и голос у него был тревожный. Ничего для меня нового в его рассуждениях не было: я начитался всего этого в научных западных журналах. Меня удивляло только то, что я увидел Визгуна в другом свете — он боялся, его испугала смерть. Хотя я был уверен, что он не трус. Когда мы ездили в Ливан прикрывать нашего человека, я нисколько не сомневался, что шеф пойдет под пули и не дрогнет. А тут что-то в нем сломалось. Что? Может быть, и я всего недооцениваю? Может быть, я мыслю незрело? Для меня существует лишь «пусть попробуют», закидаем ядерными шапками. И умирать мне было не страшно, потому что эта смерть была не от направленного на меня автомата, ножа, пистолета. Она была абстрактной.

— Ты знаешь, сколько в Африке ежегодно умирает детей от голода? — спросил Визгун и сразу же ответил — видно, и вопрос он задавал не мне: — Четыреста тысяч! А может быть, пятьсот! Тебе известно, сколько погибнет детей в Америке, если мы нанесем ядерный удар по Штатам? Восемьдесят миллионов! А у нас сто миллионов детей ходят в школу и учатся. Но хоть один из них заслужил такую смерть? Почему должны умирать мои внучата? Почему?

Елки-палки! Вот это понесло шефа! У него, наверное, крыша поехала. Может быть, надо на него стукнуть Шеину? При таких мыслях еще неизвестно, куда он шарахнется. Вдруг к американцам? Ну и сукин же сын ты, Головин! Я был о тебе другого мнения. Ты ведь гордился собой, что никогда никого не предал, не донес, а выходит, ты такая же вонючая падла, как и другие. Чего же безумного в словах Визгуна? Он не хочет, чтобы погибли его внуки. Может быть, осуждает наш бараний ход с «Полтавой»? А почему, собственно, надо переть, как сохатый? Ленин учил нас быть хитрыми, уметь идти на компромисс. В 1918 году он же не поддался на провокации Троцкого и подписал Брестский мир. Разве это было нашим унижением? Нет, это было спасением советской власти. Потом мы отыгрались на немцах. Надо уметь, когда нужно, отступать. Ну, столкнемся мы лбами с американцами. Кстати, этого очень хотел Мао — мол, потом на обломках ядерного разлома мы построим всемирный коммунизм. Кому он нужен, такой коммунизм? Мы с американцами уничтожим друг друга, а они построят на земле свой желтый коммунизм. Нет, мы не должны таскать для китайцев каштаны из огня.