Откровения секретного агента - Ивин Евгений Андреянович - Страница 38

Чеканщик помедлил, думая над моим вопросом, потом повернулся к торговцу местными сувенирами и что-то быстро ему сказал. Торговец неопределенного возраста с лицом словно испеченное яблоко пожевал беззубым ртом и неторопливо ответил.

— Был кривой чеканщик, — воскликнул молодой мастер, — брат моего отца. Но он умер лет двадцать пять назад. Его задавила машина англичанина.

Господи! Так можно сойти с ума! Значит, двадцать шесть лет назад я жил здесь в образе кривого чеканщика, который попал под машину. Но когда это было — точное время? Я уже не мог отступить и стремился проникнуть в Тайну тайн.

Все вокруг меня включились в обсуждение вопроса о смерти чеканщика: они кричали, размахивали руками, доказывали что-то. И только тогда, когда заговорила старая, с продубленным морщинистым лицом арабка, все замолкли и уставились на нее. Чеканщик шепнул мне:

— Это третья жена того кривого.

Она медленно и долго говорила, шамкая беззубым ртом, и все кивали головами. Наконец чеканщик объявил дату моего рождения — он умер восьмого марта. Все! Конец! Это дата моего рождения!

Больше оставаться здесь у меня не было сил. Я спросил у старой женщины, нет ли у нее блюда чеканной работы мужа.

Она, согнувшись в три погибели, сходила куда-то и принесла бронзовое блюдо с ибисами. У одной птицы не было головы, но я понял, что чеканщик не успел закончить картину. Господь забрал у него душу и вложил ее в меня в момент рождения. Если рассказать кому об этом? Примут за психа. Прямая дорога в дурдом. Будут удивляться, как этот шиз попал в ГРУ. Но уйти от мысли, что я в образе кривого чеканщика прожил здесь целую жизнь, я не мог. А блюдо, которое я купил, было моим свидетелем великой Тайны. Как я ушел с этого базара, лишь с трудом мог вспомнить. Только все выглядело кругом таким знакомым, как я это себе и представлял. За базаром стояла мечеть, и муэдзин призывал правоверных к полуденной молитве. Я обошел мечеть и невдалеке увидел ресторан с вывеской, на которой жевал араб. Дорога туда была заасфальтирована, рядом оборудована платная автостоянка для посетителей. Я, все еще находясь под впечатлением открытой мной Тайны, подошел к правому входу в ресторан. На открытой площадке перед входом сидела всего одна парочка: он явно восточного происхождения, она европейского. Наконец я взял себя в руки, зорко проверил окружение, не найдя ничего подозрительного, вошел внутрь. Тут, следуя правилам конспирации, я замер, поджидая, кто проявит интерес к моему визиту. Мимо прошла молодая женщина, которая сидела с арабом. Лица ее я не разглядел, она отвернулась, дав мне возможность посмотреть на ее светлые короткие, слегка подвитые волосы. Но что привлекло мое внимание — это спортивные туфли с красной, желтой и зеленой полосками от носка до пятки. Туфли, конечно, дорогие и явно не арабского производства.

Она скрылась в туалете. Я легко взбежал на второй этаж по широкой мраморной лестнице и сразу направился к стойке бара. Саид был на месте — тонкий шрам на щеке к правому уху — примета хоть куда. Я сел на самый край у стойки, положил на прилавок открытую пачку «Салема», рядом маленький транзистор. Саид возился со своим хозяйством, не обращая на меня внимания. Это так только казалось, потому что я заметил, как бармен бросил мимолетный взгляд на транзистор и сигареты. И больше не проявлял интереса. Так продолжалось до тех пор, пока я не включил транзистор и не стал слушать тихую музыку. Окинув взглядом пустой ресторан, он ловким движением смахнул со стойки транзистор и пачку «Салема», и на их месте мгновенно появились дубликаты: транзистор и «Салем». Мелодия тихо лилась из приемника. Саид налил мне двойное виски, бросил в стакан лед и толкнул его ко мне. И все это без слов. Я неторопливо выпил, положил на стойку пару фунтов и молча пошел к выходу, прихватив транзистор и сигареты. Передача посылки состоялась: что-то я отдал ему, что-то он передал мне. Что он мог передать? В Порт-Саиде не было ничего, что бы интересовало советскую военную разведку. Стоп! А корабли — гражданские и военные, а люди? Нет, здесь был хороший перекресток для разведки: иностранцы разгуливают, как в зоопарке. Значит, что-то получает Саид. Это не мое дело! Чем меньше знаешь, тем лучше спишь. Просто интересно. Ревность! Я ведь вообразил, что единственная беговая лошадь здесь в конюшне — это я, и со мной носятся как с писаной торбой. И как-то упустил из виду, что у Шеина здесь может быть целая армия агентов. Наша доктрина предусматривала расширение влияния на Ближнем Востоке и активно осуществлялась путем насаждения здесь агентуры. Шеин добрый десяток лет сидел здесь, в Египте, и хлеб даром не ел. Генерала дают не за красивые глаза. Башковитый, не то что тупица и службист Визгун.

А что я, собственно, знал о Визгуне? Да ничего! Мне он завидовал — я был уверен, хотя бы по тому, с какой неприязнью иногда он смотрел на меня. Но шеф был очень исполнительный, четкий в своих действиях и на подхвате просто незаменим. Но об одной черте характера я даже не подозревал: когда дело касалось исполнения приказа, он фанатично готов переть напролом, не считаясь ни с чем и ни с кем. Он был жесток и, если надо, меня убил бы запросто. Визгун показал себя в полной красе, когда мы «зацепили» одного американского журналиста из «Ньюсуик».

…Боба Лейтера я подхватил в баре ресторана «Виктория». Он сидел у стойки и потягивал виски, видимо пытаясь как-то рассеять скуку или убить время. Я сел к стойке неподалеку от него, показал два пальца бармену, что означало — двойное виски. Пока неторопливо пил и покуривал «Мальборо», я заметил, что мой сосед уже третий раз взял двойное виски. Это, в — пересчете на наши мерки, он выпил уже сто пятьдесят граммов. Между делом я пощупал глазами редких посетителей ресторана и «случайно» встретился с ним взглядом. Показал ему пачку сигарет, мол, угощаю вас. Он обрадовался, улыбнулся и пересел ко мне ближе. Мы закурили.

— Меня зовут Урхо, — представился я. — Из Финляндии.

— Боб! — ответил он с улыбкой. — Приятно встретить бледнолицего в этом горячем уголке. Я из Штатов. Журналист. А на какой ниве трудишься ты, Урхо? — перешел он сразу на «ты».

— Инвестиционный банк, но я здесь ненадолго. Мои дела в Австрии.

— Чудесная страна! Самобытность, история, столетние традиции и неумирающая культура. Австрийцы получают наслаждение от того, что блюдут традиции, это у них в крови, — оживился американец.

— Ты там был?

— Да, я работал пару лет. А сейчас я обеспечиваю Пентагон. — Боб оказался словоохотливым. Видно, два-три дня ни с кем не говорил, кроме официоза, и ему хотелось поболтать, подчеркнуть свою значимость в мире журналистики. Это я уловил сразу же по его интонации, когда он сказал, что работает на Пентагон. Как старый боевой конь при звуке военного марша переступает с ноги на ногу и прядет ушами, я при слове «Пентагон» тоже задвигал ушами и переступил с ноги на ногу. Что-то интересное в этом парне могло таиться для нас. Он должен быть начинен именами, должностями, характеристиками высших американских военных бонз, а может быть, чем-нибудь и почище.

— Австрия для журналиста — это курорт, это удовольствия, наслаждения и комфорт. Плохо только одно: нужна информация, притом взрывная, стреляющая, а в Австрии надо бегать высунув язык, чтобы добыть что-либо более-менее стоящее.

— А где кладезь стреляющей информации? — поинтересовался я искренне. — В какой стране?

— Россия, да и весь этот лагерь за «железным занавесом». Диссиденты, самиздат, протесты, аресты, психушки, тюрьмы, лагеря. И люди — ты думаешь, это все уголовники, как там Кремль утверждает, тупые, ограниченные? В том-то и секрет, что не так!

Как правило, это образованные люди, интеллектуалы, ученые, профессора. А значит, не заблуждающиеся, а убежденные борцы за демократию. Эта тема у нас, на Западе, всегда представляла интерес, ее можно было легко продать в любое издание. У нас они борцы, а дома преступники! Парадокс!

Очевидно, у тех, кто борется, и тех, кто подавляет, разное представление о патриотизме. Если ты хвалишь что-либо на Западе — ты не патриот, ты космополит. Я как-то читал, что в России уже было такое течение лет сто назад, когда русские патриоты боролись против французского засилья в стране, особенно в языке. Считалось, например, патриотичным называть калоши «мокроступами» и так далее. Я всего не помню, чему нас обучали по истории зарубежной литературы. Давай лучше выпьем! Возблагодарим Бога, что мы живем в странах, где не надо подстраиваться под политиков, идеологов и различных политических идиотов.