Откровения секретного агента - Ивин Евгений Андреянович - Страница 1

В этой книге авторы дают возможность читателю заглянуть за кулисы секретной службы и увидеть то, о чем он только догадывается. В наше время появилось много информации о работе разведки и контрразведки, и у некоторых людей сложилось мнение, что они уже все знают и их ничем нельзя удивить. Авторы не ставили перед собой задачу поразить читателей сенсационной информацией. Здесь нет разработок глубоких разведывательных операций. В романе показана каждодневная трудная работа разведчика, постоянно занятого поисками людей, которые в перспективе могли бы стать нашими агентами, то есть подбором потенциальных кадров для работы на Россию. Поэтому читатель может вместе с героем романа пройти весь его многолетний путь от новичка до зрелого разведчика.

Волей судьбы он оказывается в самых неожиданных местах, подвергается тяжелейшим жизненным испытаниям и лишь благодаря своему опыту, умению правильно ориентироваться в сложной ситуации с честью выходит из казалось бы безвыходного положения.

Роман не является модным конъюнктурным стриптизом, это история жизни рядового разведчика, исполнителя, который был настоящим патриотом, преданным своей Родине. Ценность произведения в том, что среди нас есть подобные люди, но о них мало кто знает, они предельно скромны и не видят ничего выдающегося в своем прошлом. Это была их обычная работа.

Девяностые годы позволили свободно говорить о том, что было за семью печатями. И сразу, наряду с настоящими, появились «герои», которые без зазрения совести, потеряв честь, предавали Родину, сдавались нашим врагам, проваливали своих товарищей по разведке, а попросту — изменяли Родине. Начиная с Гозенко и Огородникова и кончая Голицыным, Носенко, Шевченко, Пеньковским, Гордиевским и Суворовым-Резуном, выплыли на поверхность подонки и теперь изображают из себя дальновидных борцов с режимом, поливая клеветой и Родину, и КГБ, и ГРУ, и тех, кого они предали.

Герой романа тоже имел возможность переметнуться к врагам, но он и мысли такой не допускал, потому что любил свою землю, свою Родину и предан был ей беззаветно.

Надеемся, он станет близок читателям, потому что он такой, как они — простой, общительный и незаметный, а отличается только тем, что выполнял особую работу, пользовался исключительным доверием. Его ценили и в ГРУ, и в КГБ, ему доверяли и его уважали иностранные дипломаты.

В книге использован ряд подлинных фактов, подлинных имен, но все это, благодаря художественному изложению, не может служить сугубо историческим материалом.

Жизненный путь героя пересекается с жизненными путями некоторых персонажей из повести «Диверсанты», поэтому настоящую книгу можно считать продолжением предыдущего детектива.

Они вошли в учебную аудиторию, когда там никого не было: студенты английского факультета после занятий быстренько разбегались по домам. То ли они ненавидели всеобщее бесплатное образование вплоть до высшего и институт посещали ради диплома, то ли дела у них всегда находились поважнее, чем английский язык. Некоторые бегали на литературные встречи и там друг перед другом кичились своим не молдавским, а румынским произношением. Во всяком случае, вечерами я частенько бывал в аудитории один — мне бежать было некуда, я жил в общежитии, а изображать из себя румына не мог, так как и с молдавским языком едва справлялся, что давало повод некоторым, слишком «умным», острить на мой счет. Помню как-то раз я опоздал на молдавский язык, и преподаватель потребовала, чтобы я по-молдавски попросил разрешения присутствовать на занятиях. А где мне было взять такие знания? Одна девушка — она мне понравилась — Рита Яворская, тоненькая, как лозинка, с милой улыбкой и веселыми темными глазами, подсказала мне тихонько: «Еу сынт могар!» И я, здоровая дубина ростом метр восемьдесят пять, широкоплечий, хорошо поставленным голосом произнес: «Еу сынт могар!»

Все, кто был в аудитории, а группа насчитывала целую дюжину — десять девушек и нас двое — мужиков, пришедших с флота, — повалились под столы. Даже молдаванка, постоянно утверждавшая, что она самая настоящая румынка, рухнула на стул и скривила такую веселую рожу, что я понял — Рита сделала мне пакость. Я взглянул на нее: очевидно, в моих глазах был такой упрек, что Рита мгновенно прекратила смеяться. С этого дня она перестала мне нравиться. Хотя, если подумать, чего тут постыдного, что я при всей группе назвал себя ослом? Мало ли людей говорят: «Ну и дурак я! Какой же я дурак! Настоящий осел!» Амбиции? Самолюбие? Но даже когда, спустя с десяток лет, я узнал, что она разбилась на машине, у меня почему-то не возникло горького сожаления: может быть, время, а может быть, жестокий мир, в котором я вращался, притупили мои эмоции, сделали меня жестким и более рациональным. Я руководствовался принципами: «Мертвое — мертвому, живое — живому».

Однако хватит отклонений, тут, можно сказать, судьба моя пришла, а я пустился в воспоминания. Двое мужчин — один молодой и, видать, заносчивый; он как-то свысока глядел на меня и едва заметно ухмылялся тонкими гадючьими губами, как бы говоря про себя: «И вот этого недотепу мы пришли смотреть?» Он был ниже меня ростом, но уже с брюшком — видно, служба шла ему впрок. И костюм на нем был приличный, я о таком мечтал. Собственно, не о таком именно, я мечтал о костюме вообще. У меня до этого времени был тот, что отец привез из Германии, какой-то фашистик не сносил, и он достался мне. Потом пошла морская форма. Я и сейчас, на четвертом курсе, донашивал морскую форму и был уверен, что косном бы мне не повредил. Так этот, с мерзкой улыбкой, глянул на доску, где я написал мелом такую абракадабру из двух длинных слов, что ее можно было принять за шпионский шифр, и стал кривить губы, очевидно пытаясь прочитать эти слова. Он даже издал какой-то булькающий звук и заткнулся, глянув беспомощно на своего спутника.

Второй мужчина мне понравился: он сразу смекнул, в чем тут дело, и, окинув меня добрым взглядом прищуренных глаз, с улыбкой на полноватых губах спросил с ноткой утверждения:

— Кажись, латынь?

Я кивнул и стал смотреть на его немолодое лицо, изборожденное вдоль и поперек глубокими морщинами.

— В чем суть?

— Это окончания пассивной формы глагола.

— Ты из этих окончаний сотворил два немыслимых слова и легко разбиваешь их на части. Так! Оригинально! Не находишь, Иван Дмитрич?

Гадючья улыбка вновь возникла на лице, но он не удостоил старшего товарища ответом.

Мы сидели в аудитории втроем довольно долго, и я млел от внутреннего восторга: они были чекисты, разведчики, и сейчас беседовали со мной на различные темы: то их интересовало мое отношение к року, то к рыбной ловле, то к боксу, выясняли, что я читаю.

Кончилась наша беседа неожиданным предложением. Пожилой, а звали его Глеб Константинович, кто он был по званию, я не знал, но, как мне показалось, состоял начальником над Иваном Дмитриевичем, сказал:

— Вас не привлекает профессия разведчика?

Я от такого предложения потерял дар речи. Это же мечта всех молодых людей! Пробираться во вражескую страну, добывать важные секреты, похищать конструкторов, секретное оружие — Господи! Да чего только не смог бы я сделать! Разведчик! Мне сразу же припомнилось, что я умею классно метать нож, стреляю почти по норме мастера из винтовки, пистолет мне — родной брат. Когда-то восемнадцатилетним парнишкой я жил в Японии на американской воздушной базе — вот где можно было добыть секреты! Жаль, что они тогда никому не были нужны. Да и особист попался порядочный человек: переправил меня на материк, снабдил документами и сказал: «Замри, чтобы ни одна собака не знала, что ты жил без нашего присмотра в Японии — затаскают тебя по допросам и никому ты не докажешь, что сопровождал сюда полковника из спецкомиссии, а он куда-то исчез». Я бы мог на этих допросах рассказать, какое количество и сколько силового кабеля привезли американцы на базу, и сколько мы его с Роем Снайдером спустили японцам, а сколько тушенки, униформы, масла, горючего. Может быть, меня спасло то, что я передал особисту почти двадцать тысяч долларов — деньги, которые я накопил на аферах с военным имуществом США. Он стал добрым и заботливым, как родная маменька: кормил, на машине возил, советскую морскую форму достал. Запугал он меня, конечно, основательно. Да, собственно, и запугивать было нечего, он мне истинную правду сказал; допрашивали бы меня бесконечно и таскали по особым отделам от полка до армии. Может быть, лаже признали за врага народа, за шпиона уж точно, и, чего доброго, шлепнули бы. Так что лучше помолчать о своем туманном японском прошлом.