Фантош для оборотня или Игры насмерть! (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas" - Страница 12

— Не могу поверить, что нет дамы, которая бы не тронула вашего сердца, — с искренней мягкостью досадовала, ведь мужчина мне импонировал.

— К сожалению, — несмотря на меня, отозвался Эпштейн. Стало понятно, этот разговор ему неприятен.

— Потанцуй со мной! — раздался за спиной голос Демьяна не просьбой, а приказом.

Я опешила, а сердце настолько яростно принялось биться, что в груди стало нестерпимо больно.

— Прости, но меня уже пригласили, — солгала с великим трудом и даже не посмотрела на Градова. Уверена, что он знал, что врала, да и голос дрогнул, выдав мое волнение. Но сдаваться не собиралась — покосилась на Шлему: — Так мы идем?

Психоаналитик даже бровью не повел, что удивлен или страшился стать причиной разборок. Легко улыбнулся и протянул руку:

— А я решил, что вы передумали.

— Нет, — поспешила с мужчиной выйти на площадку. Деланно игнорировала Градова, который непросто был злой — он был самой яростью. Никогда не ощущала такого спектра его эмоций. Они проникали под кожу и отравляли своей убойной силой и яростью. Нечто новое, и мне нравилось играть на нервах мучителя.

Видимо, звери на дороге вместе с моей красотой к чертям собачьим и мозг уничтожили. Еще бы, доводить до белого каленья тварь, что может раздавить точно клопа. Отчаянно — не то слово. Беспечно — еще как! Безрассудно — не оспоримо! И я осмелилась. Простая человечишка осмелилась бросить вызов своему кукловоду!

Вот только он тварь еще та, поэтому уже через несколько секунд справился с эмоциями и скрылся из виду. Даже легче стало — камень с души упал.

— Извините, — шумно выдохнула и уткнулась в плечо мозгоправа. — Мне так стыдно, — шепнула, не в силах посмотреть в глаза Эпштейну. Мы остановились почти в центре танцующих пар, но сами пока не вступили. — Я не заставляю участвовать в «этом», — абстрактное слово сполна вместило в себя куп других, которые крутились на языке: разборки, ссора, спектакль. — Я благодарна за поддержку.

— Я не против, — тон психотерапевта приободрил. Нашла храбрости и все же посмотрела Шлеме в глаза:

— Он ушел, вы можете отказаться.

— Почему? — усмехнулся мозгоправ, и чуть развел руки, приглашая начать танец.

— Ну, — замялась на миг, — играть больше не надо. К тому же мне слегка неудобно, — это уже шепнула, слегка покраснев. — Я плохо ногами передвигаю, да и давно не танцевала.

— Не страшно, — вновь успокоил меня Эпштейн и сделал первый шаг, деликатно притянув. Заключил одну мою ладонь в свою, а другую уместил на талии.

Непроизвольно ступила ближе и положила свободную руку на плечо Эпштейна:

— Если вы мне безотчетно начнете отдавливать ноги, — решила внести ясности, — знайте, в том нет вашей вины! Это я умело их подставляю под ваши.

Эпштейн улыбнулся шире:

— Я знаю почему он не смог от вас отказаться.

— Кто? — уточнила робко, но осознав свою глупость, поспешила исправиться: — Вы о Демьяне?

— Да.

— Отказался… — постаралась переубедить.

— Вы забавная, — задумчиво перебил мозгоправ с едва заметной улыбкой.

— Да, — не сдержала смешка, хотя звук больше напомнил угрюмый хмык, — для женщины в моем возрасте и в моем положении — это приговор.

— Потрясающе, — умилялся Шлема чему-то, понятному только ему.

— Вы побоялись меня привести на празднование, а танцевать не боитесь? — озвучила мысль, которая давно не давала покоя.

— Роберт сделал самый главный и решающий шаг. Я всего лишь вас поддерживаю, хотя признаюсь, побаиваюсь гнева Демьяна и, мне кажется, он вот-вот на мне отыграется, так что, заранее прошу прощения, если придется выглядеть неподобающим образом…

— Он вас не убьет, надеюсь? — запнулась на очередном па.

— Скорее всего, нет, — скривился Шлема. — Но волю подавит… ну вы видели, что с Робертом было, — отмахнулся небрежно.

— Это вы меня простите, — прошептала виновато. — И спасибо, что не бросаете.

Чуть смелее обвила шею партнера и не сразу поняла, что ноги больше не слушаются. Мы так и застыли посреди танцующих пар, словно монолитная колонна. Чужая сила подавляла волю сопротивляться. Непередаваемый аромат любимого мужчины заполонил легкие и от этой отравы спасения не было. Словно в дурмане нашла силы, чтобы повернуться туда, откуда нестерпимо пекло. Рядом с нами стоял Демьян. Такой близкий… родной… злющий. Не могла отвести от него глаз, понимая, что Градов на грани и меня, и Шлему растерзать на части.

— Спектакль окончен! — отчеканил тихо, но так вкрадчиво, что все пары, танцующие около нас, тотчас разошлись.

Эпштейн бросил на меня вопросительный и в тоже время извиняющийся взгляд.

— Спасибо за понимание и танец, — поспешила успокоить коротким кивком.

Шлема галантно, но неторопливо откланялся.

Меня не приглашали и не предлагали начать танец. Рывком притянули. Сгребли в охапку и, не обращая внимания на мои шипения и стоны, принудили двигаться:

— Что это за показуха? — шепотом в висок выговаривал недовольство Демьян, ведя в танце резко и грубо, причиняя боль.

— Не понимаю, о чем ты… — терпела как могла, но на глазах уже щипали едкие слезинки.

— Ты невероятно строптива и своевольна, — гневно пояснил Демьян, управляя мной, словно куклой.

— Так подави мою волю силой! — возмутилась чуть слышно, не желая, чтобы наша ругань стала достоянием других. — Ты же это умеешь, — вспылила шепотом, резко глотнув слезу, потому что движения Демьяна меня реально травмировали. Градов отстранился, но не отпустил. Несколько секунд смотрел в глаза, а потом ошарашил нежностью — губами собрав жгучие слезинки с глаз, щек и подбородка.

— Мил, ну ты дура, — шикнул на выдохе и жадно глотнул воздух, словно ощущал его нехватку, — надо было сказать, что тебе больно, я же… не контролирую себя.

Признаться, провалилась в запредельную прострацию и уже плохо соображала где явь, где вымысел. И причем то, что выпала из реальности казалось более правдоподобным, чем мысль, что Демьян без стеснения при всех гостях, на собственной свадьбе меня облобызал… Последнее было сродни галлюцинации. Да по мне психушка плакала!

Я молчаливо давилась негодованием и радостью одновременно и лишь роптание зала, вывели из анабиоза.

— Дурак, — шикнула и зачем-то прижалась сильнее, упиваясь запахом любимого мужчины. В этот (момент) четко осознала свою слабость перед мощью Демьяна, капитулировала полностью — больше не сопротивлялась и поглощала ощущение близости.

— Ты меня с ума сводишь, глупая, — внезапно прошептал с нежностью и таким бархатом в голосе, что я даже забыла, что надо дышать. — Зачем же ты меня нашла…

— Я не искала, — пробормотала, насилу разлепив пересохшие губы. — Мне пришлось. Я за детей боюсь, разве ты не понял?!

— Я не хотел, что бы так… — голос был наполнен мукой и жалостью.

Не поняла, о чем Демьян говорил. Да и плевать было. Он уткнулся носом в мои волосы и жадно вдыхал аромат. Меня это сводило с ума. Уже была пьяна им. Ничего не соображала — лишь до дрожи ощутила, что он мне нужен. Прямо сейчас. Его губы, руки, дыхание…

Хочу его. Люблю его…

— Роберт к тебе приставал? — огорошил вопросом Демьян. Голос звучал глухо и затаенной надеждой на обратное.

— Что? — ошарашено мотнула головой, прогоняя морок. — Ты о чем?

Стоп! Я нервно оглянулась, но так как вырваться из плена не могла, лишь беспомощно искала глазами врача:

— Где Роберт?

— Посмел или нет? — огрубел тон Градова.

— Да что ты за тварь? — прошипела, негодуя. — Никто! Никто меня не касается! Даже муж!..

— Бывший, — напомнил услужливо Демьян, без капли сожаления за содеянное.

— Удивляюсь, как ты Эпштейна еще не раскромсал на кусочки за то, что он посмел со мной танцевать!.. — умолкла, видя, как алчно блеснули глаза Демьяна, и тотчас зачастила: — Не посмеешь. Ты же понимаешь, что это глупо… Мы всего лишь танцевали… Даже не обнимались… Так… его рука на мне, а моя на нем… Черт! — Так как одна ладонь была крепко зажата кукловодом, ударила свободной по плечу Демьяна. — Не смей, прошу… Они единственные, кто со мной как с человеком говорили. Я клянусь, что ничего не было… Да и не могло быть, я ведь твоя… ты и сам это знаешь. Как я могу кого-то другого любить после тебя?! Я же… Одержима тобой… А разговоры, так я и с мужем говорила и что? — обшаривала взглядом лицо Демьяна, выискивая хоть чуточку понимания и смягчения. — Ты же его не убил…